Уильям Гибсон - Машина Различий

• Название: Машина Различий
• Автор: Уильям Гибсон
• Жанр: Историческая фантастика
• ISBN: ISBN 5-94799-015-6, 5-94799-016-4

Роман У. Гибсона и Б. Стерлинга "Машина различий" – яркое произведение киберпанк-литературы. Авторы ведут читателя в тот мир, который бы возник, если бы компьютер был изобретен в первой половине XIX века.

Альтернативная история ("что было бы, если..."), рассказанная в романе, накладывается на типичные черты традиционного английского романа: детективный сюжет, разнообразные социальные типы, судьба молодой женщины. Наряду с вымышленными персонажами действуют исторические лица.

---

Потрясенные трибуны взорвались ревом – не столько радости, сколько полнейшего неверия и даже какого-то странного гнева.

Генри Честертон выбрался из кабины. Закинув назад концы длинного белого шарфа, он небрежно прислонился к сверкающей обшивке “Зефира” и с холодным высокомерием стал наблюдать, как остальные машины, ожесточенно пыхтя, подползают к финишной черте. За эти немногие секунды они постарели на столетия. Мэллори смотрел на них, как на живые окаменелости.

Он опустил руку в карман. Квитанции были в полной сохранности. Материальная природа их ничуть не изменилась, но теперь эти маленькие синие бумажки неопровержимо свидетельствовали о выигрыше в четыреста фунтов. Нет, в пятьсот -пятьдесят из которых предстояло передать главному победителю мистеру Майклу Годвину.

В ушах Мэллори, среди все нарастающего гула толпы, прозвучал чей-то голос.

– Теперь я богат, – спокойно произнес этот голос. Его собственный голос. Теперь он был богат.

* * *

Перед нами светский дагерротип, один из тех, которые распространялись представителями британской аристократии в узком кругу друзей и знакомых. Предполагаемым автором является Альберт, принц-консорт, человек, чей общеизвестный интерес к науке обеспечил ему тесные, доверительные отношения с радикалистской элитой Британии. Размеры помещения и богатство драпировок заднего плана укрепляют в мысли, что съемка производилась в Виндзорском замке, в личном фотографическом салоне принца Альберта.

На снимке изображены Ада Байрон, а также ее компаньонка и суа-дизан [54] чапероне, леди Мэри Сомервилл [55]. Лицо леди Сомервилл, автора трактата “О единстве физических наук” и переводчицы “Небесной механики” Лапласа, выражает отрешенное смирение женщины, свыкшейся с экстравагантными выходками своей более молодой компаньонки. На обеих женщинах – позолоченные сандалии и белые мантии, несколько напоминающие греческие тоги, но с заметным привкусом французского неоклассицизма. В действительности, это орденская форма женщин, принадлежащих к “Обществу Света”, тайному внутреннему органу и основному проводнику международной пропаганды промышленной радикальной партии. На голове пожилой миссис Сомервилл – бронзовый ободок, украшенный астрономическими символами, тайный знак высокого положения, этой фам-савант [56] в европейских научных советах.

Леди Ада, чьим единственным украшением является перстень с печаткой на указательном пальце правой руки, возлагает лавровый венок на мраморный бюст Исаака Ньютона. Несмотря на тщательно выбранную точку съемки, странное одеяние не льстит леди Аде, и ее лицо отражает внутреннее напряжение. В конце июня 1855 года, когда был сделан данный дагерротип, леди Аде было сорок лет. Незадолго до того она потеряла значительную сумму денег на скачках, но есть основания полагать, что эти игорные долги, хорошо известные в кругу ее близких друзей, просто маскируют исчезновение еще больших сумм, скорее всего – выманенных у нее посредством шантажа.

Она – королева вычислительных машин, заклинательница чисел. Лорд Бэббидж называл ее “маленькая Ада”. Она не играет никакой официальной роли в правительстве, а краткий расцвет ее математического гения остался уже в прошлом. Но в то же самое время она, по всей видимости, является основным связующим звеном между своим отцом, великим оратором промышленной радикальной партии, и Чарльзом Бэббиджем, серым кардиналом и виднейшим социальным теоретиком.

Ада – мать.

Ее мысли сокрыты.

ИТЕРАЦИЯ ТРЕТЬЯ

ПЛАЩ И КИНЖАЛ

Представьте себе Эдварда Мэллори, поднимающегося по центральной лестнице Дворца палеонтологии, лестнице воистину великолепной. Массивные, черного дерева перила покоятся на кованой решетке с орнаментом из древних папоротников, китайских гинкго и цикад.

Заметим далее, что следом за ним шагает краснолицый носильщик с дюжиной глянцевых свертков – плодом длительного, методичного обхода лондонских магазинов. Навстречу Мэллори спускается лорд Оуэн [57], личность весьма корпулентная, с перманентно брюзгливой миной на лице и столь же перманентно слезящимися глазами. Глаза выдающегося анатома пресмыкающихся похожи на устриц, думает Мэллори. На устриц, изъятых из раковин и приготовленных к расчленению. Мэллори приподнимает шляпу. Оуэн в ответ бормочет нечто неразборчивое, что можно принять за приветствие.

