Михаил Савеличев - Фирмамент

• Название: Фирмамент
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Солнечная система и Человечество – единственная реальность в мироздании. За границей Плутона расположена сфера неподвижных звезд – Хрустальная сфера, Крышка, фирмамент. Человечество освоило Солнечную систему, но не может выйти за ее пределы. Допущение – если нет звезд, то нет и морали.Нечто в мироздании стремится изменить его. Проводниками изменений выступают трое главных героев – Кирилл, Одри и Фарелл. Каждый из них и мироздание через них, как медиаторов, проигрывает различные варианты бытия с тем, чтобы найти ту вероятностную линию, где нет Крышки, где существуют подлинные звезды, мораль, добро. Это Нечто (его символами выступают Лев, Орел и Вол) играет вероятностями – раз за разом создает все новые сценарии и новые миры. Миры рождаются и гибнут, сменяют друг друга, но не меняются сами люди и фирмамент остается непреодолимым.

---

Фиолетовый подклад иссохшей от невообразимой древности планеты изредка буравили случайные рейсы. Разряженная атмосфера сбивалась в блеклые мазки угрюмыми реактивными лайнерами, идущими на предельно низкой высоте в сторону Теплого Сирта, и казалось - протяни руку и можно дотронуться кончиками перчаток до их самодовольно толстого брюха. Пару раз небо протыкалось огненными прутами рейдеров, которые то ли из-за ошибки в расчетах, то ли по собственной бравой глупости вместо того, чтобы проходить над изрядно потрепанной атмосферной шубой мрачной планеты, врезались в нее с ревом, грохотом, предельными режимами выплескивания огня и пара, вбуравливались в глаза и уши мирно сидящей в тени обсерватории группы людей. Небо пятналось безобразными лужами кипящей лавы, и багровые тени скользили по бесстрастными очкам ожидающих.

Их было четверо - маленькие фигурки в лохматых дохах до пят, дыхательных масках и моноглазах у подножия юго-западного обломка Великой обсерватории, черные точки у ног бесконечности. Спокойные, неподвижные, только редкие облачка дыхания вырывались из под надвинутых капюшонов. За долгие часы ожидания окружающий пейзаж изрядно приелся багровым однообразием дюн, только на самом горизонте взломанных приземистыми, каменистыми холмами. Каждый мог честно признаться, что окружающее, бесстыдно открытое пространство его пугало. Хотелось инстинктивно прижаться хотя бы к стене и еще плотнее вжать голову в плечи. Проклятые планеты. Проклятый Марс. Проклятый Фарелл с его безумной затеей.

- А если у него ничего не выйдет? - пошевелился Борис. Вопрос относился к разряду риторических, да и задал он его скорее себе, а не кому-то конкретно. Просто так. Для разрядки. Если у Фарелла ничего не выйдет, то сидеть им здесь до глубокой и полной заморозки.

- Выйдет, - все-таки пробурчал Мартин. - Не было так, чтобы не вышло.

Правильно, не было. Но на то и время, чтобы когда будущее превратилось в настоящее нечто не получилось, не сошлось под Крышкой. Иначе в чем смысл вечного коловращения вокруг Солнца? Так почему бы времени не начать с них? Хотя Борис промолчал. Не время и не место для философии. Закрыть глаза и вспомнить космос. Мартину хорошо - ему закрывать нечего, он космос постоянно видит.

Борис тяжело и неловко для столь слабой гравитации поднялся со стульчика, почувствовав как в затекших ногах начался триумфальный марш противных мурашек, поплотнее запахнул доху и побрел к краю тени, цепляясь за штыри и кактусы. Тяжеленный карабин, упрятанный под мех, мотался в такт шагов и упрямо врезался в ребра. На терминаторе он встал, опасливо нагнулся вперед, проверяя положение Солнца, чей диск упрямо запутался среди возвышенностей и отказывался подчиняться суточному вращению планеты. Шествие мурашек остановилось. Ну и хорошо. Борис обернулся, но в партере также не произошло больших изменений - с правого края черной глыбой возвышался Мартин, пробел с пустым и расточительно парящим в холодное небо седалищем, маленькая фигурка Одри и, наконец, Кирилл. Казалось, они завистливо-неодобрительно наблюдали за его демаршем, но мнение никто не высказал. Ну, засиделся человек, ну, прошелся...

- Ну, засиделся человек, ну, прошелся, - с коротким смешком повторила Одри.

Рыжая стерва. Интересно - все рыжие такие стервы или только стервы бывают рыжими?

Мартин зашевелился (ага, начальство проснулось), но ничего особенного не произнес, лишь буркнул нечто руководяще-неразборчивое в своем фирменном стиле, выудил из кармана термос и засунул трубку под маску. Борис принялся выковыривать каблуком из смерзшегося песка очередную железку. Одри показалось, что похож он стал на лошадь, обряженную в громадную попону, вставшую на дыбы и нетерпеливо бьющую копытами. Однако высказывать свое предположение не стала. Кому надо, тот пускай и выскажется, а наше дело маленькое и рыжее. И вовсе я не стерва.

- Сапог порвешь, - лениво отреагировал Кирилл.

