Юрий Гончаров - Нужный человек

• Название: Нужный человек
• Автор: Юрий Гончаров
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: О войне
• Год: 1974

«…К баньке через огород вела узкая тропка в глубоком снегу.

По своим местам Степан Егорыч знал, что деревенские баньки, даже самые малые, из одного помещения не строят: есть сенцы для дров, есть предбанничек – положить одежду, а дальше уже моечная, с печью, вмазанными котлами. Рывком отлепил он взбухшую дверь, шагнул в густо заклубившийся пар, ничего в нем не различая. Только через время, когда пар порассеялся, увидал он, где стоит: блеклое белое пятно единственного окошка, мокрые, распаренные кипятком доски пола, ушаты с мыльной водой, лавку, и на лавке – Василису. Она только одевалась, тело ее все было голым, она натискивала через голову рубашку, а та липла, сбивалась складками.

Степан Егорыч рванулся назад, к двери, но только крепко стукнулся затылком о притолоку.

– Чего испугался? – с коротким смешком окликнула Василиса. Голос ее прозвучал низко, дразняще-насмешливо. – Видел ведь уже всю… – проговорила она, намекая про ту ночь, когда угорели. …»

---

До лесу доехали весело, а в лесу вышел спор, разладица, каждый выбрал свою елочку, даже Митроша. Степану Егорычу долго ничего не нравилось, потом, в глубине леса, он нашел-таки елку – разлапистую, густую, с такой темной и сизой хвоей, что на белом снегу она гляделась почти синей.

Завхоз закричал, что она и в двери не пролезет. Пионервожатая Валя заявила, что вокруг не хватит места для хоровода. Бухгалтер Максим Федотыч, поехавший в сапогах с галошами, уже замерз, и ему было все равно, какую рубить, лишь бы поскорей назад. Дурачок Митроша просто баловался – тряс ветки, сыпал на всех снегом.

Без одобрения завхоза и Вали Степан Егорыч елку все же срубил.

А когда ее поставили в школьном зале, украсили зеркальными шарами, золотой и серебряной пряжей, насадили на верхушку стеклянную звезду – елка показала свою красоту, и все увидели: Степан Егорыч не ошибся, лучше и не может быть…

Смотреть елку ходила вся деревня, к ней водили всех детей, даже грудных приносили. Девочек своих Степан Егорыч тоже водил. Они тогда еще не учились в школе, не доросли еще до нее. Школьных и нешкольных детей учительницы ставили в хороводы, пели с ними, водили вокруг елки. Степан Егорыч заглядывал в зал из дверей, из толпы взрослых зрителей, умиленный детской радостью, сверкавшей перед ним красотой. Уже не помнили, кто отыскал в лесу такую пышную статную елку и привез ее на общую радость, Степана Егорыча в подготовительной суете даже забыли отметить благодарственным словом. Да оно ему было и не нужно, достаточно ему было и того, что он помнил это сам…

Под эти свои мысли и прихлынувшие воспоминания Степан Егорыч забыл про ферму и пришел совсем в другую сторону – в колхозную контору.

Андрей Лукич еще сидел за столом. Горела лампа. Андрей Лукич графил лист бумаги, готовя его под какую-то ведомость.

– Андрей Лукич, а ведь завтра-то – новый год! – с порога объявил ему Степан Егорыч. Он почему-то был уверен, что раз забыл о празднике он, то и Андрей Лукич тоже должен находиться в такой же забывчивости.

Но Андрей Лукич был человеком порядка и строгого учета. Лист, который он графил, как раз предназначался для записи трудовой выработки в январе.

– Совершенно точно, – продолжая линовать, откликнулся Андрей Лукич, не обнаруживая по этому поводу никаких чувств. Наступление нового года, похоже, для него заключалось лишь в некоторых небольших цифровых переменах в его цифровом хозяйстве.

– Так что же мы ничего не предпринимаем?

– А что надо предпринимать? – осведомился Андрей Лукич.

– Надо бы устроить что-то… Собраться всем, отметить.

– Это что – такое указание пришло? – останавливая на линейке руку и подымая поверх очков на Степана Егорыча взгляд, спросил Андрей Лукич.

– Не все ж только по указаниям жить! – даже рассердился Степан Егорыч. – Праздник, новый год, какое еще указание! Надо, чтоб людям радость была, чтоб каждый вперед с хорошим настроением глядел!

– Как же вы это мыслите – только доклад о задачах текущего времени и перспективах на дальнейшие успехи или еще и застольное угощение?

– Конечно, и угощение! И даже обязательно выпить, если для этого дела что найдется.

Андрей Лукич качнул головой, выражая сомнение в дозволительности такого мероприятия и даже удивление перед смелостью Степан Егорычева замысла.

– Не было у нас такого в заведении – чтоб сообща пить… Праздники отмечали, Первое мая и Октябрьскую годовщину. Но как положено – общим колхозным собранием, выпуском стенной газеты, принятием новых социалистических обязательств… Конечно, некоторые угощались, но по домам, неофициально, в личном порядке. А чтоб правление колхоза выступило организатором коллективной пьянки…

– Андрей Лукич, что ты говоришь, подумай! Какая там пьянка! Кому пить – бабы ж одни! Просто посидеть сообща, песню спеть, как в добрых семьях в праздники делается, – что ж тут худого? Людям сердца погреть надо, не какой-то там доклад, не проверку соцобязательств, а такое им сделать, чтоб друг к другу теплей, ближе стали…

По Андрею Лукичу было видно, что все-таки он не до конца приемлет мысли Степана Егорыча. Но по мягкости своего характера и привычке к тому, что начальству надо покоряться, он не стал спорить дальше, только напомнил Степану Егорычу:

– Где же вы возьмете такое большое помещение, чтоб всех уместить? Здесь, в конторе, и третья часть народа не поместится.

