Customer - Власть над водами пресными и солеными. Книга 2

• Название: Власть над водами пресными и солеными. Книга 2
• Автор: Customer
• Жанр: Фэнтези

---

Сначала это забавляет. Потом начинает злить. Еще через какое-то время приходит упрямство. Следом — усталое отупение. И все равно «венецианская колода» странным образом вселяет надежду. Надежду на то, что не только города могут обладать двумя душами сразу…

Отказавшись от игр с местной топографией, мы с Драконом идем туда же, куда и все — на Сан-Марко. Уж там-то мы точно не заблудимся, все увидим, что туристы любят. А именно — виды, знакомые каждому. По рекламе, путеводителям, альбомам. Может, это обряд такой современный — приехать в незнакомый город и сразу бежать на поиски знакомых мест и надоевших видов?

Дворец дожей, зажатый, словно сэндвич, между Старыми тюрьмами Пьомби и Поцци,[10] причудливо и страшно отражался в Новой тюрьме Карчери.[11] Настенные портреты знатных и породистых, а также просто богатых и щекастых приближенных к власти всей компанией равнодушно отворачивались от боженьки и святых его, пылко благословлявших гильдии перчаточников, ювелиров, сапожников. Зато глазами жалобно косили — кто в потолок, он же пол для каменных людоедов — камер Пьомби; кто в пол, где вровень с Большим каналом сомами-некрофагами[12] залегли Поцци; а то и вовсе в сторону понте деи Соспири,[13] разинувшего жадный вход прямо из зала дворца.

Просто как у них все, в средневековье… Палаццо Дукале[14] не пыталось притвориться образом рая на земле, к идее воздаяния относилось по-торговому, по-воровски, по-пиратски: попался — получай. Оттого роскошь и пытки чередовало без стеснения, с полной уверенностью в верности целей и средств.

В зале делла Буссола[15] мы увязли в экскурсии. Русскоязычной, что неспроста.

Громкая речь разрушает обаяние практически любой прогулки. Прилюдную оглушительную трепотню, звуковой вариант эксгибиционизма, следует запретить отдельным законом. Пусть любители публично драть глотку ограничатся специально отведенными местами — звуковыми нудистскими пляжами. Или пусть себе орут — и платят штраф после ночевки в обезьяннике.

Вдвойне ужасна РОДНАЯ речь (с характерным для экскурсоводов местечковым прононсом и местечковым же изложением фактов), трещащая над ухом, пока ты безрезультатно пытаешься проникнуться атмосферой средневекового правосудия.

Но Дракон не дал мне погрузиться в раздраженное состояние — обнял за плечи и вывел из зала под неизбежное «Джакомо Казанова был посажен в тюрьму за свое безнравственное поведение…»

— Ага, за свое безнравственное поведение с низшими духами — и вызывал, и вызывал… Что они ему, девочки? — пробурчала я, бросив напоследок неприязненный взгляд на пожилую толстенькую экскурсоводшу, странно похожую на своих русских товарок. Та же цветастая шаль, накрученная вокруг тела подобием тоги, те же безделушки в ушах и на шее — гигантские, даром что безделушки… Вот только шаль из кашемира, а камни на пухлых пальцах — настоящие. Экскурсоводша смерила меня огненным взором образца «Ходят тут всякие…» — и я не сдержалась, захихикала гадко.

— И почему все всегда вспоминают Казанову? — неловко щебетала я, двигаясь сквозь человеческие водовороты в промозглых, роскошных и неуютных залах дворца.

Я никак не могла решить, говорить ли мне с Драконом на людях — или делать вид, что я говорю по телефону, по диктофону, по любому другому «фону», только не с живым человеком. С тем, что Я считаю живым человеком. А еще я не могла решить, говорить ли мне о Казанове. Слишком уж близко личность выдающегося беглеца из Свинцов подходила к теме дня. К теме секса.

Венеция и секс и сегодня — двойники. Есть города влюбленных — хоть тот же Берлин, где любовный сценарий не так жаждет секса. Где можно гулять, держась за руки, периодически застывая в голубином поцелуе на фоне цветущих лип и достопримечательностей. Но ни шагу дальше! В Берлине взрослые, половозрелые люди ведут себя, точно подростки, пьяные от недозволенных желаний…

Венеция — место, где эти желания воплощаются. И даже более того. Венеция — место, где временами воплощается такое… какое врагу не пожелаешь. Желания, которые, исполнившись, что-то убивают в пожелавшем.

Многие мечты умирают после осуществления — ведь они перестают быть мечтами. Но речь не о них. Есть мечты, которые лишь прикрывают трясину разочарования. Ковер, сплетенный из стеблей и листьев над пропастью, полной зловонной грязи. Сексуальные фантазии — как раз из этой серии.

