Михаил Савеличев - Черный Ферзь

• Название: Черный Ферзь
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Идея написать продолжение трилогии братьев Стругацких о Максиме Каммерере «Черный Ферзь» пришла мне в голову, когда я для некоторых творческих надобностей весьма внимательно читал двухтомник Ницше, изданный в серии «Философское наследие». Именно тогда на какой-то фразе или афоризме великого безумца мне вдруг пришло в голову, что Саракш — не то, чем он кажется. Конечно, это жестокий, кровавый мир, вывернутый наизнанку, но при этом обладающий каким-то мрачным очарованием. Не зря ведь Странник-Экселенц раз за разом нырял в кровавую баню Саракша, ища отдохновения от дел Комкона-2 и прочих Айзеков Бромбергов. Да и комсомолец 22 века Максим Каммерер после гибели своего корабля не впал в прострацию, а, засучив рукава, принялся разбираться с делами его новой родины.

Именно с такого ракурса мне и захотелось посмотреть и на Саракш, и на новых и старых героев. Я знал о так и не написанном мэтрами продолжении трилогии под названием «Белый Ферзь», знал, что кто-то с благословения Бориса Натановича его уже пишет. Но мне и самому категорически не хотелось перебегать кому-то дорогу. Кроме того, мне категорически не нравилась солипсистская идея, заложенная авторами в «Белый Ферзь», о том, что мир Полудня кем-то выдуман. Задуманный роман должен был быть продолжением, фанфиком, сиквелом-приквелом, чем угодно, но в нем должно было быть все по-другому. Меньше Стругацких! — под таким странным лозунгом и писалось продолжение Стругацких же.

Поэтому мне пришла в голову идея, что все приключения Биг-Бага на планете Саракш должны ему присниться, причем присниться в ночь после треволнений того трагического дня, когда погиб Лев Абалкин. Действительно, коли человек спит и видит сон, то мир в этом сне предстает каким-то странным, сдвинутым, искаженным. Если Саракш только выглядит замкнутым миром из-за чудовищной рефракции, то Флакш, где происходят события «Черного Ферзя», — действительно замкнутый на себя мир, а точнее — бутылка Клейна космического масштаба. Ну и так далее.

Однако когда работа началась, в роман стал настойчиво проникать некий персонаж, которому точно не было места во сне, а вернее — горячечном бреду воспаленной совести Максима Каммерера. Я имею в виду Тойво Глумова. Более того, возникла настоятельная необходимость ссылок на события, которым еще только предстояло произойти много лет спустя и которые описаны в повести «Волны гасят ветер».

Но меня до поры это не особенно беспокоило. Мало ли что человеку приснится? Случаются ведь и провидческие сны. Лишь когда рукопись была закончена, прошла пару правок, мне вдруг пришло в голову, что все написанное непротиворечиво ложится совсем в иную концепцию.

Конечно же, это никакой не сон Максима Каммерера! Это сон Тойво Глумова, метагома. Тойво Глумова, ставшего сверхчеловеком и в своем могуществе сотворившем мир Флакша, который населил теми, кого он когда-то знал и любил. Это вселенная сотворенная метагомом то ли для собственного развлечения, то ли для поиска рецепта производства Счастья в космических масштабах, а не на отдельно взятой Земле 22–23 веков.

Странные вещи порой случаются с писателями. Понимаешь, что написал, только тогда, когда вещь отлежится, остынет…

М. Савеличев

---

Скорпион? Что такое — скорпион? Откуда выплыл образ чего-то ядовитого, жалящего? Выполз из-под нагромождения то ли снов, то ли слов, что шепчет себе под нос воммербют, плескаясь в бочке? Родился в изуродованном на пыточном станке теле, просочившись по изломанным костям, вывернутым членам, изорванным сухожилиям и изрезанной коже во тьму сознания, чтобы возникнуть на экране ментососкоба картинками овеществленных мук?

Вода степлилась и обрела столь нелюбимую господином Ферцем температуру, когда кожа не ощущает ни бодрящего пощипывания холода, ни расслабляющего поглаживания тепла. Воммербют скорчилась и исподлобья смотрела на хозяина, ожидая справедливую выволочку. Господин Ферц намотал на кулак ее волосы и окунул с головой. Воммербют задергалась, пустила пузыри. Вода стремительно нагревалась.

