Август Дерлет - Маска Ктулху

• Название: Маска Ктулху
• Автор: Август Дерлет
• Издательство: Издательство Дальневосточного Университета
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1992

Август Дерлет самый известный и значительный продолжатель дела Лавкрафта, он написал целый ряд повестей в мире Лавкрафта. Первым таким сборником и была «Маска Ктулху».

Сборник получился интересным, так что настройтесь на новую встречу с Ктулху и его приспешниками!

     Ктулху фхтагн!

---

Усилия людей шерифа из Эйлзбери были, как я уже дал понять, чисто формальными. Что-то незаметно было, чтобы они горели желанием расследовать исчезновение Абеля; быть может, они слишком покорно были сбиты с толку скрытностью его соседей. Я не собирался следовать их примеру. Если сообщения людей шерифа достоверны, а у меня все же не было причин подозревать, что это не так, то соседи упорно избегали Абеля и даже теперь, после его исчезновения, когда подразумевалось, что он мертв, желали говорить о нем не больше, чем связываться с ним при жизни. И в самом деле, у меня появились весьма ощутимые доказательства соседских чувств, не успел я и дня пробыть в доме брата.

Хотя в доме не было электричества, он был подключен к телефонной линии. Когда в середине дня зазвонил телефон — меньше, чем через пару часов после моего приезда — я подошел и снял трубку, совершенно забыв о том, что брат мой был одним из коллективных пользователей. Но я замешкался с ответом, и там уже кто-то разговаривал. Я бы, конечно, без промедления положил трубку, если бы говорившие не упомянули имени брата. Будучи одержимым естественным любопытством, я остался стоять и слушать дальше.

— …Кто-то приехал в дом Айба Харропа, — говорил женский голос. — Лем проходил там по пути из города минут десять назад и видел.

Десять минут, прикинул я. Значит, говорит дом Лема Джайлза — ближайшего соседа, живущего выше по Распадку с той стороны холма.

— Ох, миссис Джайлз, неужели это он вернулся?

— Надеюсь на Господа, что нет! Не он это — к тому же, Лем сказал, что этот все равно на него не похож.

— Но если ж он вернется, то я ужлучше поскорее вообще уеду отсюда. Тут и так хватает неприятностей честным людям.

— От него с тех пор ни слуху, ни духу. Так и не нашли ничего.

— И не найдут. Потому что его взяли Они. Я ведь знала, что он Их вызывает. Амос ведь сразу говорил ему выкинуть все эти книжки, но он-то такой умный у нас был и сидел, сидел, все ночью, да ночью, читал эти книжки проклятущие…

— Да не волнуйся ты так, Хестер.

— Со всей этой свистопляской хвала Господу, что ты вообще еще жива, чтоб волноваться!..

Этот несколько двусмысленный разговор убедил меня, что обитатели отдаленного Распадка среди холмов знают гораздо больше, чем рассказали людям шерифа. Но это было лишь началом: телефон стал звонить через каждые полчаса, и мое прибытие в дом брата оставалось основной темой всех разговоров. И все это время я бессовестно подслушивал.

Соседи по Распадку, где стоял домик Абеля, насчитывали семь хозяйств, и ни один из их домов не был отсюда виден. Они располагались в таком порядке: выше по Распадку — Лем и Эбби Джайлзы с двумя сыновьями, Артуром и Альбертом и дочерью Виргинией, слабоумной девушкой лет под тридцать; за ними, уже почти в следующем Распадке — Лют и Джетро Кори, оба холостяки, и их работник Кёртис Бегби; к востоку от них, глубоко в холмах — Сет Уотли, его жена Эмма и трое детей — Вилли, Мэйми и Элла; ниже, напротив дома брата, только примерно в миле к востоку — Лабан Хоу, вдовец, его дети — Сюзи и Питер, и его сестра Лавиния; еще с полмили дальше вниз, вдоль дороги, ведущей в Распадок, — Клем Осборн с женой Мари и два их работника, Джон и Эндрю Бакстеры; и, наконец, за холмами к западу от дома — Руфус и Ангелина Уилеры со своими сыновьями Перри и Натаниэлом и три старых девы — сестры Хатчинс, Хестер, Жозефина и Амелия и двое их работников, Джесс Трамбулл и Амос Уотли.

