Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 1

• Название: Мир без лица. Книга 1
• Автор: Инесса Ципоркина
• Жанр: Фэнтези

Вы знаете, кто такие русалки? А морские девы? А фоморы? Ну и как бы вы отреагировали, если бы сначала вас едва не женили на хвостатой синекожей девице, а потом раздумали бы, но предложили спасти мир, потом снова раздумали бы, но предложили удалиться в пустыню, где и найти нового себя? Вот не знаете, а говорите! Лучше бы эту книгу прочли…

---

— А не пожрать ли нам? — вдруг объявляет Вегетарианец. — Ох, какой бы я стейк сейчас навернул!

— Стейк? — обалдело вопрошает Обжора. — А тебе не станет плохо, гастрит ты мой ходячий?

— Ты хоть соображаешь, что говоришь? — ухмыляется Вегетарианец и глаза его задорно сверкают. — Какой гастрит, когда у меня и желудка-то нет? Что, слабо проверить, кому мясо, а кому гарнир достанется?

— Не ссорьтесь! — утихомиривает друзей Сомелье. — Пошли все вместе в «Кабаний взбрык»? Ты угощаешь! — и он протягивает мне руку.

Что ж, «Кабаний взбрык», так «Кабаний взбрык». Звучит многообещающе.

* * *

— Я знала, я знала! — мысленно вскрикиваю я. — Аптекарь — призрак, мы ошибались, нет никакого отца лжи!

— Само море тебе это открыло? — интересуется Амар.

Я хочу сказать: да! Я хочу сказать: нет. У ответа на этот вопрос не одна сторона и не две. Может быть, их дюжина или сотня. Поэтому я просто пытаюсь сосредоточиться и вспомнить.

Мне мерещатся заснеженные склоны, оберегающие в белых своих ладонях зеленую жемчужину леса, в сердце которого живут боги, хранящие знание, недоступное богам, но доступное людям; пена, летящая с гребней в оскаленное женское лицо, рычащее сквозь зубы: «Штаги[57] держа-ать!»; я вижу Марка, седого и морщинистого, с кровавыми дырами вместо глаз, сидящего со склоненной головой в ядовитом тумане селитряных пустошей — но что тут реальность, а что страх? Что сегодня, а что завтра? Что подсказано ВСЕМ морем Ид, а что — МОИМ чувством вины?

Так же я вижу и Аптекаря — призрачной тенью в умах многих, слишком многих существ. Тень эта наливается отзвуками доселе незнакомого желания, разрастается и крепнет, превращая самых разных людей — и не только людей — в заложников и рабов. А им-то кажется, что они свободны, как никогда.

Вот только… откуда взяться новому в разуме любого из нас? Наше эго неповоротливей материков, неприступней фата-морганы. Миллионы лет назад мать-природа определила, чего нам хотеть и чего бояться, а все, что мы, разумные расы, добавили к ее изначальному списку, декоративный штрих, не более. Люди стыдятся того, что по сей день им дорого и ненавистно то же, что было дорого и ненавистно их пещерным предкам. Еда, дом, любовь, признание, голод, неприкаянность, одиночество, отверженность. Людям хочется воспарить над своей грубой, дикорожденной сутью — и украсить ее небывалыми страхами и наградами. Теми, которых не поймет и не оценит зверь. И тогда род людской с облегчением скажет: мы больше не животные. Мы… а кто мы?

И мы, дети стихий, сможем только пожать плечами: да, кто вы? Мы знали вас, как детей земли, как тех, кто произошел от живого звериного мира, в отличие от нас, произошедших от мира мертвых камней, вод и ветров. Но и вы, и мы — дети единой природы, которых она равно наградила жаждой крова, любви и уважения. Если вы отыскали в себе новые стремления и больше мы вам не ровня, то скажите хотя бы, бывшие потомки мира зверей: кто вы?

Нет, я не задавала этого вопроса морю Ид. Хотя кого и спрашивать, как не его. Я — не спрашивала. Потому что не верила в возможность рождения новых страхов и желаний, совсем новых, не составленных, точно лоскутное одеяло, из обрывков тех, древним ящерам заповеданных чувств. Море, устав дожидаться, пока я спрошу, намекнуло на то, что случилось.

Человек захотел быть сам по себе. То есть он всегда этого хотел, но его не понимали даже другие люди — где уж нам, фэйри, понять эту сугубо человеческую жажду? Мы никогда не существовали по отдельности. Каждый из нас являлся неотъемлемой частью стихии и радовался своей неотъемлемости. А вот человек хотел существовать не только отдельно от внешней, людской стихии — он хотел быть свободен даже внутренней стихии своей. От моря Ид, например. Ему не нравилось та легкость, с которой внутренний космос направлял его, человека, движение. С легкостью моря, швыряющего утлый кораблик на равнодушные скалы.

И человек поступил так же, как поступал всегда. Он стал искать способа покорить море.

Когда-то нам были смешны человеческие попытки покорения стихий. Но мы давно уже не смеемся. Смех и неверие в силы людей остались в прошлом.

