Архиепископ Никон Рождественский - Православие и грядущие судьбы России

• Название: Православие и грядущие судьбы России
• Автор: Архиепископ Никон Рождественский
• Жанр: Религия

До революции имя Никона было широко известно в России и прежде всего — благодаря его выступлениям в «Троицком Слове» — самом популярном церковном издании тех лет. Выступления эти — а их каждый год собиралось ровно пятьдесят, по числу выпусков «Троицкого Слова», — составили впоследствии цикл сборников, получивших общее название «Мои дневники».

В «Дневники» наряду с публицистическими статьями входили и пастырские беседы, и воспоминания, и литературные рецензии, и исторические очерки, и путевые заметки, однако с наибольшею полнотою личность автора раскрывается именно в публицистике: человек проницательный и прозорливый, архиепископ Никон прекрасно ориентировался в общественно-политической обстановке предреволюционной поры и с замечательною точностью предсказывал последствия тех или иных социальных явлений.

Сборник, предлагаемый вниманию читателей, составили избранные статьи из «Дневников» за 1910-1916 годы.

---

А если сам почивший не успел сделать этого добра, хоть сколько-нибудь, то — как бесконечно милосердие нашего владыки Христа! — благость Божия приемлет и от нас всякое истинное доброделание от имени почивших наших братии, как бы от них самих. Как же не спешить православным творить добро в память присных своих, отшедших в иной мир! Ах, если бы люди знали, если бы только знали всю благодатную силу такого добра! Ведь оно рекою лилось бы взамен всех этих знаков суеты земной, вроде венков, от коих некоторые благоразумные заживо отказываются: «Просят венков не возлагать, согласно воле почившего». Почему бы не прибавлять к сему: «А вместо венков сделать что-либо доброе в память покойного»?..

Кощунственные похороны лицедейки

Прошлый раз я говорил о том, как поминают у нас покойников, ныне приходится говорить о том, какое впечатление произвели на меня похороны одной из тех, коих в газетах почему-то величают иногда «дивами». Охотно сознаюсь в своем невежестве: не знаю, что это за слово.