На невероятной скорости и на этот раз совершенно бесшумно небо над их головами пробил рейдер. Хищно-обтекаемая Боевая машина, а не тарахтящая колымага, бывшая в девичестве обыкновенным грузовиком. Борис завистливо посмотрел ей вслед. Тишина и пустота. Молчалива, как сама смерть.

- Странно, не по расписанию, - сказала Одри.

Ха, расписание. Да кто же на таких машинах подчиняется расписанию! Плевать они хотели на расписание.

- Это не Олимп, - задумчиво бормотала девушка, никак не отреагировав на мысленную инвективу Бориса. - Для "Катапульты" поздновато...

- "Катапульты" в спарке ходят, - подтвердил Кирилл. - А это - одинокий охотник.

- Ваше слово, товарищ Мартин, - язвительно сказал Борис, возвращаясь на насиженное место.

Мартин промолчал. Не хотел обижать убогих и зрячих. Какое им дело до того, что происходит на лицевой стороне мира? Их дело - изнанка. Однако напряженность ожидания, беспокойства и волнения вполне ощущалась в ...э-э-э... атмосфере. Особенно в здешней атмосфере, где пылевые бури могли охватывать половину поверхности и вздымать песок и камни чуть ли не в космос. Словно струны протягивались в разряженном воздухе, звеня на морозе и вызывая некоторое щемящее состояние, какое обычно и возникает перед броском. Вот Одри вполне должна это чувствовать. А, Одри?

- Расскажите мне о машине.

- Серая, с крыльями, - несколько язвительно отозвалась Одри.

- "Голубь"?

- Может быть. Я не успела хорошо рассмотреть.

- "Голубь", "голубь", - подтвердил Борис.

- Тогда непонятно, - сказал Мартин. - Почему серый? Серый имеет какое-то отношение к красному или голубому?

- Примерно такое же, как Одри - к мужскому полу. Все мы - человеки, заверил Кирилл. - А действительно - почему серый? Почему не красный?

- А что вы так на меня смотрите? - удивилась Одри. - Я только констатировала факт. Борис, подтверди.

- У вас как будто других занятий нет, - раздраженно отозвался Борис. Струны ощутимо натянулись и угрожающе зазвенели. Безделье ожидания надоело, и небольшая ссора с дракой или стрельбой могла бы как-то приятно разбавить убогость окружающего мира.

Страх и раздражение всегда ходят вместе. Они словно оттенки того, что зрячими называется цветом. Что-то громкое, бурлящее, непредсказуемое, но вполне управляемое. Здесь же было не только ожидание, нечто еще таилось в здешнем мертвом месте. Мертвом из мертвых. Запах, еле уловимый аромат, прорастающий сквозь песок, но уходящий корнями в невообразимые времена подлинного неба с облаками и величавыми каналами. Чужое, потревоженное, бесформенное и опасное. И кому пришло в голову в таком месте строить, возводить? Если отсюда и можно было куда-то заглянуть, то уж точно не в небо, а в равнодушные глаза умирающей планеты, желающей покоя, напившейся крови и душ своих созданий, упокоившей их в немыслимой глубине остывающего камня, откуда не было им спасения. Они тянулись из бездны, но планета крепко сжимала свои объятия, она только и была этим поглощена, лишь в полглаза наблюдая за своими пасынками. Не было тут ни будущего, ни настоящего. Только лишь прошлое, в которое по своему скудоумию втиснулись люди.

Одри передернуло от этих образов. Она также чуяла холодную ярость пустыни, но ей было дано мыслить лишь словами, блеклыми отголосками подлинной сути, и мрачное парение Мартина над нечто невыразимым и от того еще более страшным вызывало тошнотворное ощущение немоты и глухоты. Если в начале было Слово, то здесь слово было ничто - спутанный клубок смерти и безмолвия, глаза, неподвижно уставившиеся в редеющее небо на Страх и Ужас.

Она поплотнее надвинула капюшон и зажмурилась. Текст. Колоссальный, запутанный текст знакомо распростерся перед ней, как будто она крохотной букашкой ползла по невообразимо длинному свитку, где каждая буква была руной; где слово рассыпалось и собиралось, подчиняясь толкованию, а фразы сложностью превосходили космос; где смыслы сочились из каждого случайного росчерка пера и где властвовал все тот же страх непонимания. Это погружение, проваливающееся между двумя тактами Ляпунова, когда в мироздание вдувалось время, а тут была вечность, перпендикуляр, волнорез, и приступ равнодушия вгрызался клыками в горло, и только бремя долга, хранящееся на задворках сознания, заставляло ползти и ползти вглубь, вчитываясь в каждую букву.

Обыденность не была даже текстом. Это лишь бормотанье умалишенного или первые неумелые слова малой силы. Они плоски и необременяющи. В них нет загадки, только скучная и утомляющая обязанность общения старшего или великого с младшими или презренным. Милостыня души. Проще обходиться словами. Упоминать об этом не стоит, но порой уж очень трудно скрыть презрение превосходства...

Как всегда сознание собственного величия слегка отвлекло от зудящей неуспокоенности. Одри вдруг сказала:

- Это не "Катапульта". Это вообще не марсиане. Чужой разведчик, шпион.