Ксения Мяло - Россия и последние войны ХХ века

• Название: Россия и последние войны ХХ века
• Автор: Ксения Мяло
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-7838-0994-2

Один из самых лживых мифов, оставленных в наследие стране официозной пропагандой последнего десятилетия XX века, - это миф о бескровном и мирном характере ликвидации СССР. Миф этот, удобный для некоторых политиков той эпохи, не выдерживает элементарной проверки фактами. Тем не менее, есть опасность его закрепления в общественном сознании как самоочевидной истины. А это значит, что поругана и забыта будет кровь сотен тысяч людей, своими страданиями оплативших распад Союза. Желание противостоять такому забвению и стало для автора, которому довелось побывать не в одной `горячей точке`, едва ли не главным побудительным мотивом к написанию этой книги. Кроме того, автор стремился запечатлеть хронику событий, в совокупности слагавших процесс ухода из истории второй сверхдержавы мира.

---

Разумеется, речь вовсе не идет о том, чтобы ей вновь двинуться в поход за Карс и Арарат. Но теми позициями, тем влиянием и теми союзниками, которые у нее еще есть, следовало бы дорожить. В противном случае вполне возможным станет расширение ГУУАМа по «модели Бжезинского», то есть включение в него Армении — помимо Румынии, Польши и Турции, что полностью отсечет Россию как от Европы, так и от Малой Азии, не говоря уже об утрате выходов к морям.

Прошедшие в июне 2001 года крупномасштабные учения НАТО на Черном море, по первоначальному плану — в не слишком приветствовавшей это Аджарии, где расположен российский военный полигон Гонио [328], в известной мере можно рассматривать как своего рода «пробу пера». Ключевая роль принадлежит Грузии, откровенно прозападная и резко антироссийская линия поведения которой, равно как и ее быстрое сближение с Турцией создают исключительно благоприятные условия для формирования новой конфигурации Закавказья.

Между тем такая роль вообще не стала бы возможной для нее, коль скоро Россия в период распада СССР и в первые годы после него в том пространстве, которое ныне очерчено границами республики Грузия, а по сути разорвано анклавами непризнанных государственных образований, руководствовалась духом закона и своего исторического правопреемства. Тем более, что именно такая линия поведения более всего соответствовала ее долгосрочным национальным интересам.

В краю соколиных гнезд

События, развернувшиеся на протяжении последних десяти лет в бывшей Грузинской ССР, наиболее ярко высветили опасный парадокс в общественном сознании современной России [329]. Утвердившись на отрицании своего былого формата как «империи», став определяющей силой в распаде СССР, она не просто закрывает глаза на самые грубые действия в отношении входящих в них «нетитульных» народов со стороны бывших союзных республик, стремящихся стать мини-империями, но нередко и поощряет их. Резче всего это сказалось в случае Грузии, воспринимаемой под знаком романтических мифов и миражей эпохи Российской Империи и Советского Союза. И эти мифы, полностью игнорирующие сложность и мрачные подвалы истории древнего царства, все еще имеют власть над политиками самых разных направлений.

Первый и главный из них — это миф об особой исторической близости, почти двухвековой ничем не омраченной нежности в отношениях Грузии и России. Так, на страницах газеты «Завтра» [330] в статье Александра Чачия «На холмах Грузии» можно было почерпнуть такие вот удивительные исторические сведения: «Первая брешь в русско-грузинском братстве образовалась, по-моему, в 1956 году».

Между тем достаточно открыть «Очерки русской смуты» А.И. Деникина, те страницы, где он рассказывает о новообразованных республиках Закавказья, чтобы узнать о лидерстве Грузии в самой оголтелой русофобии. «Правительство бывших российских социал-демократов, — пишет Деникин, — …теперь задалось целью вытравить всякие признаки русской гражданственности и культуры в крае — прочно, «навсегда» — прежде всего путем устранения из Грузии русского элемента» [331]. Причем, как свидетельствует один из немногих не захваченных общим потоком грузин, подобные настроения [332] вовсе не были уделом одиночек, но проникали в самые широкие слои и, по его словам, захватили даже «большинство грузинского народа».

В мои задачи не входит ни анализ причин этой ненависти, ни, тем более, ее оценка с позиций «заслуженно — незаслуженно». Речь о другом: о том, что не желая — в который раз! — учиться на опыте собственной истории и даже изучать ее, руководствуясь примитивными обветшалыми стереотипами, российское общество — а не только российское правительство — совершило ряд грубейших ошибок, сильно ухудшивших геостратегические позиции России на Кавказе к исходу века и тысячелетия. Дикая русофобия перестроечных лет, охватившая Грузию и легшая в основание всей идеологии борьбы за национальную независимость, была, без дальних размышлений, отнесена на счет «проклятых 70 лет» — в то время как на страницах грузинской печати речь шла о «мерзостности» именно России как таковой и русских как таковых. Из Москвы умильно взывали к «мудрости грузинской интеллигенции», а журнал «Литературная Грузия», ставший рупором именно этой интеллигенции, прямо возводил истоки охвативших ее умонастроений к 1918 году и ссылался на главу тогдашнего грузинского правительства Ноя Жордания. Так, в одном из номеров за 1990 год можно было прочесть: «В свое время Ной Жордания во весь голос заявил: восточному варварству мы предпочитаем западный империализм. Это означало, что он отвергает ориентацию на советскую Россию».

