Иоганн Гете - Об искусстве (Сборник статей)

• Название: Об искусстве (Сборник статей)
• Автор: Иоганн Гете
• Жанр: Проза

---

КОРОТКИЕ СООБЩЕНИЯ

(1826)

Ввиду того что этот выпуск запоздал, я оказался в большом долгу перед читателями, которые лишились нескольких приятных известий. В заключение привожу нижеследующее предварительное сообщение.

Немецкая поэтическая литература получила три прекрасных дара, которые я хотел бы последовательно охарактеризовать как великий, прелестный и весьма достойный:

Сербские песни в переводах Талфя, часть вторая,

Латышские песни, собранные Реза,

"Фритьоф", перевод с шведского Амалии фон Хельвич.

Мы все больше достигаем понимания того, что можно называть народной и национальной поэзией. Ведь в действительности существует одна поэзия настоящая, которая не принадлежит ни простонародью, ни дворянству, ни королю, ни крестьянину; каждый, кто ее творит, чувствует себя настоящим человеком; она неудержимо пробивается и в простом, даже грубом народе, но она свойственна и просвещенным, даже высокопросвещенным нациям. Поэтому нашим главным старанием остается всякий раз достигать наиболее общей точки зрения, чтобы распознавать поэтический талант во всех проявлениях и замечать, как его извивы пронизывают историю человечества, образуя неотделимую часть этой истории.

ДАНТЕ

(1826)

При оценке выдающихся качеств души и духовной одаренности Данте мы тем справедливее воздадим ему должное, если не будем терять из виду, что в его время жил также и Джотто и что тогда же проявилось во всей своей природной мощи изобразительное искусство. Этот могучий, обращенный к чувственно-пластическому видению гений владел и нашим великим поэтом. Он так ясно охватывал предметы оком своего воображения, что свободно мог их потом воссоздавать, заключая их в четкие контуры; вот почему все, даже самое странное и дикое, кажется нам у него списанным с натуры. Данте никогда не стесняет третья рифма - напротив, она помогает ему в достижении намеченной цели, способствуя созданию завершенных образов. Переводчик, обычно следовал за ним и в этом направлении. Он представлял себе все, созданное поэтом, и затем старался воссоздать это на своем родном языке своими рифмами. И если я все же чувствую известную неудовлетворенность, то в этом виновен сам Данте.

Все пространственное построение Дантова ада имеет в себе нечто микромегическое, а потому смущающее наши чувства. Мы должны представить себе ряд уменьшающихся кругов, идущих сверху вниз, до самой пропасти; это сразу заставляет нас вспомнить об амфитеатре, который при всей его грандиозности должен казаться нашему воображению все же чем-то художественно ограниченным, так как, созерцая его сверху, вполне возможно увидеть его целиком, вплоть до самой арены. Стоит только взглянуть на картины Орканьи - и нам покажется, будто перед нами перевернутая картина Небеса - воронка вместо конуса. Этот образ более риторичен, чем поэтичен, воображение им возбуждено, но не удовлетворено.

Однако, не желая безусловно превозносить целого, мы тем более поражаемся удивительному разнообразию частностей, которые смущают нас и требуют почитания. Здесь мы можем отозваться с одинаковой похвалой и о строгих, отчетливо выписанных сценических перспективах, которые шаг за шагом заступают дорогу нашему глазу, и о пластических пропорциях и сочетаниях, и о действующих лицах, их наказаниях и муках.

В качестве примера мы приведем здесь следующее место из двенадцатой песни:

"Вкруг нас обломки диких скал теснились,

Нас хаос страшный тьмою вдруг объял,

Ты помнишь - горы мрачные валились

В долину, где Одиджи светлый вал

Струился вдаль, - землетрясенье ль было,

Подземный взрыв, - никто нам не сказал.

Обломков груда дикий склон покрыла;

Кругом лишь камни; робко я глядел

На взрог скалы, лишь на нее ступила

Нога моя, и страх мной овладел...

Так шли мы дальше - всюду, всюду скалы,

Все колебались камни подо мной,

Я еле шел, от трепета усталый,

И он сказал: "Откуда ужас твой?

Весь этот хаос ныне крепко скован

Безумной силой, вечный пленник мой...

Услышь меня! Когда я, зачарован

Извечной тьмой, во адский мрак сходил,

Был этот мир навеки злобой скован,

Когда ж с небес победно тот вступил,

Что восхотел великий круг мучений

Себе отторгнуть, огнь его палил,

Ужасный гул великих сотрясений

Раздался тут - казалось мне, что вновь

Родится мир и что в огне молений

Расплавит зло предвечная любовь.