Все эти люди, включая моего брата, были абонентами одной телефонной линии. На протяжении трех часов кто-нибудь из этих женщин звонил кому-нибудь другому без всякого перерыва, до самого ужина, и все на линии были оповещены о моем приезде, а поскольку каждая прибавляла какую-то свою информацию, все они узнали, кто я такой, и верно угадали цель моего пребывания в доме брата. Все это, вероятно, было достаточно естественным для столь уединенной местности, где самое незначительное событие становится предметом глубочайшей озабоченности для людей, которым больше нечем занять свое внимание. Но в этом пожаре слухов и домыслов, перекидывавшемся с одного дома на другой по телефонному проводу, более всего беспокоила некая подкладка страха, безошибочно узнаваемая во всем. Было ясно, что моего двоюродного брата Абеля Харропа остерегались по какой-то причине, связанной с этим невероятным страхом перед ним лично и перед тем, чем он занимался. Отрезвляла лишь мысль, что из столь примитивного страха весьма легко может возникнуть решение просто уничтожить его источник. Я знал, что сломить упрямую подозрительность соседей будет нелегкой задачей, но был полон решимости сделать это. В тот вечер я лег спать рано, но совершенно не принял во внимание трудностей засыпания в новой обстановке. Там, где я ожидал ничем не нарушаемой тишины, я столкнулся с какофонией звуков, которые обволакивали весь дом и обрушивались на меня, просто сводя с ума. Все началось через полчаса после захода солнца, в сумерках, когда я услышал такую громкую перекличку козодоев, какой никогда прежде мне слышать не доводилось: сначала первая птица минут пять или около того кричала в одиночку, через полчаса кричало уже птиц двадцать, а через час число этих козодоев, казалось, выросло до сотни. Более того, рельеф Распадка был таким, что холмы по одну сторону отражали звук с другой стороны, исотня птичьих голосов, таким образом, вскоре просто удвоилась, а интенсивность звука варьировалась от требовательного визга, поднимавшегося со взрывной силой прямо из-под моего окна, до слабого шепота, эхом доносившегося с одного из двух дальних концов долины. Зная немного повадки козодоев, я в полной мере рассчитывал, что их крики прекратятся где-то в течение часа и возобновятся сразу перед зарей. В этом как раз я и ошибался. Птицы не только кричали беспрерывно всю ночь напролет, но, насколько я понял, большое количество их просто слетелось из лесов и расселось на крыше дома, на сараях и прямо на земле вокруг, подняв при этом такой оглушительный шум, что я был совершенно не способен заснуть до самой зари, когда, одна за другой, птицы начали замолкать и улетать прочь.

Я понял, что недолго смогу противостоять этой изматывающей все нервы какофонии птичьего пения.

Не проспал я и часа, как меня, все так же совершенно измученного, поднял телефонный звонок. Я встал и снял трубку, недоумевая, что понадобилось от меня в такую рань и кто это вообще звонит. Я промычал в трубку сонное "алло".

— Харроп?

— Да, это Дэн Харроп, — ответил я.

— Мне тебе надо кое-что сказать. Ты слушаешь?

— Кто это? — спросил я.

— Слушай меня, Харроп. Если ты хочешь себе добра, убирайся отсюда — и чем скорее, тем лучше!

Прежде, чем я смог выразить свое изумление, трубку на том конце положили. Я все еще был чуть-чуть не в себе от недосыпа. Немного постояв, и я положил трубку. Голос мужской, грубый и старый. Определенно, кто-то из соседей: телефон звонил так, только когда номер набирал кто-нибудь из местных, а не с коммутатора.

Я уже был на полпути к своей импровизированной постели в гостиной, когда аппарат затрезвонил снова. Хоть на этот раз звонили и не мне, я быстро вернулся. На часах было шесть тридцать, и солнце только что вышло из-за холма. Эмма Уотли звонила Лавинии Хоу.

— Винни, ты слышала их сегодня ночью?

— Ах, Господи Боже мой, да конечно же? Эмма, ты думаешь, это значит?..

— Ох, не знаю. Это было что-то ужасное… Не слыхала ничего похожего с тех пор, как Абель ходил в леса тем летом. Целую ночь Вилли и Мэйми спать не давали. Боязно мне, Винни.

— Мне тоже. Господи, неужто опять начнется?

— Тише, Винни. Кто знает, может, слушает кто…

Телефон не умолкал все утро, все разговоры вертелись вокруг одного и того же. Вскорости меня осенило, что соседи столь возбуждены не чем иным, как козодоями и их неистовыми ночными криками. Эти крики меня раздражали, но я был далек от того, чтобы считать их необычными. Однако, судя по тому, что я подслушал, такое настойчивое пение птиц оказывалось не только необычным, но и угрожающим. Суеверные страхи соседей словами выразила Хестер Хатчинс, когда рассказывала о козодоях своей двоюродной сестре, звонившей из Данвича, что в нескольких милях к северу.

— Холмы опять сегодня ночью разговаривали, кузина Флора, — говорила она приглушенно, но взволнованно. — Всю ночь их слушала, спать совсем не могла. Ничегошеньки больше не слышно, одни козодои, сотни исотни — и вот так целую ночь. Из Распадка Харропа кричали, да так громко, будто прямо у тебя на крыльце сидели. Так и ждут, чтоб чью-нибудь душу поймать совсем как тогда, когда Бенджи Уилер помер, и сестрица Хоу, и Кёртиса Бегби жена. Уж я-то знаю, знаю, меня не проведешь. Кто-то умрет и очень скоро, вот помяни мое слово.

Определенно странное суеверие, подумал я. Тем не менее, на следующую ночь, после трудного дня, слишком забитого хлопотами, чтобы идти расспрашивать соседей, я твердо решил послушать козодоев внимательнее. Я уселся в темноте у окна кабинета: едва ли мне требовался свет, поскольку полнолуние должно было наступить всего лишь через каких-нибудь три дня, и теперь всю долину заливало то бело-зеленое сияние, которое является странным свойством лунного света. Задолго до того, как Распадок накрыла ночная мгла, оно овладело поросшими лесом холмами вокруг, а из темных участков леса начал доноситься возобновленный и постоянный зов козодоев. До того, как зазвучали их голоса, я отметил до странности мало обычных вечерних птичьих песен; лишь несколько ночных теней взмыло спиралями в темнеющее небо, пронзительно крича, и спикировало вниз в захватывающем дух падении, со свистом проносясь над самой землей. Но стоило лишь пасть темноте, как их вовсе не стало видно и слышно, и один за другим начали кричать козодои.