Сидони-Габриель Колетт - Дуэт

• Название: Дуэт
• Автор: Сидони-Габриель Колетт
• Издательство: АСТ, Орлов и сын
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-88196-318-0

В предлагаемой читателю книге блестящей французской писательницы, классика XX века Сидони-Габриель Колетт (1873–1954) включены романы и повести, впервые изданные во Франции с 1930 по 1945 годы, знаменитые эссе о дозволенном и недозволенном в любви «Чистое и порочное», а также очерк ее жизни и творчества в последние 25 лет жизни. На русском языке большинство произведений публикуется впервые.

---

– Развяжите повязку, Мария. Я наложу вам потрясающую мазь.

– У меня на кухне! – возмутилась Мария.

– Да, у вас на кухне, почему бы и нет?

Из чувства опрятности служанка закрыла кастрюлю с молоком. Затем свободной рукой медленно и торжественно размотала повязку и протянула руку Алисе, словно ключи от покорённого города.

– Ай-ай!.. – сказала Алиса. – Вы ошпарились кипятком или задели рукой за плиту?

– И не то, и не другое, мадам. Это кочергой.

– Кочергой? Как кочергой?

Они переглянулись, и Мария развеселилась.

– А это загадка такая. Мадам не догадывается, кто мне устроил этот здоровенный пузырь?

Она указала подбородком на открытое окно, плодовый сад и овощные грядки:

– Толстяк, вон там… этот дурень. Увалень, размазня.

– Ваш муж? Что это на него нашло?

– Мстит мне.

– За что?

– За то, что он мой муж, а я его жена. Этого достаточно. Мадам так не думает?

Она пренебрежительно смеялась, теребя сам «пузырь», вздутый от жидкости, и распухшую кожу вокруг него.

– Не прикасайтесь к ожогу! – крикнула Алиса. – Сначала я выпущу жидкость…

«"Мадам так не думает?" – повторила она мысленно. – Напротив, мадам думает именно так…» Поглощённая своим занятием, Алиса уклонилась от ответа, и проницательная Мария удовлетворилась её молчанием.

– Значит вечером мадам и мсье хотят поужинать на славу? Поздновато вы мне об этом говорите. Придётся взять что-нибудь с птичьего двора… А если я сделаю голубей на манер куропаток? Или велю Эскюдьеру подстрелить полдюжины какой-нибудь дичи?.. А если утку приготовить? Но от неё бывают тяжёлые сны…

Пока она говорила, Алиса перевязывала ей худое, плоское тонкокостное предплечье. Глядя на сморщенную кожу, на старые шрамы и жёлтые мозоли, она узнавала историю некогда красивой руки. Она бралась за длинные пальцы, трогала ладонь, шершавую и горячую, как садовый шпалерник…

– Так не больно?

В ответ Мария лишь качнула головой, а свою благодарность выразила так:

– Вот знатная работа, мадам, в добрый час!

Но перед тем, как опустить рукав, она прильнула щекой к белой повязке, словно то был запелёнутый младенец.

– У меня три карты, – объявила Алиса.

– Которые ничего не стоят, – подхватил Мишель. Она пыталась сыграть партию в пикет. Алиса играла с сигаретой в зубах, склонив голову на плечо и сощурившись, чтобы дым не попадал в глаза.

– Отложи сигарету, – посоветовал Мишель.

– Почему?

– Некрасиво. И вообще в такой манере курить нет шика.

– Я по-другому не умею ни играть, ни курить. И у меня терц…

Она закашлялась.

– Ага, вот видишь! Дым от этого окурка ест тебе глаза, и ты кашляешь. Занятно: когда женщины перенимают какую-нибудь мужскую привычку, то берут в придачу всё, что есть в ней развязного, а часто и уродующего. Ты как раз так и делаешь.

– Ладно, мамочка, – сказала Алиса. – Итак, у меня терц, и потом, рада тебе сообщить: терц-мажор, трефовый. Твоё слово.

Он не сразу ответил, и она, подняв глаза, прочла на его лице яростное вожделение, желание свирепствовать и обладать. «Смотри-ка!.. Не усложнит ли это мою задачу?» Когда он подсчитал очки, записанные ею в блокноте, она нарочно взяла ещё одну сигарету, перекатила её в угол рта и наклонила голову, подчёркивая расслабленность своей позы. Она чувствовала себя счастливой: их поединок и всё, чем он грозит, переходит на небезопасную, но знакомую почву.

Накануне Мишель не притронулся к тщательно приготовленному аппетитному ужину, полному лакомых ловушек, – он лишь пил и кричал рассеянной, какой-то бесстрастной Марин: «Браво, браво, браво!» «Мария похожа на зверей с хорошим чутьём, – думала Алиса, – они всегда сторонятся людей и животных, если те ранены или больны… Выжду ещё сутки…»

Со вчерашнего дня она тянула время и решила отложить всё на послезавтра – столь же из трусости, сколь из дипломатических соображений. Со вчерашнего дня нескончаемый ливень затопил долину, окружил Крансак сплошной завесой, сквозь которую Алиса и Мишель, два узника, едва различали тусклое пятно акаций в розовых гроздьях и красного боярышника и смотрели, как на террасе вода хлещет по воде, а затем вздымает вверх водяные щупальца. Со вчерашнего дня у них только и было развлечений, что книги, пылающий огонь в камине и этот стеной стоящий дождь «как в кино», говорил Мишель. Мария, накрыв голову фартуком, пробегала к поленнице и обратно. Муж Марии, собираясь в деревню, аккуратно поднимал узкий воротничок куртки, раскрывал дырявый зонт. Но Алисе и Мишелю скоро надоели новости о дожде и о бесчинствах реки, которые мрачно сообщала Мария.