Сколько же, оказывается, я нафантазировала за сто лет воздержания! Напредставляла себе разных мужчин… И все они годились для секса без любви, для мгновенной вспышки телесного жара, после которой темнота и холод становятся еще темнее, еще холоднее. Для любви бы мне понадобились совсем другие мужчины. Но я никогда не знала, какие. Просто избегала об этом думать. Фантазии о любви куда сложнее и опаснее фантазий о сексе. Выдумав идеального мужчину, отказываешься от остальных — и все-таки не получаешь того, единственного. Безбожное монашество, вот что это такое, мечта об идеальной любви. Безбожное монашество.

А сейчас то ли он передо мною, то ли похож невероятно. Но я не знаю, как с ним переспать. Хотя переспать с ним нужно. И даже больше мне, чем ему.

Есть перерывы, после которых ничего нельзя продолжить. Можно лишь начать заново. К сексу это относится больше, чем к чему бы то ни было. Я не знаю, как мне вернуться на стезю полноценной женщины, как выйти из комфортного состояния старой девы. Жить в нем так удобно… Словно в старом, вытертом халате и подбитых овчиной чунях. И вот, меня тянут вон из халата и чуней, норовят обрядить во что-то, что я и позабыла-то, как носят…

Мне страшно. Страшно вспоминать свой прошлый опыт, целиком состоящий из отвращения. Мужчины, прилагавшиеся к собственным гениталиям. Мужчины, которые ухаживали, разговаривали, шутили от имени своего члена. Мужчины, которые думали о сексе как о чем-то, пачкающем женщину, но возвышающем мужчину. Были и те, которым секс представлялся тотально грязным. Сами валялись в нем самозабвенно и партнерш валяли. После чего норовили покаяться перед всеми, кого — до поры до времени — считали чистыми. Незапятнанными. Достойными.

А книги и фильмы все сыпали и сыпали ложью: истинная страсть очищает, сближает, воссоединяет. Хороший секс может стать причиной любви — когда это ОЧЕНЬ хороший секс. Причем качество секса зависит от женщины. Ее раскованность, тренированность, сексапильность и фиг знает что еще обернутся вожделенным призом — мужчиной, который… что «который»? Который будет юзать ее, умелицу, пока не найдет кого пораскованней и посексапильней? И дело не столько в грядущем предательстве любовника, сколько в страшном влиянии его на женщину. За время «пользования» он выжмет, высосет, вытравит из своей Прис[16] всякую способность чувствовать, желать и делать секс. Техобслуживание женщиной мужских потребностей.

Но я видела, как волшебницы в постели за ее пределами превращались в ведьм — может, этого требовал достигнутый уровень магии?

Я не Прис. Я не собираюсь служить базовой моделью для удовольствий. Но и не стану искать предлог для бегства — обратно, в воздержание. Да и какой, скажите на милость, тут может быть предлог? Искать мужчину получше, чем идеал, созданный воображением? Искать обстановку романтичней, чем в Венеции? Искать других случаев попробовать снова стать женщиной? Пожалуй, на такое даже моего упрямства не хватит.

А значит, сегодня вечером мы окажемся перед задачей, которая вполне может разрешиться к обоюдному неудовольствию. Я не принесу удовлетворения ему, а он не избавит от страхов меня. И это — не самый скверный исход. Гораздо хуже будет, если мы оба почувствуем стойкое отвращение друг к другу. Отвращение, которое помешает нам попробовать еще раз.

* * *

Я так надеялась, что мы вот-вот встретим Корди, собирающую цветочки, возьмем ее под белы ручки и поведем домой. Не знаю, каким путем (возвращаться к жерлу вулкана что-то не хотелось), но поведем. И уж больше к зеркалу не подпустим. Ни к одному. Пусть ходит чумазой и нечесаной. Дубина ее и лохматую любить будет.

Вокруг все казалось именно таким, как я предсказывала — процветающим. Настолько процветающим, что так и хотелось спросить: не маркизу ли Карабасу принадлежит все это замечательно устроенное хозяйство? Луга, рощи и сады — миля за милей идиллического сельского пейзажа. Поистине сказочные места.

Слишком сказочные.

Сказки — опасное пространство. Чем прекраснее оно, тем чернее злодейства, творящиеся под благополучной маской. С каждым шагом нам с Дубиной становилось все неуютнее. Нам здесь было не место.

Живя в замке под крылышком Кордейры, мы здорово расслабились. И забыли, кто мы и что мы. А здесь — вспомнили. Вспомнили, что мы — маргиналы, да еще какие. Ни в одну категорию честного люда нас не впишешь. Двое отщепенцев — бывшая каторжница и бывший палач. Двое странных бродяг с боевым оружием за спиной, в шрамах-татуировках, с недобрыми рожами. Самый нехороший контингент. И наши добрые сердца и намерения вряд ли видны за разбойничьим обликом. Так что, выйдя на проезжую дорогу, мы никого своим видом не обрадовали.