– А где зимами на собрания сходились?

– Тогда амбар был оборудован, а с начала войны он в запустении, разным хламом забит.

– Почистим. Долго ли!

– Печной дымоход там обвалился.

– И дымоход обладим.

– В один-то день?

– Так если в десять, в двадцать рук взяться? Ради такого дела потрудиться кто; не пойдет?

– Ну, хорошо… А вот вы про угощение упомянули. Значит, каждый свое понесет? Думаю, ничего из такой затеи не получится, Степан Егорыч… Есть, конечно, кто в состоянии принесть, а у большинства – какие пироги? Тут-то вот и главная закавыка!

– И ничего не закавыка! – Степан Егорыч уже подумал об этом. – Устроим угощение из колхозного продукта.

– Кто ж нам разрешит? – вздернул плечами Андрей Лукич.

– Как – кто? Сами и разрешим. Правление. Или правление не хозяин в колхозе?

Андрей Лукич только хмыкнул, даже не нашелся, что ответить.

– Вы, может, еще и барана с фермы на общий стол положите?

Степан Егорыч, скручивая газетную цигарку, едва видно усмехнулся: уж очень ядовито, как о совсем невозможном, фантастическом, сказал Андрей Лукич про барана.

– А почему бы и нет? Как решат правленцы. Решат утвердительно – и положим. Из выбракованных, конечно.

Пока Степан Егорыч чмокал цигаркой над ламповым стеклом, Андрей Лукич молчал, справляясь со своим расходившимся сердцем. А когда Степан Егорыч задымил сыроватой махоркой, Андрей Лукич сдержанно, но непреклонно ему сказал:

– Мое дело, Степан Егорыч, маленькое, я всего технический исполнитель, состоящий на службе и подчиненный вышестоящим распоряжениям. Меня под суд не отправят, самое большое – только словесно укорят, ну – снимут с должности… Но вы, Степан Егорыч, очень можете нажить себе большие неприятности. Удивляюсь, что вы, с опытом колхозного руководства и знанием законов, этим пренебрегаете…

Андрей Лукич говорил, глядя не на Степана Егорыча, а на стол, в свои бумаги, – так ему при его деликатности было легче отстаивать свою бескомпромиссно-твердую линию.

Степан Егорыч сообразил, что Андрей Лукич подбивает реестрик всему – и неофициальным тратам на ремонт мельницы, и частым выдачам продуктовых авансов, и его дерзкому размаху устроить из колхозных продуктов новогодний пир, и совсем уж пугающему Андрея Лукича покушению на колхозного барана. Не перебивая, он выслушал Андрея Лукича – сколько он уже натворил за недолгое свое пребывание у колхозной власти, потом засмеялся, отгоняя от лица махорочный дым.

– Ладно, Андрей Лукич, не пугайся, про барана это я так, в шутку, чтоб тебя подразнить… Ну, а за какие-то там килограммы пшена и картошки на общественное мероприятие, я думаю, не повесят. Поймут. В конце концов – мне ж заработок начисляется? Ну, вот с него и спишем этот расход…

– Жертвовать своей личной зарплатой? – Андрей Лукич даже наклонился по направлению к Степану Егорычу, стараясь разобраться, – уж не ослышался ли он? – Вы это серьезно?

– Так если счетоводное начальство по-другому не согласно, если оно спать спокойно не сможет?

– Конечно, раз это ваше желание… если вы находите такое для себя возможным… – подумав, произнес Андрей Лукич. Он вроде бы не одобрял Степана Егорыча, но и в то же время в словах его слышалось, что такое проведение расходов для счетоводской безгрешности и для его, Андрея Лукича, спокойствия более всего удобно. – А что касается вообще всего – все-таки я посоветовал бы предварительно снестись, согласовать, – с убежденностью искушенного, знающего установленые правила человека сказал Андрей Лукич.

– Как снестись? Не по снегам же из-за такой чепухи полсотни верст скакать?

– И еще, чтоб потом не упрекнули, я посоветовал бы придать празднеству принятый порядок. То есть, открыть, как полагается, докладом…

– Так я разве против? Даже обязательно. Это я какие доклады помянул – когда одну скучищу с трибуны разводят. А хорошее слово про наши победы на фронтах…

– Я так думаю, что полезней будет в широком разрезе, вообще положение текущего момента. Перевес наших постоянных факторов над факторами противника, возрастание экономического потенциала антигитлеровской коалиции, борьба с фашизмом в порабощенных странах Европы… – принялся перечислять Андрей Лукич.

– Гляди-ка, прямо готовый план! – восхитился Степан Егорыч. – Вот и доложишь по нему, Андрей Лукич!

24

Бывший клуб, когда в него заглянули при дневном свете, оказался таким захламленным, таким запакощенным внутри, что нечего было надеяться поправить его скорой уборкой, нужен был большой, основательный ремонт, чтоб не зазорно было пригласить в него людей. Да и протопить помещение было нельзя. Андрей Лукич сказал, что рухнул дымоход, – не только дымоход рухнул, еще и полпечи развалилось. Но и это была еще не вся беда: пока печь стояла такой, кто-то повынимал и унес ради своей, должно быть, нужды все вьюшки, дверцы и колосники.