Михаил Дунаев - Вера в горниле Сомнений. Православие и русская литература в XVII-XX вв.

• Название: Вера в горниле Сомнений. Православие и русская литература в XVII-XX вв.
• Автор: Михаил Дунаев
• Жанр: Культурология
• Год: 2003
• ISBN: 5-94625-023-Х

Автор: М. М. Дунаев — профессор Московской Духовной Академии, доктор богословия, доктор филологических наук. В основу книги положен курс лекций, читаемый автором в Московской Духовной Академии и одобренный ее Ученым Советом. Здесь впервые дано систематизированное изложение истории отечественной словесности XVII–XX веков в православном осмыслении. Автор последовательно прослеживает путь религиозных исканий крупнейших и малоизвестных писателей. На примере главных героев лучших произведений отечественной классики показано становление их православного миросозерцания и пути их ко Христу через горнило сомнения. Кроме того, автор анализирует литературу последнего времени, отражающую в себе состояние бездуховного общества и приводит причины его кризиса.

---

Этот слепленный из воздуха фантом возносится Горьким сверх меры. Он посвящает миражу целую поэму (в прозе) с претенциозно-простеньким названием «Человек» (1903), представляющую набор банальных трескучих фраз. В поэме проявилась глубочайшая апостасия, которая в немалой мере определяет развитие человечества в XX столетии. Горький в этом смысле — пророк. Отвержение Бога в его творчестве помогает разглядеть пагубные последствия безбожного мировидения.

Должно заметить, что Горький близок той разновидности гуманизма, которая превозносит рациональное начало в человеке. "Моё оружие — Мысль, а твёрдая уверенность в свободе Мысли, в её бессмертии и вечном росте творчества её — неисчерпаемый источник моей силы!" — так заявляет его человек-фантом, своим неразумием вызывая жалость к себе. Мысль для этого фантома есть единственный свет в жизни, источник всесилия, основа бессмертия творческого начала. Смысл жизни он видит в творчестве. Но что есть творчество? В этой системе — такой же фантом, как и сам Горький человек и его мысль.

Утверждая высшую ценность мысли, Горький отчасти вновь касается всё того же порождённого просветительскими иллюзиями противоречия между верой и разумом. Правда, Горький верит в своё божество, в человека, но это именно вера. В системе гуманистических ценностей вера непременно должна основываться на позитивных основаниях, поэтому на помощь и призывается мысль, ведущая к знанию.

В рассказе «Сторож» (1923), примыкающем тематически к "Моим университетам", Горький признал, что с ранней юности им руководила и двигала жажда знания, и сделал сущностную оговорку: "Меня пленил и вёл за собою "фанатик знания — Сатана". Эта оговорка помогает лучше понять религиозный смысл вознесения мысли в поэме "Человек".

Авва Дорофей предупреждал: "Тому, кто верит своему уму и предаётся своей воле, враг, как хочет, устраивает падение". Как будто прочитал горьковскую поэму и дал точный и краткий комментарий духовный.

У Горького своя «религия». Недаром он однажды признался в "религиозном преклонении перед творческой силой разума человеческого". И именно исключительная вера в разум и мысль привели Горького к тому нигилизму, который на всю жизнь определил его мировоззрение. Свобода мысли — великая ценность, если человек помнит о Боге. Вне Бога она превращается в сатанинский соблазн. Да и нет свободы мысли вне веры.

Бодрые возглашения веры в созидающую силу человека можно встретить и в иных произведениях Горького. И всякий раз подразумевается за всем этим не конкретный человек, а обобщённое «человечество». Это человечество становится порой в произведениях Горького неким символом, обозначающим итог исторического развития всего бытия. Достоевский остроумно заметил: "Кто слишком любит человечество, тот, большею частию, мало способен любить человека в частности". И причину он же назвал верно: "Отсутствие Бога нельзя заменить любовью к человечеству, потому что человек тотчас спросит: для чего мне любить человечество?" Вопрос же этот возникает от безнадежного ощущения бессмысленности бытия, определяемой отсутствием веры в бессмертие человека, мыслящего своё существование как самодовлеющее. Поэтому Горький и людей-то не любил (за что их любить в безбожном мире, эти бессмысленные недолговечные несуразные создания слепых стихий?), конструируя рациональные гуманистические схемы себе в утешение.

Возражая Горькому, митрополит Вениамин (Федченков) писал:

"Как-то Горький сказал: "Человек — это звучит гордо!" Мне эти слова всегда были неприемлемыми и казались фальшиво измышленными, самомнительными. Церковь дала другое воззрение на человека. "Человек! Какое это высокое имя!" — писал блаженный о. Иоанн Кронштадтский в дневнике своём. А он имел дело со всеми: от царя Александра до нищих… Но больше имел дел с бедными, с народом, который тысячами ежедневно стекался со всей Руси в Андреевский храм в Кронштадте. Я был счастлив своими глазами видеть всё это…

"Высокое имя — человек!" Почему? И какое место и значение имеет Церковь в этой «высоте» для народа?