Господин Ферц соизволил отпустить провинившуюся, но в воспитательных целях пару раз приложил ее к стенке бочки. Из разбитого носа всхлипывающего создания потянулась кровавая юшка. Впрочем, горячая скачка на чреслах хозяина поправили дело, и когда господин Ферц решил, что с водными и прочими процедурами пора завершать, воммербют обессиленно свешивалась через край бочки с самым довольным выражением физиономии.

Натянув форму, господин Ферц вышел в коридор начистить сапоги. Дверь в соседнюю комнату оказалась распахнута, и около нее неподвижно стоял часовой, надвинув каску чуть ли не до кончика носа и как можно мужественнее выпятив челюсть. Бравого вида вчерашнему тюремному отбросу это не добавляло.

Попахивало кровью.

Господин Ферц тщательно прошелся щеткой по тонко выделанной коже дерваля, стараясь, чтобы волоски стояли торчком, не прилипнув к голенищу. Здесь требовалась не только тщательность и осторожность, но и навык, приобретаемый лишь со временем. По количеству залипших волосков ничего не стоило определить истинный статус служаки, пусть хоть от тяжести звезд на лычках у него плечи сутулятся.

Наведя блеск, господин Ферц еще раз тщательно осмотрел сапоги со всех сторон. Как утверждал незабвенный ротмистр Чича, воспитывая новобранцев, в начищенной обуви бравого матроса должны отражаться половые органы тех девок, которых примерился отпендюрить. И самому приятно, и в лазарете меньше проторчишь, сгоняя подцепленную гниль с пендюры.

Девок на офицерской палубе не проживало, поэтому пришлось довериться собственному мнению. Мнение о блеске сапог осталось самым благоприятным.

Напоследок господин Ферц решил выкурить сигарету. Наиболее удобным ему показалось расположиться прямо перед часовым, выдыхая едкий дым «Марша Дансельреха» тому под каску.

— Может, закуришь? — благодушно предложил господин крюс кафер и, не дождавшись ответа, спрятал пачку в карман.

Поначалу бравый служака крепился. Туман вокруг его головы уплотнился настолько, что скрыл до того отчетливо проступающее на физиономии дурное наследие трюмных отбросов.

Шевельнулась массивная челюсть, отлично приспособленная для разгрызания костей, дернулись толстые губы — совершенный агрегат высасывания мозгов из разгрызенных костей, дрожь прокатилась по толстым щекам, за которыми скрывался великолепно отлаженный мышечный механизм для разгрызания и последующего высасывания. Рожа цвета гниющих водорослей приобрела оттенок изгаженных птицами скал.

Часовой попытался отклониться назад, но узость зазора между спиной и стенкой не позволила ему выйти из густеющего табачного облака, которое, достигнув предельной консистенции, отдельными струями сползало по плечам бравого служаки. Тогда тот решил сдвинуться в сторону, но господин Ферц предупредительно оперся руками об стену, будто обнимая старого боевого товарища.

Зажатая в зубах сигарета опасно приблизилась к изрытому оспинами лицу часового. «Марш Дансельреха» чадил и стрелял крохотными искрами смешанного из отменной дряни курева.

Господин Ферц заглянул под край надвинутой каски, но в сизом дыму мало что получалось разобрать. Даже тлеющий огонек не слишком помогал.

Чуя близкий жар сигареты, часовой вспотел. Крупные градины пота неторопливыми слизнями стекали по пористой коже, оставляя липкие дорожки.

— Вблизи даже самый образцовый солдат выглядит куском дерьма, кехертфлакш, — посетовал господин Ферц. А принюхавшись, добавил:

— И воняет!

Часовой молчал, безуспешно стараясь перебороть пробивающую тело дрожь.

Опершись поудобнее локтем на стенку, господин Ферц зажал тлеющий окурок двумя пальцами и поводил им над лицом солдата. Нескончаемая непогода дурной наследственности до такой степени выветрила рельеф физиономии, что даже самые примитивные чувства с трудом на ней укоренялись. Здесь требовалась усиленная культивация муштрой и насилием, насилием и муштрой, что бы хоть как-то прикрыть уставным благообразием тавро вырождения.

