Явдат Ильясов - Заклинатель змей

• Название: Заклинатель змей
• Автор: Явдат Ильясов
• Жанр: Историческая проза

Повесть о трудной судьбе, удачах и неудачах беспутного шейха, поэта, ученого, несравненного Абуль-Фатха Омара Хайяма Нишапурского, жил такой когда-то на земле…

Стихи Омара Хайяма даны в переводах О. Румера и И. Тхоржевского

---

Толпа молчит. Что она может сама, без чьих-то указаний?

И бисер знании ценных пред глупым не мечи.
Будь скуп в речах и прежде взгляни, с кем говоришь:
Лелей свои надежды, но прячь от них ключи.

— Ату его! — Какой-то мальчишка, жуя красные сочные зерна, запустил в Халиля гранатовой кожурой. А что нужно толпе? Ей подай только знак:

— Улю-лю-у!!!

Оплеванный, уничтоженный, белый от унижения, с дрожащими, как у девицы, губами, убрался Халиль. Навсегда. Он не стал великим математиком. И чтобы он стал великим богословом, Омар тоже не слышал. Пропал куда-то бесследно. Бог с ним! Омару уже не до него.

Бывает, путник в зимних горах, стремясь отпугнуть громким криком снежного барса, вызывает… снежную лавину. Омар, желая наказать ученика-предателя, привлек к себе злое внимание соседей, до того обходивших его стороной.

Где нужно оказать настоящую, действенную помощь, их не видно. А где вполне могут без них обойтись, не хотят их даже видеть и слышать — туда они непременно полезут с участием, то есть дурным любопытством, показной заботой и так называемыми «добрыми» советами.

Идет человек по улице, живой, обычный, голодный и хмурый, как все — никому до него дела нет. Но стоит ему оказаться на той же улице с перерезанным горлом, какая огромная толпа тотчас сбежится к нему! Будут толкать друг друга, теснить, ноги отдавливать, лишь бы пролезть вперед и хорошенько разглядеть зияющую багрово-черную рану, кровь на одежде и на земле.

Могут часами смотреть. Заглянут и в тусклые глаза, и в рот, искривленный болью. Отметят бледность кожи на лбу и щеках. Заострившийся белый нос. Странная вещь — человеческое участие.

Они припомнили ему все:

— Человек он, конечно, честный, но…

— Поэт он талантливый, но…

— Лекарь умелый, но…

— Ученый знающий, но…

Но, выходило, чтобы прослыть среди них человеком хорошим, мало честности, таланта, умения и знаний. То есть того, чего как раз им самим не хватало. К их постному и пресному правоверию:

— Он не ходит в мечеть!

А зачем в нее ходить? От молитвы к молитве, изо дня в день, из столетия в столетие там говорится одно и то же. Ни одной свежей мысли! Можно одуреть. Меняется мир, меняется жизнь, меняются люди, а проповедники — знай себе долбят обветшалые истины, не замечая, что люди давно живут иной, своей жизнью и давно ушли от них куда-то другим путем.

Ни с кем невозможно стало говорить серьезно. Только появишься, сразу: «хи-хи-хи», "хо-хо-хо". Черт знает что. Шут он, что ли? Скоморох? Да, наверное. Сам виноват. Разве он живет всерьез? Нет, — с их точки зрения. И впрямь — комедиант.

Уже то, что Омар — один, служило для них веским свидетельством его преступных наклонностей.

— Холостяк — заведомый безбожник, — возмущались соседи. — Разве не сказано в коране: "Женитьба — половина веры"?

Омар отвечал:

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Раз уж ему не дали быть мужем, отцом. Хотя по душевному складу, он предназначен к здоровому отцовству, к спокойной, размеренной жизни в дружной семье.

— Не слушайте его! Он наговорит…

Они бушевали на базаре:

— Принес живой рыбы, пустил ее в лохань с водой. Съел, зажарив, одну, вторую, а третья форель, самая молодая и крепкая, никак не хочет уснуть, все плещется в лохани. И что вы думаете? Он берет кувшин с водой, сует туда рыбу, относит к большому ручью — и отпускает. "За храбрость, — смеется, — за стойкость". Ну, не дурак ли? Рыбу пожалел бессловесную! А денег, отданных за нее, не пожалел. Скажите сами, о мусульмане, разве место такому средь нас, порядочных людей?

Временами Омара охватывала такая досада на окружающих, что он, махнув рукой на весь белый свет, запирался у себя в доме и дней десять, пятнадцать не выходил из него, не отвечал, если стучались в калитку.

И тем настойчивее они к нему стучались.

— В другой раз пошел на базар купить мяса, репы и прочих припасов и вместо них принес домой попугая в красивой клетке. И болтают вместе весь день. Выучил его какой-то абракадабре. Явный дурак! Я бы этому попугаю шею свернула. Зашел к ним на днях мой муж по делу, попугай и давай его донимать: "Чему равен угол падения? А? Остолоп! Чему равен угол падения? — И сам отвечает — этак назидательно, знаете: — Угол падения равен…" Ну, еще какому-то там углу. Почтенный супруг мой даже вспотел, ушел весь красный и мокрый, забыв, зачем приходил.

