Ксения Мяло - Россия и последние войны ХХ века

• Название: Россия и последние войны ХХ века
• Автор: Ксения Мяло
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-7838-0994-2

Один из самых лживых мифов, оставленных в наследие стране официозной пропагандой последнего десятилетия XX века, - это миф о бескровном и мирном характере ликвидации СССР. Миф этот, удобный для некоторых политиков той эпохи, не выдерживает элементарной проверки фактами. Тем не менее, есть опасность его закрепления в общественном сознании как самоочевидной истины. А это значит, что поругана и забыта будет кровь сотен тысяч людей, своими страданиями оплативших распад Союза. Желание противостоять такому забвению и стало для автора, которому довелось побывать не в одной `горячей точке`, едва ли не главным побудительным мотивом к написанию этой книги. Кроме того, автор стремился запечатлеть хронику событий, в совокупности слагавших процесс ухода из истории второй сверхдержавы мира.

---

Что именно скрывалось за этими шутками, все увидели 1 марта, точнее после референдума. В этот день, который можно считать днем начала войны в Боснии и Герцеговине и который точно совпадает с датой начала войны в Приднестровье, произошло событие, по-балкански мрачное и зловещее, словно сошедшее со страниц романов Славко Яневского или Вука Драшковича. На той самой Баш-чаршии, что виделась в воспоминаниях старого Атефа еще озаренной солнцем эпохи, ушедшей с наступлением «времени ножей», перед православной церковью люди в масках обстреляли свадебную сербскую процессию. Погиб отец жениха, Никола Гардович, несколько человек было ранено. Нападавшие скрылись [836], а город тотчас ощетинился баррикадами, на которых появились люди в масках, в черной униформе, еще в какой-то форме с непонятными знаками. Формальным поводом для нападения, как понимали все, стало то, что люди в свадебной процессии по обычаю несли сербский национальный флаг. И делали отсюда вывод: быть сербом в Боснии и Герцеговине становилось смертельно опасно.

Поразительно, но и в этом случае западные журналисты виновной стороной умудрились назвать пострадавших сербов. Лиляна Булатович, на следующий день покидавшая Сараево, рассказывает характерный эпизод:

«В автобусе возле меня сидит маленький человек. От страха он еще больше сжался. Француз. Говорит и по-английски. От гостиницы и до аэродрома он насчитал девять баррикад. Столько их и было. Больше сербских, чем мусульманских. Расстояние между ними кое-где даже менее сотни метров. Поскольку мой сосед каждую минуту повторяет: «Сумасшедшие люди, сумасшедшие люди, глупость…», я спрашиваю его, к кому это относится. Отвечает — к сербам.

— Почему?

— Потому, что вызвали этот хаос.

— А чем они его вызвали?

— Тем, что спровоцировали мусульман, пронося свой флаг по мусульманской улице!

— А вы в Париже убиваете людей, которые несут какой-то другой флаг, а не французский?

— Нет, но это совсем другое дело.

— Но ведь Сараево город всех граждан, или сербы не граждане?

— Граждане, но сербы не смели провоцировать мусульман на мусульманской улице…»

Тотчас же после «кровавой свадьбы» Кризисный штаб СДС [837] направил президиуму Боснии и Герцеговины ультиматум, в котором требовал приостановить процесс провозглашения и международного признания республики «до тех пор, пока не будут достигнуты окончательные решения, удовлетворяющие все три народа Боснии и Герцеговины».

Мы предупреждали, заявил Караджич, что «Северная Ирландия покажется кемпингом по сравнению с Боснией».

Война уже разгоралась; вопреки довольно распространенному мнению, будто она началась после признания Боснии и Герцеговины Европейским Сообществом 6 апреля 1992 года, уже в тот самый день, когда в Сараево были воздвигнуты баррикады, начались перестрелки в Босанском Броде. Требовались неординарные усилия, чтобы остановить сползание к всеобщей бойне, и они были предприняты как на уровне международных переговоров, о чем известно довольно хорошо, так и на уровне самой боснийской общественности — о чем известно гораздо меньше.

14 февраля 1992 года в Сараево открылась Международная конференция по Боснии и Герцеговине под патронажем ЕС и руководством португальского дипломата Жозе Кутильеро. 21 февраля работа была продолжена в Лиссабоне, 9 марта — в Брюсселе. 18 марта был подписан документ, именуемый «Основные принципы конституционного решения проблемы БиГ», которым объявлялось о создании единого государства из трех конституционных образований, созданных по национальному признаку. Иными словами, речь шла о кантонизации по швейцарскому образцу, и при таком решении вопроса за пределами национальных кантонов оставалось бы всего 12–15 % населения республики, что много ниже опасного порога. Радован Караджич так прокомментировал принятое решение: «Сейчас, если будем уважать то, о чем мы договорились, то можем сказать, что причин для гражданской войны в Боснии и Герцеговине нет. Осталось только разграничить компетенции между общими институтами и органами конституционных единиц, что, как нам кажется, намного легче».

