Михаил Дунаев - Вера в горниле Сомнений. Православие и русская литература в XVII-XX вв.

• Название: Вера в горниле Сомнений. Православие и русская литература в XVII-XX вв.
• Автор: Михаил Дунаев
• Жанр: Культурология
• Год: 2003
• ISBN: 5-94625-023-Х

Автор: М. М. Дунаев — профессор Московской Духовной Академии, доктор богословия, доктор филологических наук. В основу книги положен курс лекций, читаемый автором в Московской Духовной Академии и одобренный ее Ученым Советом. Здесь впервые дано систематизированное изложение истории отечественной словесности XVII–XX веков в православном осмыслении. Автор последовательно прослеживает путь религиозных исканий крупнейших и малоизвестных писателей. На примере главных героев лучших произведений отечественной классики показано становление их православного миросозерцания и пути их ко Христу через горнило сомнения. Кроме того, автор анализирует литературу последнего времени, отражающую в себе состояние бездуховного общества и приводит причины его кризиса.

---

"…Я особенно глубоко почувствовал, ‹…› что есть две силы: добро и зло, чистота и грех, — две жизни! Чистота и — грязь… что разлиты они в людях, и люди блуждают в них".

Земное властно вошло и смешалось с небесным. И пошли гримасы… Так он впервые явственно ощутил действие первородного греха в своей жизни. Это потом станет его болью, главным вопросом бытия, творчества: что в этом раздвоении истинное, и что — ложь? Гримас у жизни слишком много, но — укрыта ли под ними красота?

А время шло. Свежесть детского религиозного чувства как будто уходила безвозвратно, подсыхала и очерствевала. Уходя из юности, Шмелёв ощутил себя "шатнувшимся от Церкви".

Жизнь Шмелёва, писательский путь его — это рассказ о действии Промысла Божия. Не знает человек своего пути, о чём-то ином рассчитывает, а Высшая Воля ведёт его, подсказывает, направляет. Он — "почти безбожник", а ему начертано стать великим художником, как никто сумевшим раскрыть православную душу русского народа. "Батюшка Варнава", у Троице-Сергия, предрёк юному студенту: "Кладёт мне на голову руку, раздумчиво так говорит: "превознесёшься своим талантом". Всё. Во мне проходит робкой мыслью: "Каким талантом… этим, писательским?" Страшно думать". А ещё прежде того, ещё ребёнку, заочно предсказал старец будущему писателю тяжёлую жизнь со многими страданиями. Всё сбылось.

О том он поведал сорок лет спустя, в очерке "У старца Варнавы" (1936), раскрыл свою судьбу как следование Промыслу. И важно, что Промысл не был им воспринят как насилие. Нет, он знал, что его собственную волю лишь подправляет Воля промыслительная. Вот задумывает он свадебное путешествие. Куда? Смотрит на карту: Крым, Кавказ, Заволжье… А заложенное в детстве "потянуло… к монастырям" И в детстве же зароненное в душу заставило вспомнить наставление старого Горкина: "Благословиться надобно, касатик". Никто, казалось, не неволил — сам поехал за благословением. И вышел монах-прозорливец на крылечко, благословил, предрёк судьбу.

Шмелёв с юной супругой посетил Валаам и там именно получил ту силу и решимость, которой определена оказалась его жизненная дорога.

О своём паломничестве в северную обитель он выпустил книгу "На скалах Валаама" (1897), по его собственной поздней оценке — "юную, наивную немножко, пожалуй, и задорную, — студент ведь был!.- задержанную цензурой". И в другом месте отозвался о книге этой как о "незрелой и дерзкой". Согласимся, что справедливо цензура заставила переделать многое. Книга все же вышла, имела отзывы, хвалебные и ругательные, но славы не принесла, а жизнь затянула в обыденную суету, заставив забыть на время о писательстве. Другое ещё в душе властвовало, должно было перегореть. Промыслительно давалось ему увлечься соблазнами безбожными.

Сорок лет прошло — и переживший тяжкое испытание писатель обрёл окончательно новое видение мира и по-новому же осмыслил давнее своё паломничество в очерке "Старый Валаам" (1935).

Он понял, что не случайно посетил тогда Валаам. Молодым студентом не смог он когда-то должным образом осмыслить значение для себя столь важного события. Но вошло нечто в душу незримо и несознанно и отложилось в памяти, так что долго спустя он вспомнил всё и осознал с благодарностью ко Господу: то было незримое наставление и укрепление его духа в пору соблазнов, отпадения от веры, шатости душевной. "Всю жизнь хранилось это во мне, крепко забытое, и вот срок пришёл, и всё восстало нетронутым, ярким, до ослепительности".

Шмелёв пересказал свои заблуждения, чтобы собственным опытом помочь тем, кто, спотыкаясь, ищет истины. Писатель верно определил корень всех заблуждений: в порождённом духом Просвещения конфликте между верой и рациональным знанием. Слушает оттого человек — и не разумеет.