Хоронят актрису, по-русски — лицедейку, Комиссаржевскую, и десятки тысяч народа сопровождают ее гроб... Нет, не сопровождают: это только кажется, — дело проще: газеты, иудейские газеты прокричали, что это была великая служительница Мельпомены, сиречь театрального искусства, и вот праздной толпе захотелось посмотреть, как ее будут хоронить, кто пойдет за ее гробом, какие речи будут говорить над ее могилой. За гробом, в честь этой актрисы, шли, конечно, студенты высших учебных заведений; ведь они лучшие ценители всякого лицедейного искусства, а поелику сия актриса дерзала изображать в театре — даже страшно сказать! — Честнейшую Херувимов, прикровенно выводимую иудеями-авторами театральных пьес, то вот надо же оказать честь той, которая не убоялась выступать в такой «роли»... Это была жрица того идола, который именуется театром; ее «обожала» наша беспутная молодежь: и вот за ее гробом идут, идут, идут бесконечной вереницей юноши и девы, несут венки (их привезено целых 8 возов!) — прискорбно отметить, что был венок и от студентов здешней духовной академии — и они, питомцы Церкви, принесли свою дань этой угоднице театра, не постыдились своего звания! А на венках красовались надписи, от которых ужас сжимал верующее сердце... Судите сами: «Радуйся, небо, принявшее твою душу!» — «Радуйся, чрево, носившее тебя!» — «Благословенна ты в женах!»... Правда, эти ленты сорваны в стенах Лавры, но спрашивается: кто же это так злобно издевается на святейшими истинами нашей святой веры? Кто смел сочинить такие надписи? Если бы вы, мой читатель, посмотрели поближе на эти толпы молодежи, сопровождавшей гроб до храма и бродившей потом с папиросами в зубах по Лавре, то вы сразу поняли бы, с кем мы имеем тут дело... Сколько тут было горбоносых, смуглых, с черными злыми глазами типов! О, конечно, все это — не русские, это все — из «гонимого» племени, а за ними уж шли, как их послушные пленные рабы, несчастные русские, и в числе их — опять повторяю с горечью — студенты духовной академии!.. Видно, угар недавнего прошлого еще не прошел; и это не только здесь, в Петербурге, но и по лицу всей Русской земли. В Саратове требовали, чтоб панихида служилась непременно в соборе, в тот час, когда должна была совершаться литургия. Архиерей предложил служить в приходской церкви: не пошли, разослали повсюду телеграммы с клеветою на святителя Божия, будто он не дозволил служить панихиды, и на тройках отправились в село, где и заказали панихиду. В другом месте эти усердные «панихидники» пригласили служить... лютеранского пастора, забыв, что у лютеран, собственно говоря, и молитва-то за усопших вовсе не признается, считается чуть ли не грехом!.. А в Москве требовали от духовенства служить панихиду непременно на подмостках театра, там, где лицедействуют всякие кощунники нашего беспутного времени, а когда духовенство сочло это неприличным и предлагало пойти в Божий храм, то отказались и сами сочинили «гражданскую» панихиду с кощунственным пением «Вечной памяти» и «Со святыми упокой». Где тут здравый смысл? Где христианство? И при чем тут оно — христианство? Ведь, в сущности, весь этот шум вокруг гроба несчастной лицедейки никакого отношения к молитве не имеет, все это — сплошное издевательство над Церковью, желание обратить церковный обряд в прославление лицедейства, и я не знаю: не следовало ли вовсе отказать этим господам «демонстрантам» во всякой торжественности погребения, чтоб не допускать поругания церковных обрядов теми, которые позволяют себе явно выражать свое презрение к Церкви, кощунственно применять святые слова, приложимые только к Святейшей Херувимов, — к одной из таких же грешниц, как и все мы, с тою лишь разницей, что мы никогда не решимся уподобляться тому лицедею, которого так поразительно вразумила Сама Матерь Божия за его кощунственные выходки против Нея, Преблагословенной. (Читайте «Луг Духовный».) Если она была верующая и притом православная христианка, то любовь христианская заповедует помолиться о ее душе: ведь она не покончила с собой, как кончают ныне некоторые интеллигенты, она умерла от страшной болезни, но все же естественною смертью. Мы не знаем, к сожалению, был ли приглашен к ее смертному одру священник для напутствования: если бы так, то больше дерзновения имела бы молитва верующих за несчастную душу все же верующей христианки... Но и теперь Церковь не отказывает в молитве за нее, но... разве эти пышные похороны, эти венки с кощунственными надписями, эти провожатые — некрещеные иудеи, эти молодые люди, хотя бы и из русских, со смехом и папиросами гуляющие по Лавре... разве это молитва? А нежелание служить панихиду в приходской церкви, а желание служить панихиду непременно в театре — ужели можно назвать это молитвой? Да это просто издевательство над Церковью — худшее того, какое Господь нашел в храме Иерусалимском, и заслуживающее такого же, если не более строгого, осуждения, как и то... Я уже не говорю о том, как мучительно тяжелы такие кощунственные почести для души почившей, которая ищет себе помощи, ко ангелом очи возводящи, к человеку руки простирающи...

Церковь наша смиренна, как Христова невеста; ее поносят, оскорбляют, над нею издеваются ее враги и в газетах, и в театрах, и теперь — все чаще и чаще вторгаются в ее заветное святое святых — Богослужение, пытаясь обращать ее обряды в кощунственные демонстрации, стремясь выставить ее как бы участницей в прославлении того, что в очах мира лукавого и прелюбодейного высоко и досточтимо, но что в ее очах — достойно презрения... И все терпит Христова невеста: она ждет, не вразумятся ли эти безумцы, не придут ли в чувство раскаяния... Но доколь же это будет? Не наступит ли скоро час, когда всем таким кощунникам будут закрыты двери храма Божия и над главою их блеснет тот страшный меч, который дан Церкви Самим Христом Господом и который грозит всем богоотступникам — анафема!.. Нельзя же допускать, чтоб иудеи и их прислужники, изменники Церкви и вере Христовой, издевались над самою молитвой, требуя от нас, служителей Церкви, как бы прославления своих покойников, в бессмертие души коих, конечно же, они сами не верят... Мы хотели бы верить, что больше не повторятся такие сцены, какие в свое время мы видели над трупами Трубецкого в Москве или Пергамента в Петербурге...

