Герберт Крафт - Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

• Название: Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою
• Автор: Герберт Крафт
• Жанр: О войне

---

Тем временем два молодых лейтенанта бывшего вермахта решили что-то сделать для Красной Армии. Никто не может сказать, кто им поручил следить в го­спитале за ранеными пленными. Они очень удивились, войдя в мою палату и увидев гражданскую одежду. Я тоже сильно удивился, что меня считают военным.

С тех пор как я оказался беззащитным перед произ­волом победителей, мне стало ясно, что честно я своей цели не добьюсь. Борьба вооруженных сторон позади. Теперь меч только у победителя, и он по своему усмо­трению решает, кто прав. Побежденному отведена роль виновного во всем. Товарищества больше нет. Товари­щи мертвы. Они гниют в северных болотах, а на юге на их костях строят улицы и города.

Новое оружие называется наглость, предательство, обман, риск, и непременная воля вернуться домой. Лей­тенанты меняли друг друга, неустанно следя, чтобы я не сбежал, когда у меня заживет нога.

Тем временем мазевые повязки помогли, опухоль спала, мышцы стали мягкими, сустав стал сгибаться. Требовался покой и постепенная тренировка в сгибании ноги.

Однажды утром, когда мой почетный караул, проде­журив надо мной ночь, удалился спать, я быстро надел непривычную мне гражданскую одежду. Такой я не но­сил семь лет. С папкой сестры Матильды под мышкой, быстрыми шагами я проскочил через двойной пост на воротах больницы так, что часовые даже не посмотрели в мою сторону. Когда я уже достаточно далеко прошел по улице, я встретил молодого человека, он прошел мимо, остановился и окликнул меня:

— Эй, приятель! Если ты дальше так пойдешь, то тебе не пройти и тысячи шагов. Сейчас не маршируют: «Раз! Два! Левой!» Сегодня ходят неторопливо и держат руки в карманах.

Он с лету меня признал. Он мне сказал, что в Зен-фтенберге стоял батальон войск СС. Он показал мне русскую комендатуру и добавил:

— Не перегибай палку и будь на связи! Один унтер-офицер тоже хотел смотаться. Ему удалось дойти толь­ко до Эльбы, и был убит для устрашения других. Амери­канцы тебя не примут и выдадут русским!

Хорошо знать заранее, что будет в случае ошибки.

Мне стало не по себе, когда я переступил порог рус­ской комендатуры. Молодая женщина в красноармей­ской форме выслушала мою просьбу о выдаче мне до­кументов для поездки в Австрийский Инсбрук. И корот­ко спросила:

— Бумаги?

— Нике папире! Бомбей! Папире капут!

Со снисходительной улыбкой она на чистом немец­ком языке мне ответила, что господин майор без доку­ментов обычно не выдает разрешения на проезд, но она запишет мою фамилию, и я должен буду прийти снова 8 июня в 8 часов утра. Тогда будут выдаваться разреше­ния на проезд.

С пустой, но так необходимой папкой под мышкой, я беспрепятственно прошел мимо часовых у ворот боль­ницы, незаметно пробрался в палату, разделся и лег в постель.

До 8 июня оставалось еще несколько дней. Надо еще всесторонне подготовиться. Надо раздобыть веревку, по которой можно будет спуститься в сад. Надо еды, чтобы наесться досыта, чтобы потом пару дней можно было ничего не есть. Карту мне достала сестра Матиль­да.

Еду попробовал достать с помощью бечевки. Шесто­го июня снова спустил к окну женского отделения запи­ску: «Прошу, если есть возможность, вечером 7 июня привязать к бечевке что-нибудь съестное. Очень нуж­но». Когда стемнело, я опустил бечевку и поднял наверх кастрюльку, полную отличного картофельного салата. Огромное спасибо помощнице или помощницам, взяв­шим на себя риск, два раза помочь мне!

В ту же ночь я опустошил кастрюльку, дождался рас­света, привязал веревку, принесенную сестрой Ма­тильдой, к батарее отопления и беззвучно соскользнул по ней в сад. Пробежал через садик и перемахнул через больничный забор. Пробежал по улице (в одних носках, чтобы не было слышно топота) и скрылся за забором противоположного квартала вилл. Там я обулся, спря­тался и стал дожидаться дня. Сестра Матильда должна сейчас поднять веревку и спрятать ее в бельевой.

Ровно в восемь я пришел в комендатуру. Там было много народа. Переводчица разложила перед ними це­лую стопку разрешений и выдавала их. На одном листке я увидел свою фамилию.

— Это моя!

Как мне показалось, с понимающей улыбкой она от­дала мне, не требуя удостоверения, такой важный для меня листок бумаги.

Через несколько минут я уже был в сосновом лесу под Зенфтенбергом. Песчаная тропа приглушала шаги. Я избегал больших дорог и обходил населенные пункты по большой дуге.