— Ну, что же, — заметил гончар Сабит. — Попугай — тот хоть способен запомнить и повторить, чему его учат, в отличие от многих людей. Бедный Омар Хайям! Не обливайте его грязью. Наша кровь, наша плоть, наша кость. Наша гордость!

— Наша кость? Он не любит людей.

— Не всех! Далеко не всех. Любознательных обожает. Тех, кто ничего не знает, может понять и простить, — никогда не поздно узнать, если есть желание. Он презирает тех, кто ничего не хочет знать. Я перед ним глубоко преклоняюсь. Как-никак, человек он великий…

— Великий? Ха-ха! Чтобы средь нас… Велик был пророк.

— Даже пророку, как известно, пришлось бежать от таких, как вы, из родной Мекки в чужую Медину.

— А ты… чего это ты заступаешься за безбожника, — вместе пьянствуете?..

Если все удивлялись поступкам, образу жизни Омара, считая его "немного того", то и он не меньше удивлялся их поведению, образу жизни. Да разве так должны жить и держаться серьезные, взрослые люди? Это те же скоморохи! Не от избытка ума, как он сам, а от убожества.

Разговоры эти происходили, конечно, при детях. Как-то раз, вернувшись к себе от Сабита, поэт схватился за голову. Двор снова загажен. Палки, тряпье, кирпичи. Хуже всего — цветник оборван и вытоптан, юные саженцы переломаны.

А ведь он, бывало, приносил ребятам с базара сласти и раздавал у ворот, где они шумно его встречали. Денежную мелочь им дарил. Сласти они, набежав гурьбой, жадно хватали и ели. Во рту же, за щекой, прятали и медные монеты…

Омар, сокрушаясь, обошел соседей. Один смущенно развел руками: что с ними поделаешь, дети есть дети. Сказано: ребенок — выше падишаха, все боятся падишаха, он — не боится. Другой туманно усмехнулся. Третий нагло расхохотался в глаза.

Поэт, чуть не в слезах, прибрал цветник, стараясь спасти что можно. Но стервецы продолжали его допекать. В отсутствие хозяина лезли во двор — и учиняли очередной погром. Зачем?

Поговорить надо с ними. Может, дети поймут, если не понимают взрослые. Однажды, заперев калитку, он украдкой вернулся через понижение в садовой ограде — и застал их на месте преступления.

— Не бойтесь! — печально крикнул Омар, когда они все, как обезьянки, застигнутые бенгальским земледельцем на поле сорго, с визгом кинулись прочь. — Я вас не трону. — Он успел поймать за ногу их заводилу на гребне ограды. — Не хнычь. Ступайте все ко мне.

Они подобрались к нему осторожно, недоверчиво, как цыплята — к ногам человека, рассыпающего для них зерно. Доброта, знаете ли, вещь непонятная. Она пугает: а вдруг подвох? Но страх пересилила надежда: может, сласти будет опять раздавать!

Поэт — со всей любовью, лаской и болью, на какую он был способен:

— Разве можно деревья портить? Если дерево ранить, оно долго чахнет, хворает. Значит, оно живое. А эти саженцы, — он с горечью кивнул на обломанные черенки, — все равно как дети… — Омар слегка дернул мальчишку за ухо. "Ай!" — Больно? Им тоже больно. И деревцам, и цветам. Растения надо беречь. От них — свежий воздух, прохлада. Радость. Здоровье.

Они глядели на него, разинув рот. Дерево — живое? Да, не зря говорили родители, что он, хоть и поэт, но пропащий.

— Понимаете?

Нет. Они не понимали. Ишак, баран, козел понимают: если ограда, значит, туда нельзя. И не лезут. Этот — лезет. И гадит. Ему можно.

Вот если дадут по шее, тогда понятно: пакостить продолжай, но не попадайся, а то еще крепче влетит.

Замечено: дети умные, с воображением, всегда находят себе хорошее занятие по душе, развлекают сами себя. Хотя бы мечтают о чем-то необыкновенном. Живут в сказочном мире, придуманном ими самими, и никому от них нет помех.

Глупый ребенок нуждается в ежеминутной опеке. За ним надо следить на каждом шагу, держать за ворот, забавлять. Оставшись один, он оказывается в глухой пустоте и начинает, от пустоты, все ломать и сокрушать. Чуть шевельнется в траве, в кустах жалкое живое существо, он сладострастно хватается за камень, налетает, потный, с яростным желанием — убить.

Богатырем — пехлеваном — у них считается тот, кто может съесть больше всех. Это дети своекорыстных обывателей, никогда, за всю жизнь, не посадивших ни одного дерева, а если и посадивших, то лишь для того, чтобы продавать с него плоды. Продавать! И деньги копить. До всего прочего им дела нет.