Там, на Валааме, он начнёт постигать то, что станет основой его мировидения и мироотображения:

"Многое мне открылось, великое. И ещё, важное. Закрыты человеческие судьбы; в явлениях жизни, случайных и незначительных, таятся, порой, великие содержания: будь осторожен в оценках; в трудную пору испытаний не падай духом, верь в душу человека: Господний она сосуд".

За тем он и приезжал на Валаам, хоть и сам того как будто не сознавал вначале. Прозорливый схимник сказал ему: "Дай вам Господь получить то, за чем приехали". А он и сам не понимал: за чем. Но получил.

Творчество Шмелёва — непревзойдённый в литературе XX века опыт духовного служения Богу средствами искусства. Вот действие Промысла. Брошено было семя в душу. А затем долгий срок был дан, чтобы подготовить почву для его прорастания. Сорок непростых, часто слишком тяжких лет. Он вспомнил о Валааме в 1935 году… Но пока долго ещё до того.

3

Он не сразу стал великим писателем. Во многих своих опытах долго был эпигоном. Своеобразие шмелёвского восприятия мира в ранних его произведениях отпечатлевалось не вполне совершенно.

Для первых произведений Шмелёва характерно стремление выявить лучшее, доброе и светлое, что присуще душе человека, и что хоть в малой мере выражает присутствие в человеке образа его Творца. Правда, сознательного религиозного осмысления того у автора повестей "Служители правды" (1906), "В новую жизнь" (1907), рассказов "Гассан и его Джедди" (1906), "К солнцу" (1906) и др. по сути нет: чувствуется лишь ясно направленный к тому вектор творчества.

Колебания в мировидении Шмелёва, относящиеся к дореволюционному периоду его творчества, определены слишком заметно его отношением к "социальной истории": писатель то пребывает как бы вне её, то начинает проявлять к ней пристальный интерес, следуя при этом всегда традициям критического реализма, находившегося в те годы на излёте. Само отношение к социальной стороне русской жизни зависело в немалой мере от событий политической жизни С их напряженностью как бы естественно усиливалось и внимание к исторической социальной конкретности бытия. Все критики и исследователи марксистского толка могут смело характеризовать творчество Шмелёва конца 1900-х годов как «передовое», "прогрессивное", «революционное» и т. д. Время слишком захватило его и подчинило своим соблазнам.

Многие заблуждения предстояло преодолевать. Одно из главных — восприятие характера русского революционера. Разумеется, изображая события революции, писатель не мог обойти стороной и вершителей её. Отношение к ним у раннего Шмелёва было неизменно благожелательным. Но при всей симпатии к этим людям их мир остаётся для писателя неведом. Если в произведениях Шмелёва и появляются революционеры, то он смотрит на них чаще глазами «отцов», как бы со стороны, с точки зрения иного мира. Самое большее, на что способен писатель, — это лишь на пассивное сочувствие. Он показывает нравственное превосходство «детей», но суть их деятельности остаётся для читателей чаще всего загадкой. Нет у Шмелёва (что тоже важно) и точной социальной характеристики революционеров: в то время, как у Горького появляются уже "сознательные пролетарские борцы", Шмелёв изображает скорее разночинных террористов. В этом он не отличался от прочих знаньевцев.

И важно то, что в дореволюционных произведениях Шмелёва нет ни одной отрицательной характеристики изображаемых им революционеров. Благородство и нравственная высота деятелей революции определена, по мысли писателя, высотою цели, ради которой они борются и страдают. В рассказе «Жулик» эта цель высказана просто: "А как лучше будет, то и жуликов не будет…" То есть: зло определено несправедливостью внешних обстоятельств. Изменить обстоятельства — победить зло. Чем и занимаются революционеры. Заблуждение стародавнее, давно нам знакомое. И Шмелёву ещё предстоит одолеть его.

А залог того, что для Шмелёва возможно было такое одоление, — это его преимущественное внимание к проблемам совести. С какой бы стороны ни подходил он к изображению революции или её участников, он всегда обращал основное внимание на проблемы нравственные. Его прежде всего интересуют те моральные основы, которыми руководствуется человек в оценке событий, в выборе жизненной позиции. В этом заключается отличие Шмелёва от многих знаньевцев, отражавших революцию в своём творчестве и всегда шедших при этом за внешностью событий, без попытки обобщения и глубокого осмысления. Шмелёва же не интересовали никакие события сами по себе, вне связи их с теми этическими первоосновами жизни, которые пребывали в центре внимания писателя на протяжении всего его творчества. Всё, относящееся к сфере этического, Шмелёв чаще рассматривал независимо от социальной действительности. Нравственность не имела у писателя классовой характеристики.

Именно сосредоточенность на проблемах совести в надклассовом их понимании определило дальнейшее развитие творчества Шмелёва, обусловило тот поворот, наблюдаемый в его творчестве в 1911–1912 гг., смысл которого был справедливо определён в советском литературоведении как "отход от социальной истории".