Здесь же цитировались слова Виктора Нозадзе, бывшего социал-демократа, основателя зарубежной грузинской организации «Тэтри Гиорги» [333] о выводе английских войск из Закавказья 4 июля 1920 года: «Этот день подвел черту под европейской ориентацией Грузии». Теперь речь шла о возвращении к ней. И такая «европейская ориентация» предполагала отрицание не только Советской, но и вообще России. В другом месте можно было прочесть: «Овладеть богатствами Грузии, нагреть за ее счет руки, посредством ее завладеть ключами всего Закавказья — вот что двигало Москвой, когда она захватывала Грузию».

Эта ненависть к Москве распространялась и на русскую культуру, а ведь именно на прочность русско-грузинских духовных связей уповали романтики «русско-грузинской дружбы». И напрасно. Им популярно объясняли: «Дух русского быта — деспотия… русская культура породила зараженного сервилизмом человека, зараженного великорусским шовинизмом раба; пока грузины не освободятся от иллюзий насчет «приносящей добро России», Грузии спасения не будет». Ни разу среди грузинской интеллигенции не прозвучал сколь-нибудь внятный голос протеста против подобных заявлений. Зато на страницах журнала увидел свет и предельно антирусский роман командира отрядов «Мхедриони» и известного «вора в законе» Джабы Иоселиани «Санитарный поезд». Кстати, тот же Иоселиани в интервью «Независимой газете», незадолго до начала грузинско-абхазской войны, чрезвычайно высоко оценил вклад Э. Шеварднадзе в разрушение СССР: «Шеварднадзе разрушил империю «изнутри и сверху», «прокравшись» туда» [334].

К этому времени Иоселиани был уже известен своими жестокими карательными походами против Южной Осетии; и, казалось бы, очевидная органическая связь между программной русофобией, «европейской ориентацией» [335] и террором против не желающих уходить из «империи», то есть исторической России, народов могла и даже должна была определять поведение России нынешней, то есть РФ, претендующей на правопреемство. Однако случилось иначе: вопреки своим собственным интересам союзное, а затем российское руководство приложило недюжинные усилия, чтобы оттолкнуть своих союзников отнюдь, разумеется, не приобретя союзницы в лице Грузии.

Председатель ВС Абхазии Станислав Лакоба позже будет иметь все основания сказать: «Такое впечатление, что Россия готова пожертвовать своими национальными интересами ради… территориальной целостности Грузии» [336].

По аналогии с душевной жизнью отдельного человека, мы вправе говорить здесь о неадекватном поведении страны — в той мере, в какой ее олицетворяет ее руководство и выражают СМИ. А неадекватность эта во многом диктовалась вторым, весьма распространенным мифом: уверенностью в том, что Грузинская ССР по своей конфигурации и составу входящих в нее народов тождественна Картлийско-Кахетинскому царству, которое в 1783 году заключило «Дружественный договор» с Российской Империей, а в 1801 году вошло в ее состав. И, стало быть… далее каждый делал свои выводы, в зависимости от собственных политических предпочтений. Одни полагали, что именно в этом составе она должна быть отпущена на свободу, желающие же остаться «в империи» не заслуживают снисхождения. В самой крайней форме эту позицию высказывала лидер ДС Валерия Новодворская.

Их оппоненты, упрощая проблему распада СССР до пьяной сходки «на троих» в Беловежской Пуще, уповали на скорое восстановление Союза, куда все республики вернутся с теми же границами и с тем же составом народов.

В основе же этого общего мифа лежала причина самая банальная; увы, еще Пушкин писал, что «мы ленивы и нелюбопытны». Только лень и отсутствие любопытства могут объяснить незнание простейших фактов истории — того, например, что и абхазы, и осетины вошли в Российскую Империю совершенно самостоятельно, а вовсе не как часть дряхлеющего и распадающегося Грузинского царства. Кстати, осетины сделали это почти на 30 лет раньше Грузии — в 1774 году, причем как единый народ, разделенный лишь Кавказским хребтом, а не государственными границами. Это географическое положение в дальнейшем сыграло роковую роль в судьбе народа: входя до февральской революции 1917 года в состав, соответственно, Владикавказской и Тифлисской губерний единого государства, он после февраля оказался брошен в водоворот жестоких событий; это касается более всего Южной Осетии, оказавшейся в составе независимой Грузинской республики. К тому времени в Южной Осетии и относят первый геноцид, устроенный здесь правительством Ноя Жордания в 1918 году [337]. Он оживил память о далеко не идиллических отношениях осетин и грузин еще задолго до вхождения тех и других в Россию*; и память эта оказалась гораздо более цепкой, нежели представлялось тому же Потто, полагавшему, что в составе Российской Империи южные осетины все же слились с грузинами. Уже события первых послереволюционных лет показали, что это далеко не так. И как только в Грузии вновь подняли на щит имя Ноя Жордания, старые раны открылись.