– Мсье, вода дошла до огородов! Дорогу залило! Мсье когда-нибудь такое видел?

– Видел, – отвечал Мишель. – Примерно десять раз за десять лет. А у тебя память как у новорождённой!

Накануне Алиса, изнывая от лихорадочного жара и безделья, стояла у окна, умоляюще глядела на Мишеля и показывала ему на пространство за серебристыми решётками водяной тюрьмы.

– Подожди немного, – ответил Мишель. – Нельзя ехать на автомобиле под таким ливнем. Как только небо прояснится, подумаем об отъезде. Что-то весна, сдаётся мне, выдалась хуже некуда…

Со вчерашнего дня они ни разу не задели друг друга. «Водяное перемирие», – думала Алиса…

Она перетасовала колоду, сдала, потом развернула свои карты веером, держа в зубах сигарету и склонив голову набок.

– На какую же картину Лотрека ты похожа? – спросил Мишель.

Она осторожно скосила глаз и увидела, что он смотрит на неё со злобным восхищением.

– На картину скандального содержания, разумеется. Эй. Мишель, будь осторожнее: мне до выигрыша осталось, между прочим, только двадцать два очка! Никудышный из тебя сегодня игрок.

Лёгкий жар, какое-то неясное беспокойство, родственное чувственному желанию, помогли ей ощутить волнение мужа. Она представила себе, как они обнимутся, позволят себе один излюбленный фокус, как затем последует церемонная благодарность. «А потом?.. Потом я уже не решусь, вернее, не захочу сделать то, что задумала. Потом он, возможно, будет ещё больше дорожить мной. Ладно, ладно…» Лицо её стало спокойным, и она занялась подсчётами с прилежным видом, который Мишель называл «её европейским вариантом».

– Мишель, ты по уши в долгах: с тебя тридцать два франка. Ты проигрывал с таким упорством…

Она воздержалась от традиционной шутки о том, что если не везёт в картах – повезёт в любви.

– Я хочу отыграться.

– Нет, Мишель, я поведу себя нагло: выйду из игры после выигрыша. И вдобавок налью себе рюмку анисовки.

Она терпеть не могла сухих вин и признавала только тягучие ликёры с запахом аниса, ванили и апельсина. Когда она наклонила графин над рюмкой, стекло задребезжало. «Смешно: у меня рука дрожит..»

– Что это с тобой? – спросил Мишель.

Она хорошо знала этот звенящий голос – от взрыва гнева или подозрительности он становился особенно пронзительным. Возвращаясь к столу, она залпом выпила полрюмки, и мужество вернулось к ней.

«Какой у него тонкий слух… Знай он меня меньше, я могла бы ответить: "Лёгкая болотная лихорадка…" и вызвать к себе сочувствие. Но ему известно, что у меня никогда не было болотной лихорадки. И несварения желудка тоже. Вообще ничего такого не было… разве что с пятнадцати до двадцати пяти лет приходилось временами голодать… Ах! Какое было время, тогда мы ещё едва знали друг друга, и все твердили ему: "Да ведь из четверых она наименее хорошенькая!" Как это всё было внове! Он раздевал меня с головы до пят и удивлялся: "Надо же!..", а я, слушая его, про себя то и дело вскрикивала: "О!.." Как хорошо было тогда. Он изображал директора в «Сплетнице», которая не давала и трёх франков дохода, в то время как его скверный кабак с лимонадом и песенками приносил золотые горы…»

Алиса глубоко и беззвучно вздохнула. Неослабевающий дождь тяжело приплясывал на черепице над гулкими чердаками. Дырявый водосточный жёлоб с громкими всхлипами проливался на балкон, а редкие капли, падая в камин через открытую трубу, шипели на головнях, подражая плачу сырых дров. Озябший Мишель укрыл колени пледом, ажурным от моли и непогашенных окурков.

– Ты тоже дрожишь? Но ведь у тебя температура. А у меня на это другая причина, Мишель.

«Ура! – похвалила она себя. – Теперь все мосты сожжены, волей-неволей придётся говорить». И всё же она едва не замолчала, потому что Мишель тут же смерил её проницательным взглядом, но вопроса в этом взгляде не было.

– Мишель, мне всё же нужно тебе сказать…

Он тихонько положил руку на правый бок, где печень, потом тронул себя за шею и ослабил узел шёлкового шарфа.

– Нет, Мишель, нет, я не хочу тебе делать больно, совсем наоборот не бойся…

Она робко протянула к нему узкую руку, но он отпрянул – чуть-чуть, так, чтобы она не достала до него.

– «Не бойся?» – подхватил он. – Вы только подумайте: «не бойся»! Я вовсе не боюсь. Что ты о себе мнишь?