Самоубийства молодежи

Никогда, кажется, так не было много самоубийств среди молодежи, как в наше смутное время. Газеты пестрят известиями о том, как молодые люди кончают расчет с жизнью. И большею частью эти несчастные сами объясняют причину совершаемой ими казни над самими собою: «надоело жить»... «смысла жизни не вижу»... «пожил столько-то лет, и довольно»... На днях три иудейки из «интеллигенток» заперлись в комнату, играли на рояле, пели веселые песни и... отравились. Трупы этих самоубийц молодежь осыпала розами, а на другой день «Новое Время» пишет уже: «За сегодняшний день в Петербурге вновь отмечен целый ряд самоубийств среди учащейся молодежи. Эти самоубийства принимают характер форменной эпидемии». («Нов. Вр.» № 12, 207.) Как будто сатана явно смеется над теми, кто чествует самоубийц, увлекая и их к тому же. Наша мирская печать не раз останавливалась над этим страшным явлением, пыталась решить вопрос: отчего, почему это происходит и как устранить зло? Даже «сам» идол нашей несчастной молодежи — Толстой заговорил... что «человек имеет право убить сам себя». Этот лицемер говорит только, что самоубийство и неразумно, и безнравственно. Вместо того чтобы показать весь ужас этого преступления, он как бы ободряет юношу, говоря, что акт самоубийства ничуть не страшнее табакокурения или пьянства. Понятно, что писатели ни единым словом не обмолвились о Боге, о душе, о вечности: напротив, они самым тщательным образом обходили главную и, если хотите, — единственную истинную причину сего явления и потому кончили свои рассуждения пустыми фразами. Разве наши «передовые» люди когда-нибудь сознаются, что вся причина в том, что несчастная молодежь — Бога теряет в душе, а без Бога душа, по природе своей христианская — жить не может?.. И вот, страшная пустота души, страшная тоска о Потерянном, но тоска несознаваемая, безотчетная — с одной стороны, а с другой — приражение темной силы, проще говоря — искушение от человекоубийцы исконного — сатаны (читайте Иоан. 8, 44) влекут юношу или деву к страшной развязке — к самоуничтожению. Напрасны эти рассуждения о «цели жизни», о «смысле жизни» — здесь на земле: эти цели, этот смысл жизни способны, пожалуй, на время утолить некоторым образом жажду вечного, томящую душу человеческую, но уничтожить эту жажду — никогда не в состоянии. Богач никогда не будет доволен своим богатством, и если бы весь мир приобрел — все же будет жаждать и жаждать богатства. Честолюбец, властолюбец, сластолюбец — никогда не скажут: «Довольно!» Мало этого: писатель, поэт, художник, достигнув своей «цели», после сознания, что дело кончено, после испытанного чувства удовлетворения, вдруг начинают как бы сожалеть, что дело кончено (вспомните, что испытывал поэт Пушкин, когда кончил своего «Бориса Годунова»), и начинают искать другой «цели», другой работы... Разве это не есть доказательство бессмертия души, предназначенной к вечности? Разве это не есть жажда вечности? вечного идеала? А где он? В чем он, как не в Боге — Существе вседовлеющем и всесовершенном? Ведь душа человека сотворена по образу и подобию Его: ужели неясно, что она Его и ищет, к Нему и стремится? И только в Нем едином и находит она свой идеал, свое успокоение и блаженство. А о Нем-то и боятся вспомнить все наши мудрые интеллигенты — передовые люди!..