Андрей Бондаренко - Гусарские восьмидесятые

• Название: Гусарские восьмидесятые
• Автор: Андрей Бондаренко
• Жанр: Современная проза

Из года в год собирается одна и та же Компания, выпивает немного, вспоминает байки и истории молодости своей.

И с каждым разом эти Байки всё более длинными становятся, всё более развёрнутыми, — глядишь, и на Книгу материал набирается.

Сейчас Вам кажется, что живёте Вы скучно, бесполезно, серо….

Но пройдёт лет пятнадцать-двадцать, и эти годы бесцветные будут восприниматься Вами как мечта самая желанная, недостижимая. И байки про эти времена писать будете, и слёзы пьяные, на дружеских вечеринках, ронять.

Любите свою Юность, цените её!

---

— Даже Иося Кобзон у нас целый семестр отучился, а потом — то ли Мельпомена его куда-то позвала, то ли с математикой казус какой-то случился.

А что касается Главного Принципа, то это просто — всегда и со всеми — деритесь только с открытым забралом. С открытым, и — без стилета за голенищем ботфорта….

Лекция должна длится полтора часа, но проходит два часа, три, четыре — все, как завороженные, внимают профессору.

В конце Буб Бурыч — то ли нечаянно вырвалось, то ли совершенно сознательно — произносит — так, якобы — между делом:

— В мои то студенческие времена у Эртэшников такой ещё Обычай был — первую стипендию коллективно пропивать — с шиком гусарским. Но тогда всё по другому было — и стипендии поменьше, и народ позакаленней и поздоровей.

По тому, как переглянулись Кусков с Лёхой, я отчётливо понял — семена брошенные упали на почву благодатную — будет дело под Полтавой.

Через месяц дали первую стипендию, и подавляющее большинство во главе с доблестным ротмистром Кусковым на несколько дней обосновались в общаге — с шиком стипендию пропивать. На одного участника приходилось, помимо закусок скромных, но разнообразных — по пятнадцать бутылок портвейна марок и названий различных. Совсем нехило. Честно говоря, справится с таким количеством спиртного — было просто нереально, если бы не бесценная помощь старшекурсников.

Они благородно помогали бороться с Зелёным Змеем, приносили с собой гитары, песни разные геологические, незнакомые нам ещё тогда, пели душевно:

На камнях, потемневших дочерна,
В наслоённой веками пыли,
Кто-то вывел размашистым почерком —
Я люблю тебя, мой ЛГИ.
Может это — мальчишка взъерошенный,
Только-только — со школьной скамьи,
Окрылённый, счастливый восторженный —
Стал студентом твоим, ЛГИ.
Может это — косички да бантики,
Да пол неба в огромных глазах,
Наконец, одолев математику,
Расписалась на этих камнях.
Может это — мужчина седеющий —
Вспомнил лучшие годы свои.
И как робкую, нежную девушку
Гладил камни твои — ЛГИ.

Многим испытание это оказалось явно не по плечу — я вышел из игры на вторые сутки — поехал домой, к бабушке — молоком отпаиваться, кто-то сошёл с дистанции уже на третьи…

Но ударная группа коллектива во главе с принципиальным ротмистром — героически сражалась до конца.

Через неделю Бур Бурыч пригласил всех на внеочередное собрание. Хмуро оглядел собравшихся, и голосом, не сулившим ничего хорошего, начал разбор полётов:

— Только недоумки понимают всё буквально. Умные люди — всегда взвешивают услышанное и корректируют затем — по обстановке реальной и по силам своим скудном.

В противном случае — нестыковки сплошные получаются.

Вот из милиции пришла бумага — медицинский вытрезвитель N 7 уведомляет, что 5-го октября сего года, студент славного Ленинградского Горного Института — некто Кусков — был доставлен в означенный вытрезвитель в мертвецки пьяном состоянии, через три часа проснулся и всю ночь громко орал пьяные матерные частушки. Ротмистр — Ваши комментарии?

— Не был. Не привлекался. Всё лгут проклятые сатрапы, — не очень уверенно заявляет Кусков.

— Выгнал я бы тебя ко всем чертям, — мечтательно щурится Бур Бурыч, — Да вот закавыка — из того же учреждения ещё одна бумага пришла. В ней говорится, что всё тот же Кусков, 6-го октября сего года, был опять же доставлен, опять же — в мертвецки пьяном состоянии, через три часа проснулся и всю ночь читал вслух поэму "Евгений Онегин" — естественно, в её матерном варианте исполнения. Ротмистр?

— Отслужу, кровью смою, дайте шанс, — голос Кускова непритворно дрожит.

— Ты, тварь дрожащая, у меня не кровью, а тонной пота своего это смоешь — на практике производственной, в степях Казахстана, куда загоню я тебя безжалостно, — уже во весь голос орёт профессор, но тут же успокаивается и совершенно спокойно, и даже — где-то задумчиво, продолжает, — За один вытрезвитель — выгнал бы беспощадно. Но два привода за двое суток? Это уже — прецедент. А от прецедента до Легенды — шаг один всего. Выгоню к чертям свинячьим героя Легенды — совесть потом замучит.