Море Ид — не одна из наших стихий. В отличие от простодушия вод, огня и воздуха, подсознание искушенный игрок. Оно хитрит и изворачивается, ищет протечки в дамбах и расширяет трещины в плотинах. Оно не отпускает человека, сколько бы тот ни отбивался и не объявлял себя свободным и независимо мыслящим.

Игры подсознания с сознанием в умах людей длятся тысячи лет, что могло измениться? Кое-что все-таки изменилось.

Пришел тот, кого мы назвали отцом лжи и Аптекарем. А могли бы назвать и князем тьмы, и князем воздуха,[58] несмотря на наше неверие в огненный ад и в воздаяние за грехи. Нечто, способное с ювелирной точностью исказить реальность — и преподнести человеческому мозгу в качестве убежища. Убежища от вселенной, в которой мы недавно обитали все вместе — люди, фэйри и наши дикие собратья.

— Они больше не хотят жить в нашем общем мире, — устало кивает Амар. — Он им разонравился. А если людям что-то не нравится, они довольно быстро находят способ это что-то изменить. Сейчас им понадобилось лишь несколько тысячелетий, чтобы заслонить свои глаза зрелищами выдуманных миров. А если глаза увидели…

— То поведут за собой и тело, — задумчиво соглашается Мулиартех. — Не зря люди верят, что глаза — вместилище души. Мало им старинных поверий, натащили мудреных научных гипотез, доказывая то, что в доказательстве не нуждается.

— Выходит, что Аптекарь — не делатель кукол-искупителей? — удивляется Морк. Он — единственный, кто еще помнит о практической цели нашего путешествия. Все остальные отвлеклись на глобальность открывшейся перед ними проблемы.

— Конечно, нет, мальчик! — тянет Амар, протяжно и печально, словно колокол звонит в затопленной церкви. — Эти, как вы их назвали, нагаси бина нужны совсем для другого дела.

— Для какого? — взрываемся одновременно я и Морк. Нам порядком надоели недомолвки.

— Разве вы не поняли? Как жертва. Как плата.

Вот, опять двадцать пять, за рыбу деньги. Естественно, как жертва и как плата, что и подразумевалось с самого начала. Но жертва — кому? Плата — за что?

— Ну-ну-ну-ну-ну, еще-еще-еще! — подзуживает нас Амар своим вторым, небожественным, насмешливо-девчоночьим голосом. — Всего шаг остался, всего шажочек!

— Жертва и плата… — медленно додумывает Морк, — …за то, чтобы создать свой мир и…

— …и забрать в него как можно больше живых людей! — торжествующе ору я. То есть громко думаю с раскрытым ртом, по нечаянности наглотавшись морской воды. Ее чистый, кристальный вкус меня сбивает. Поэтому вторую умную мысль выдаю не я, а Морк.

— Нагаси бина уносят от человека правду и реальность — как можно дальше, вниз по реке памяти, чтобы не видеть ее, не ощущать, забыть. А преданная человеком память гневается, не может не гневаться, хочет вернуться и не может, хочет пробиться в сознание — и не в силах, поэтому ей остается только прикрыться ложью — и под покровом лжи проникать в мир, который человек построил для себя в обход правды…

— Бинго! — радуется Амар. — Какой догадливый мальчуган! Твоя внучка не прогадала. По уму они ровня.

— Зато я глупее их обоих, — ворчит для проформы Мулиартех. — Видать, старею, на чистую воду пора. Не понимаю я этих людей: вокруг столько всего, не нравится одно, всегда можно другое попробовать, перебирать, как ожерелье, а они ложью от мира отгораживаются, своих собратьев в жертву приносят. И нас, фэйри, тем же заразили! Как им это удалось?

— Я узнаю, — будто в полусне произношу я. — Скоро. Уже очень скоро. Вот-вот.

* * *

Бог Разочарования снова принял чиновно-сановный вид. В глубине его души трепещет ожидание унижения. Он — часть той силы, которая наполняет неказистый домик в самом сердце вселенной. Но самая малая часть. И отнюдь не самая важная. Вроде ресницы или родинки. Им не станут дорожить и к его мнению не станут прислушиваться. Мне его жаль.

А еще мне… не страшно. Я и Нудд — пришельцы, чужаки, не настолько важные, чтобы ставить собственные условия, но и не настолько зависимые, чтобы принимать поставленные условия, если нам не понравится предложение местных божеств. Неверно Понятых божеств.

— Интересно, откуда такое странное название? — задаю я вопрос, пытаясь отвлечь Бога Разочарования от приступа паники.

— Потому что ни одно слово их не было понято людьми, — без запинки рапортует наш нервозный провожатый.

Гм. Это можно трактовать двояко. То ли они не хотят, чтобы их поняли, то ли они гости передач Александра Гордона.

Дверь отворяется без всяких стуков и звонков с нашей стороны. Наверное, нас видели из окна. Или услышали за порогом. Но все равно кажется, что о нашем прибытии узнали каким-то мистическим путем.