Увы, ожидания эти оказались тщетными. Алия Изетбегович, в Лиссабоне давший согласие на реализацию плана Кутильеро, по возвращении в Сараево дезавуировал свою подпись — и сербы часто говорят, что войны не случилось бы, если бы не внезапная перемена позиции лидера боснийских мусульман и формального руководителя Боснии и Герцеговины.

Сама же эта перемена произошла после встречи Изетбеговича с американским послом в Югославии Уорреном Циммерманом, на которой, согласно утечке информации, Изетбеговичу была обещана вся Босния и Герцеговина в случае, если он откажется от лиссабонского варианта кантонизации. Позже Радован Караджич заявил: «Америка вызвала эту войну… Уоррен Циммерман и не скрывал этого. Он сказал, что сам убедил Изетбеговича отказаться от Лиссабонской карты» [838].

Правда, в западных источниках проходила и другая информация: будто Циммерман публично отрицал подобный разговор и свое давление на Изетбеговича. Однако дальнейшее развитие событий скорее подтверждает правоту Караджича: в апреле 1992 года Европейское Сообщество поспешно признало Боснию и Герцеговину — республику, в которой не было и намека на пути решения острейших национальных проблем, а также и подобия гарантий для проживающих на ее территории сербов. Предложенная мотивировка — мол, таким образом стремились избежать войны — не выдерживает никакой критики. Было ясно, что в условиях разгорающейся войны, в республике, нашпигованной оружием, которое можно было купить в Сараево прямо на площади перед фешенебельной гостиницей «Холидэй Инн», наконец, в республике, которая просто не существовала как таковая [839], формальное признание лишь ускорит силовое столкновение всех участников конфликта. Даже Комиссия Бадинтера сочла решение ЕС ошибкой, но на сей раз уже не приходилось кивать на Германию как главную виновницу: 7 апреля, тотчас же следом за ЕС, независимость Боснии и Герцеговины признали США. Даже Стивен Барг и Пол Шоуп замечают: «Критика Соединенными Штатами Германии за действия, приведшие к признанию Боснии, которую США затем горячо обняли, представляется крайне недобросовестной».

10 марта 1992 года была принята Декларация США — ЕС о позитивном рассмотрении вопроса о признании независимости Боснии и Герцеговины. А уже 4 апреля 1992 года Изетбегович объявил в Сараево мобилизацию всех полицейских и резервистов, вследствие чего сербские лидеры призвали сербов покидать город, из которого выехали и сербские официальные лица. Официальное признание Боснии и Герцеговины стало финалом «увертюры»; теперь занавес поднимался над кровавым действием, над настоящей войной, которая еще в большей степени, чем война в Заливе, изменила весь порядок и строй международных отношений, существовавших на протяжении почти 50 лет. С ялтинско-потсдамским миропорядком было покончено, и путь к прямому, в том числе и военному вмешательству Запада, во главе со США как единственной оставшейся в мире сверхдержавой в дела третьих стран открыт.

Вначале осторожно, словно ступая на тонкий лед, Запад начинает продвигаться по этому пути. Советского Союза уже нет, но пятидесятилетнее ощущение присутствия в мире другого мощного полюса силы, разумеется, не проходит сразу, и все вовлеченные в конфликт стороны еще инстинктивно оборачиваются на Россию, фантомно ощущая ее былую мощь и роль. А затем крепнет осознание того, что эта мощь и роль истаяли, как снег по весне, и отсюда начинается отсчет новой эпохи. Динамика военного конфликта в Боснии и Герцеговине наглядно показывает, как в материи реальной истории, в потоке реальных событий, иные из которых можно зафиксировать с точностью до дня, если не до часа, происходило становление нового миропорядка — без России как сколько-нибудь значимого фактора силы и носительницы собственного проекта устроения мира в XXI веке. «Звезды балканские», видевшие столько высочайшей ее славы, теперь становились свидетелями ее столь же глубокого падения.

* * *

Сам ход войны можно разделить на несколько этапов, на каждом из которых, за видимой поверхностью жестокой локальной войны, развивался и нарастал процесс трансформации ее в войну субмировую, своим результатом имеющую изменение общего баланса сил в Европе и самой конфигурации возможного будущего ТВД. В процессе такой трансформации битвы и даже стычки вокруг ранее никому не известных городков, сел, мостов обретали масштаб поистине эпический. В конце концов, о чем повествует «Илиада», как не о локальной войне двух больших деревень, где все знают друг друга по именам? Но она на века определила течение истории в Средиземноморье и, стало быть, мировой истории. То же можно сказать и о Балканах конца ХХ века.