Но с пьянкой, шпана подзаборная, будем заканчивать. Всем в коридор выйти! Там указаний дожидайтесь. А Вы, Кусков, останьтесь.

Ротмистр грустно провожает нас взглядом, чуть слышно бормоча себе под нос:

Пошлите же за пивом — денщика!
Прошу, Вас, о прекрасные гусары!
А почему — Вы в серых галифе?
И для чего Вам — чёрные дубинки?

Выходим в коридор, группируемся возле замочной скважины. За дверью — ругань, шум какой-то неясной возни, оханья…

Минут через десять в коридор вываливается Кусков — одно его ухо имеет рубиновый цвет, и своей формой напоминает гигантский банан, другое — по размерам и форме — вылитая тарелка инопланетян, цвета же — тёмно фиолетового.

— Это чем же он тебя лупцевал, стулом, что ли? — Заботливо интересуется Лёха.

— Ну, что ты, — как ни в чем не бывало, отвечает ротмистр, — Разве можно советских студентов бить? Так только — за ухо слегка потаскал, сугубо по-отечески.

Все начинают неуверенно хихикать.

Кусков неожиданно становиться серьёзным и строгим:

— А теперь, эскадрон, слушай команду Верховной Ставки — с крепкими напитками завязать, кроме случаев исключительных. В мирное время — разрешается только пиво.

К исключительные случаям относятся: дни рождения — свои и друзей (включая подруг); свадьбы — свои и друзей, рождение детей — своих и у друзей, похороны — свои и друзей, а также — успешное сдача отдельных экзаменов и сессии в целом, начало производственной практики и её успешное завершение. Всем всё ясно?

— Да не тупее тупых, — тут же откликается Лёха, — Кстати — о пиве. Тут поблизости — три пивных бара располагается. "Петрополь" — дерьмо полное — там всё время ботаники из Универа тусуются. "Бочонок" — почётное заведения, туда даже иногда пацаны авторитетные заглядывают — Гена Орлов, Миша Бирюков, только маленький он для компании большой. А вот "Гавань" — в самый раз будет — целых два зала, просторно — в футбол запросто можно играть. Мореманы из Макаровки там, правда, мазу держат. Но ничего — прорвемся. Ну, что — замётано? Тогда — за мной!

Дружной весёлой толпой, под неодобрительными взглядами прохожих, двигаемся к "Гавани".

Впереди — ротмистр, как полагается — верхом.

На Лёхе, естественно — как на самом здоровом и выносливом

Вот такие вот педагоги жили в те времена, с решениями нестандартными и сердцами добрыми.

Бур Бурыч умер несколько лет назад.

На похороны приехало народу — не сосчитать.

Шли толпой громадной за гробом — малолетки, и сединой уже вдоволь побитые — и рыдали — как детишки неразумные, брошенные взрослыми в тёмной страшной комнате — на произвол беспощадной Судьбы.

Байка третья Рыбалка — как философский аспект мироощущения

Для кого-то рыбалка — отдых, для кого-то — спорт.

А для меня, в первую очередь, — это возможность пофилософствовать немного в тишине, или, если немного иначе:

Лишь не забыть бы в суете —
Остановиться, оглянутся,
На том безумном вираже,
Иль на сто первом этаже,
Где нам дозволено проснуться.
Лишь не забыть бы — в суете.

Вот и закончен первый курс. Слава всем Богам Земным, новым, старым, модным, давно забытым — но Мы — прорвались! Ура!!!

В августе — в строгом соответствии с Учебным Планом — учебная же практика в Крыму.

А пока, целый июль — каникулы!

И решили мы с одногрупником съездить на рыбалку — на мою вторую Родину, на Кольский полуостров.

Толстый Витька — пацан свой в доску. Ростом — под два метра, здоров — как буйвол африканский, гирями двухпудовыми жонглирует — Поддубный отдыхает.

Вообще то он — сугубо городской, краснощёкий — кровь с молоком, и слегка изнеженный, очочки носит, на рыбалке и не был ни разу. Но когда-то ведь надо начинать?

Почему, собственно, не сейчас?

Садимся в поезд — через двадцать часов — на месте.

Знакомые мужики соглашаются доставить нас до озера Долгого. Садимся в видавший виды "Урал", едем. Минуем Кандалакшу, впереди — Крестовский перевал, ранней весной и поздней осенью — место страшное — бьются там машины десятками за один раз.

Представьте: внизу — ещё тепло, на перевале — минус, проходят осадки какие — дождь, или там просто туман росой оседает — ловушка и готова. Идёт на перевал колонна гружёных лесовозов, дистанцию между машинами приличную держа. И вдруг, передний выезжает на гололёд, но ничего — со скрипом, но проезжает. За ним остальные. Но метров через двести гололёд в голимый лёд превращается — передний начинает вниз скатываться, под колёса второму, тому то же деваться некуда — начинает вниз сдавать.