— Что случилось, солдат? — благодушно поинтересовался крюс кафер.

Часовой оглушительно сглотнул. Челюсть еще больше выпятилась, глаза, настолько близко сидящие, что их можно выдавить одним пальцем, уставились вдаль. Не глаза, а дробины, засевшие в эпицентре паутины разбитого прямым попаданием зеркала. Господин Ферц аж скривился от возникшей в голове еще одной неуместной метафоры. Мушиное дерьмо, а не глаза, поправил он себя мысленно.

— Язык отъел?

Тлеющий окурок переместился в район базирования губ — выпяченных средь морщинистой плоти шхер, чересчур каменистых, изъеденных глубокими трещинами от мерзкой пленки грязи до неожиданно розовой внутренности еще живого тела. Такие наросты не приспособлены ни для разговора, ни для эмоций — слишком уж неповоротливы. Не губы, а клюв для размалывания костлявой трюмной падали.

— Открой пасть, солдат!

Челюсть еле заметно дрогнула, инстинктивно реагируя на командный тон, но осталась на своем месте.

Господин Ферц озадаченно выпрямился:

— Ты еще и глухой?

Сглатывание — то ли подтверждение, то ли опровержение.

Крюс кафер нервно огляделся. Длинная галерея пустовала. Перехлестывающий через через края проемов свет приобрел грязно-серый оттенок, а ледяной ветер, что прокатывался вдоль коридора, резче пах гниющими водорослями.

Лучший выход — мысленно утереться, пожать плечами, плюнуть и забыть. Для пущей важности и душевного спокойствия можно плюнуть прямо в эту тупую рожу, только вчера выползшую из самых смердящих закоулков трюма. Но господин Ферц вошел в раж. И выйти из него избавлением от толики вязкого секрета слюнных желез уже не представлялось возможным.

В комнате царила тишина, лишь слегка приправленная свистом ветра, да журчанием воды. Запах крови и еще чего-то, похожего, скорее, на раскаленную смазку, сгущался. Багровые отсветы внезапно возникали на сырых стенах и так же внезапно гасли. Нечто скользнуло мокрой каплей по щеке, и господин Ферц посмотрел на потолок. Захотелось истошно завыть, потому что никакого потолка там не оказалось.

На месте грубой бетонной поверхности с обычными пятнами ржавеющей арматуры, бугристыми плесневелыми островками сочащейся влаги и кольцами тусклых светильников теперь находилось нечто черное, студеное, как бездна Стромданга.

Странное и непривычное ощущение молотом обрушилось на темя господина Ферца, отчего колени его подогнулись, и он бы упал, не ухитрись в последний момент уцепиться за висевший на крючке парадный мундир.

Острые края орденов врезались в ладонь. Чуть-чуть полегчало. Крюс кафер заскрежетал зубами и еще сильнее стиснул кулак. Боль, как всегда, оказалась если не спасением, то единственно верным направлением к нему.

Ужасающая пустота над головой притягивала. А то, что там действительно НИЧЕГО не было, отнюдь не казалось и, даже, не чувствовалось, а являлось абсолютной уверенностью, как только можно быть уверенным в том, что господин Ферц — это господин Ферц, а распростертый на полу человек с перерезанным горлом давно мертв.

— Мертв, — подтвердила фигура, заслонявшая проем, отчего серый свет обрисовывал темный и какой-то бесформенный силуэт. — Давно и безнадежно мертв. Распалась связь причин.

Говорящий протянул руку и потрепал стоящего рядом копхунда по загривку. Зверь принял настороженную позу, неотрывно следя за господином Ферцем глазами-блюдцами.

Крюс кафер осторожно выпрямился и непроизвольно еще раз посмотрел вверх.

В темной мантии бездны прятались крохотные огоньки всех цветов. Некоторые из них сияли в одиночестве, другие толпились, одни быстро двигались, другие оставались недвижимы.

Журчала вода, вытекая из бочки, через край которой свешивалась воммербют. Зеленоватое тело распухло, стало рыхлым, безобразно раскрылись жабры, из них сочилось нечто отвратное. Слив забился комьями слизи, и вода разливалась по полу, заполняя одну впадину за другой. Сбитая простыня свешивалась с кровати насквозь промокшей багровой тряпкой.