Сворачивая на первую лестничную площадку, Мэллори замечает группу студентов, расположившуюся у открытого окна; студенты мирно беседуют, а тем временем над гипсовыми чудищами, украшающими сад камней Дворца, опускаются сумерки.

Вечерний бриз колышет длинные льняные занавески.

Мэллори повернулся перед зеркалом платяного шкафа – правым боком, левым, потом опять правым. Расстегнув сюртук, он засунул руки в карманы брюк, чтобы лучше был виден жилет с узором из крохотных синих и белых квадратиков. “Клетка Ады” – называли такой рисунок портные, поскольку создала его сама Леди, запрограммировав станок Жаккарда так, чтобы он ткал чистейшую алгебру. Жилет – это главный штрих, подумалось Мэллори, хотя к нему чего-то еще не хватает, возможно – трости. Щелкнув крышкой серебряного портсигара, он предложил господину в зеркале дорогую сигару. Прекрасный жест, но невозможно же таскать с собой серебряный портсигар, как дамскую муфту; это уже будет полный моветон.

От переговорной трубы, чей раструб выступал из стены в непосредственном соседстве с дверью, донесся резкий металлический стук. Мэллори пересек комнату и откинул медную, покрытую с оборота резиной, заслонку.

– Мэллори слушает! – крикнул он, наклонившись.

– К вам посетитель, доктор Мэллори, – прозвучал призрачный, бестелесный голос дежурного. – Послать вам его карточку?

– Да, пожалуйста!

Мэллори, не привыкший обращаться с решеткой пневматического устройства, завозился с позолоченной задвижкой. Черный гуттаперчевый цилиндр снарядом вылетел из трубы, пересек по параболе комнату и врезался в стенку. Подобрав его, Мэллори равнодушно отметил, что оклеенная обоями стена покрыта десятками вмятин. Открутив крышку цилиндра, он вытряхнул его содержимое. “Мистер Лоренс Олифант [58], – гласила надпись на роскошной кремовой карточке. – Журналист и литератор”. Адрес на Пикадилли и телеграфный номер. Журналист довольно видный, если судить по карточке.

Дилетант. Вполне возможно, что у его семьи хорошие связи. По большей части такие ретивые пустозвоны совершенно бесполезны для науки.

– В Географическом, доктор Мэллори, – начал Олифант, – идут сейчас ожесточенные споры относительно предмета исследований. Вы, вероятно, знакомы с этой полемикой?

– Я был за границей, – ответил Мэллори, – и не в курсе многих новостей.

– Без сомнения, вас занимала собственная научная полемика, – понимающе улыбнулся Олифант. – Катастрофа против единообразия. Радвик не раз высказывался по этому вопросу. И весьма, скажу я вам, горячо.

– Сложная проблема, – пробормотал Мэллори. – Более чем запутанная.

– Лично мне доводы Радвика кажутся довольно шаткими, – небрежно бросил Олифант – к приятному удивлению Мэллори; почтительное внимание, светившееся в глазах журналиста, также приятно щекотало самолюбие не избалованного поклонниками ученого. – Позвольте мне подробнее разъяснить цель моего визита. У нас в Географическом некоторые полагают, что много разумнее было бы не лезть в Африку на поиски истоков Нила, а обратиться к изучению истоков нашего собственного общества. Почему мы должны ограничивать исследования физической географией, когда существует столько проблем географии политической и даже моральной, проблем, не только не разрешенных, но даже плохо еще сформулированных?

– Весьма любопытно, – кивнул Мэллори, совершенно не понимая, к чему клонит его собеседник.

– Как выдающийся исследователь, – продолжил Олифант, – что бы вы ответили на предложение такого, примерно, рода... – Он словно разглядывал некую пылинку, повисшую где-то на полпути между ним самим и собеседником. – Предположим, сэр, что требуется исследовать не бескрайние просторы Вайоминга, а некий определенный уголок нашего Лондона...

Мэллори тупо кивнул. А в своем ли он уме, этот Олифант?

– Не следует ли нам, сэр, – в голосе журналиста появилась дрожь с трудом сдерживаемого энтузиазма, – провести абсолютно объективные, чисто статистические исследования? Не следует ли нам изучить общество с невиданной прежде точностью и подробностью? Выводя тем самым новые принципы – из бесчисленных актов взаимодействия людей; из самых потаенных перемещений денег; из бурного течения прохожих и экипажей по улицам... Предметы, которые мы неопределенно относим по ведомству полиции, здравоохранения, общественных служб – но подвергнутые тщательнейшему рассмотрению острым, ничего не упускающим глазом ученого!