По христианскому учению — всякий человек, без различия, есть образ Божий. А душа человека, сказал Христос, дороже всего мира. Ради него сошёл на землю Сам Сын Божий Единородный. А по нравственному состоянию и по крещению все христиане суть "дети Божии". Апостол Пётр называл всех верующих духовными «царями», "священниками", хотя они были тогда больше рабами по социальному положению, человек призывался к ангелоподобной святости, от него требовалось быть выше этого мира. Какая в самом деле высота!"

Тяга к абстрактному человечеству несчастливо, но логично соединялась у Горького со всё большей приверженностью к марксизму, тоже ведь имевшему дело с фантомами, а не с живыми людьми. Проникнувшись сознанием его правоты, Горький не мог не возрадоваться в 1905 году начавшимся революционным потрясениям, что для писателя-буревестника, как его с некоторых пор именовали, это и без того естественно: буря затевалась нешуточная.

"Жизнь, как это известно, — борьба господ за власть и рабов — за освобождение от гнёта власти", — это определение Горьким жизни нельзя упускать из памяти при разговоре о творчестве писателя вообще: всякий художник изображает жизнь, и изображает так, как сам её понимает, — простенький трюизм.

Для православного человека жизнь есть движение через земное бытие, определяемое возможностью внутреннего одоления греха на пути к обожению через спасение. Социальная вражда для православного сознания есть помеха здоровому ходу жизни. Поскольку для Горького это не имеет никакого значения, он видит в мещанстве стремление "задержать процесс нормального развития классовых противоречий". Не забудем, что таковой "нормальный процесс" предполагает непременные кровавые потрясения.

Что же мешает этому «процессу» (согласно пониманию Горького)?

Во-первых, совесть.

"На почве усиленных попыток примирить непримиримое у мещанина развилась болезнь, которую он назвал — совесть. В ней есть много общего с тем чувством тревожной неловкости, которое испытывает дармоед и бездельник в суровой рабочей семье, откуда — он ждёт — его могут однажды выгнать вон. В сущности, и совесть — всё тот же страх возмездия, но уже ослабленный, принявший, как ревматизм, хроническую форму". В другом месте той же статьи Горький называет совесть "накожной болезнью мещанской души".

Должно признать, что Горький несомненно прав, когда в совести и любви узревал препятствие к развитию вражды и кровопролития.

"Нормальному процессу" развития классовой вражды, с точки зрения Горького, мешает, во-вторых, любовь к ближнему, заповедь "возлюби ближнего твоего, как самого себя", ибо мещанство, по Горькому, прикрывает этими словами лишь собственный эгоизм. Разумеется, любую духовную истину можно использовать в угоду неприглядному ханжеству, однако Горький распространяет своё неприятие на сам принцип, а не на отступление от него. Там, где необходимо усиливать классовую вражду, логично ли говорить о любви?

Горький обрушивается на гуманизм, понимаемый им как любовь к человеку, утверждая, что гуманизм этот есть для мещан "орудие защиты против напора справедливости", впрочем, ненадёжное. Вот вам и гуманист.

Превознося борьбу внешнюю, Горький с ненавистью относился ко всякому призыву внутреннего одоления греха. А поскольку он справедливо усматривал такие призывы в русской литературе, он отверг её с беспощадностью.

Важным при попытке распознать и одолеть все несовершенства жизни становится вопрос о причинах царящего зла. Горький утверждает: "Нищета и невежество народа — вот источник всех зол и несчастий нашей жизни…" Православный человек скажет: "Нищета и невежество суть следствие, в числе прочих бед, единой причины: первородного греха, удалённости творения от Творца. Обожествляя человека, можно лишь усугубить зло, в том числе нищету и невежество".

Первородный грех воспроизводится в истории постоянно. Человекобожие — его проявление в секулярной антропоцентричной культуре Нового и Новейшего времён.

6

Повесть Горького «Мать» традиционно осмысляется как первое произведение социалистического реализма. И хотя в том есть немалая доля истины, плодотворнее рассматривать её в общем контексте развития мировоззрения Горького. В начале века писатель был весьма близок идеям человекобожия, воспевая и романтизируя абстрактное человеческое начало в бытии мира.

Человекобожие может утолить душевную жажду человека чуткого, но ненадолго. Горький чуткостью восприятия обделён не был, хотя она парадоксально соединялась в нём с какою-то духовной неразвитостью, религиозным нечувствием. Кажется, именно в этом заключается причина творческой и жизненной драмы писателя. Душа металась в тупиковых лабиринтах, выход из которых возможен только вверх, а все лестницы этим человеком и замурованы.