Тогда все скалы рухнули - в осколки,

В минувший хаос обратяся вновь"*.

______________

* Перевод Д.Мина.

Прежде всего я здесь должен объяснить следующее. Хотя в моем оригинальном издании Данте (Венеция, 1739) место (от е quel* do schivo**) разъясняется как намек на Минотавра, я тем не менее отношу его только к изображению местности. Она была гориста, загромождена скалами (alpestro), но всех этих слов еще недостаточно для поэта: ее своеобразие (per quel ch'iv'er' anco) было столь ужасным, что одинаково смущало и зрение и сердце. Поэтому, желая дать хотя бы некоторое удовлетворение себе и другим, Данте здесь упоминает не ради сравнения, а для зрительного примера о грозном обвале, который, как надо думать, преграждал в пору его жизни путь из Триента в Верону. Там в те времена еще лежали громадные каменные плиты и угловатые осколки недавнего обвала. Еще не выветрившиеся временем, не слившиеся в общую массу, перевитую легкими побегами, они громоздились друг на друга, словно чудовищные рычаги, и легко начинали дрожать от любого прикосновения ноги человеческой. Но поэт хочет бесконечно превзойти это явление природы. Он нуждается в сошествии Христа в преисподнюю, чтобы сыскать должное объяснение не только этому обвалу, но и многому другому в сатанинском царстве.

______________

* Что (итал.).

** Вновь (итал.).

Странники подходят к дугообразному кровавому рву, по плоскому, столь же изогнутому берегу которого рыщут взад и вперед тысячи кентавров, неся свою дикую сторожевую службу. Вергилий, вышедший на равнину, уже достаточно близко подошел к Харону, тогда как Данте неверными шагами все еще пробирается между скал. Но мы еще раз должны вглядеться в эту бездну, ибо Кентавр говорит своему сотоварищу:

"Взгляни, как тот, что сзади там идет,

Колеблет все, к чему ни прикоснется,

И тенью не скользит, как мертвых род".

Спросим свое воображение, разве не ожил в нашей душе этот чудовищный горный обвал?

Но и в остальных песнях, на фоне других декораций, можно найти и указать на такую же устойчивость образов и четкость письма, при соблюдении тех же условий.

Такие параллели знакомят нас лучше всего с характерными особенностями творчества Данте. Различие между живым Данте и умершими бросается в глаза и в других местах. Так, например, духи, обитающие в Чистилище (Purgatorio), приходят в ужас при встрече с Данте, ибо он отбрасывает от себя тень, по которой они распознают его телесность.

"GERMAN ROMANCE"

VOLUMES IV. EDINBURGH, 1827 (BY CARLYLE)*

(1828)

______________

* [Карлейль], Немецкая романтика. Четыре тома. Эдинбург, 1827 (англ).

Чтобы передать смысл этого заглавия по-немецки, мы должны были бы, в сущности, сказать: образцы романтического, а также сказочного жанра, выбранные из произведений немецких писателей, выдвинувшихся в этой области. Собрание содержит пересказанные непринужденным изящным языком мелкие и более крупные рассказы Музеуса, Тика, Гофмана, Жан Поль Рихтера и Гете. Достойны внимания предпосланные каждому автору заметки, которые, как и шиллеровская биография, заслуживают всяческих похвал. Нам хотелось бы рекомендовать их нашим газетам и журналам для перевода и опубликования, если это только уже не сделано без нашего ведома.

Биографические события и обстоятельства представлены в них с достаточной тщательностью и дают необходимые предварительные сведения об индивидуальном характере каждого писателя, а также о том, как сказался этот характер в его писаниях. Г-н Карлейль высказывает здесь, как ранее в биографии Шиллера, спокойное, ясное, искреннее сочувствие немецким поэтическим и литературным начинаниям; он вникает в своеобразие стремлений нашей нации и, всем отдавая должное, каждому отводит определенное место, этим в известной мере сглаживая те конфликты, которые неизбежны в литературной жизни любого народа. Ибо жить и действовать означает становиться на чью-либо сторону или привлекать на свою. Нельзя осуждать того, кто борется за определенное место и положение в мире, которое бы ему обеспечивало известный достаток и позволяло бы влиять на современность, что уже указывает на возможность значения человека и для грядущих веков. И если из-за этой литературной распри горизонт национальной литературы часто на долгие годы омрачается, то чужеземец, давая осесть этой пыли, туману и дыму, видит перед собой далекие сферы проясненными, видит с тем душевным спокойствием, с каким мы созерцаем месяц в тихую ясную ночь.