Вечером первого дня я осмелел и вышел из леса на дорогу, чтобы было быстрее идти. За крутым поворотом я вдруг оказался перед огромной колонной людей, дви­гавшейся ко мне. Убегать было поздно. Я пошел спокой­но дальше, прошел мимо колонны людей, а в конце меня остановил сопровождавший ее офицер. Недолго думая, он хотел меня тоже поставить в этот строй. Чтобы убе­дить его отпустить меня, я предъявил разрешение и махнул рукой, показывая на запад. Он сказал: «Хорошо» и отдал мне назад бумажку с печатью, на которой был изображен серп и молот.

Переведя дыхание, я продолжил свой путь. Теперь я снова предпочитал идти лесными дорогами. Теперь я шел и ночью. Все равно спать без одеяла было холодно.

Вечером следующего дня я вышел к Эльбе в районе Редерау. Я встретил беглых немецких солдат, которые рассказали о безуспешных попытках пересечь Эльбу: и русские и американцы стреляют по всему, что плывет по Эльбе. Ночью тоже мало шансов. Реку освещают про­жектора, по этому и другому берегу регулярно ездят до­зоры.

Я задумался. Что делать дальше? Мое разрешение в этой зоне больше не работает. Я должен быть откуда угодно, только не из Зенфтенберга. Если попадусь, то меня просто убьют. На всякий случай я спрятал разре­шение под приметный камень. С высокого места я на­блюдал за происходящим. Внизу на реке рабочие ре­монтировали мост из стальных конструкций. Это были рабочие в гражданской одежде. На этой стороне моста была русская охрана, на той — американский пост. Рус­ские часовые несли службу невнимательно. Рядом с ними бегали мальчишки, с которыми они играли. Маль­чишки, судя по всему, им полностью доверяли и их со­вершенно не боялись.

Теперь или никогда! Я быстро подошел к ближайшему ящику с инструментами, накинул его ремень на плечо и пошел по мосту, постукивая молотком по железным бал­кам, как это делают железнодорожники. Рабочие, может быть, только что бывшие солдатами, с удивлением по­смотрели на меня, но не предали. Так, постукивая по балкам и прислушиваясь к звучанию, возвращаясь не­много назад, а потом проходя снова вперед, я медленно перешел через мост и миновал скучающе глядевших вдаль американских солдат. Я прошел!

На следующее утро солнце осветило широкие воро­та сеновала, в его лучах весело заиграли пылинки. Не вылезая из сена, я любовался картиной спокойствия. Только теперь я почувствовал, что для меня наступил мир. Местные крестьяне перед моим дальнейшим путе­шествием меня плотно накормили. Недалеко от кре­стьянского двора я спустился к железной дороге, веду­щей на юго-запад, и пошел по шпалам. Меня догнал локомотив. Ни на что не рассчитывая, я махнул машини­сту рукой. Он остановил локомотив, я забрался на пло­щадку над передними буферами, поезд тронулся, и я заснул: напряжение спало, я ехал на родину.

Шипение локомотивов и металлические удары раз­будили меня. Я увидел себя на вокзале, везде сновали пассажиры — женщины, старики, дети и... красноар­мейцы! Я оказался в Хемнице — в то время советском анклаве посреди американской оккупационной зоны. Я стал расспрашивать встречных женщин, что и как. Они пригласили меня к себе домой, чтобы я смог основа­тельно помыться, а на следующий день выбраться с их помощью из Хемница. Они угостили меня скромным ужином. Оказалось, что муж одной из них — летчик, остался где-то на юго-востоке бывшего развалившего­ся Рейха. То есть там, куда я пробираюсь.

— Может быть, там, у вас, тоже кто-нибудь даст на­шему Вернеру чашку супа, — сказала она.

На следующее утро они провели меня через город к автобану и простились со мной. По автобану проходила демаркационная линия между русскими и американца­ми. Она охранялась с той и с другой стороны. Я неза­метно пролез в дренажную трубу в насыпи автобана и, с трудом протиснувшись в ней, вылез с другой стороны. Так я «прошел» во второй раз!

Оказалось, что мое желание остаться в американ­ской оккупационной зоне зависит от скорости моей ходьбы. К своему удивлению, от женщин я узнал, что русские включают в свою оккупационную зону всю Сак­сонию и Тюрингию. Если бы я со своим побегом опоздал на сутки, то шел бы вместе с русскими войсками.

Уже в первых населенных пунктах было заметно вол­нение населения. Какая-то молодежь с красными фла­гами в руках готовилась встретить новых хозяев, жители настороженно стояли у дверей домов. Во мне признава­ли беглеца и приглашали на чашку супа. Вечером я до­брался до Глаухау. На переполненном поезде, с «пере­садками» через разбитые бомбами станции, пути и мо­сты, на подножках и в телячьих вагонах я добрался до Плауэна. Опасаясь оставаться в Саксонии, куда должны были вот-вот прийти русские, я решил как можно скорее добраться до Баварии, целиком остававшейся в руках американцев. Пришлось идти ночью в сильнейшую гро­зу. Утром 14 июня я, весь мокрый, перешел баварскую границу и свалился в стог соломы у ближайшего кре­стьянского двора.