Виктор Ерофеев - Роскошь(рассказы)

• Название: Роскошь(рассказы)
• Автор: Виктор Ерофеев
• Издательство: Издательский Дом "Зебра Е"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94663-283-3

Роскошь волнует всех, даже тех, кто ее отрицает. Но в чем тайна роскоши — знают немногие. Книга Виктора Ерофеева погружает читателя в увлекательный мир новейшей роскошной жизни, связанной со знаменитостями, экзотическими путешествиями, любовными страстями, изысканными извращениями, романтикой и вероломством. Хотите разобраться в жизни, в истинных и ложных ценностях, понять, что почем, стать верным самому себе? — читайте эту книгу о «самом дорогом».

---

— Правда, у него не поповский голос?! — прокричала мне в ухо переводчица, наезжая на меня всем своим телом.

Я не понял, причем тут поповский голос, но ответил, что, по-моему, нет.

— А верно, что у вас теперь в русской литературе текут целые реки спермы? — вновь прокричала переводчица.

— Да вроде они уже обмелели, — не соврал я.

Она хотела еще что-то спросить, но я сказал, что надо послушать пение философа. Философ пел полчаса, час, полтора часа. Время шло, а он все пел и пел.

— Сербы не знают никакой меры, — сказала после трех часов пения моя переводчица.

— Не мешайте словам, — сказал я цитатой из Павича.

Мы расходились под утро, но философ остался еще немножко попеть. Когда, невыспавшийся, я взлетал с утра в Москву, он несомненно еще продолжал петь.

Наверное, он поет и сейчас.

Белград—Москва, 2002 год

Виктор Владимирович Ерофеев

Бездорожье русской любви

Посмотрите на меня… Да-да, это я вас прошу… Присмотритесь ко мне… Я вам нравлюсь? Вы чувствуете мое обаяние, мой нежный шарм, мою бурную радость жизни? Вас охватывает волнение от моей неземной красоты? От моего внутреннего света?

Ну, что вы так на меня уставились! Вы, кажется, не понимаете, с кем имеете дело… С машиной?.. Приехали! Пустое это слово — машина! Оно ко мне не подходит. Об этом я и хочу с вами поговорить… В ваших глазах я вижу высокомерие… Ну, да, вы скажите, что видели и получше… Вы, правда, так думаете?

С точки зрения механики, не спорю, встречаются более изысканные конструкции, более внушительные пропорции, более торжественные формы. Но что механика по сравнению с моим предназначением? Простите, ваше непонимание заставляет меня изъясняться несколько высокопарно. Нет, я просто волнуюсь. Я хотела бы поделиться с вами своими тайнами и, как дура, начинаю набивать себе цену тогда, как я совершенно бесценна.

Ну, вот, я рада — вам смешно.

А между тем, мои крылья сильнее, чем крылья, мои фары ярче звезд. Да поймите вы, наконец, что я — исторический парадокс, идеологическая головоломка. В России и машина больше, чем машина. Она одухотворена. Я — фетиш. Чтобы меня купить, в советские времена недостаточно было иметь деньги. Меня распределяли только среди лучших, вручали как орден или драгоценность. У меня ностальгия по тем временам. Нет, я не коммунистка, но все-таки тогда я была королевой, а потом, когда хлынули в страну лимузины для бандитов, когда все стало возможно, я, конечно, чуть-чуть потерялась. Но не сдалась. До сих пор не сдаюсь.

Я изменила судьбу России. Я родилась в апреле 1970 года, когда вся страна в сумасшедшем угаре праздновала 100-летие со дня рождение Ленина. Вы помните те дни? Ленин был везде: на стенах, спичечных коробках, конфетных коробках, ракетах и даже — носках. Ленин выплеснулся наружу в таких масштабах, в каких никогда не выплескивался, но в душах советских людей его было меньше, чем когда-либо раньше.

В те дни я и родилась в образе своей первой модели. Я думаю, что Ленин свою жизнь положил на то, чтобы меня не было, чтобы меня никто не захотел, а я пришлась подарком к его юбилею. Ленин ненавидел частную собственность. Частная жизнь ему представлялась как тормоз развития. А я появилась как частная собственность и как частная жизнь. Я была первой игрушкой, возвестившей о том, что коммунизм умирает. Я была диссидентнее диссидентов. Я была разложителем общества, с конвейера которого я выкатилась за ворота Волжского автозавода. Никто не расскажет моей подлинной истории, кроме меня самой.

Что было в России до меня?

Отсутствие цвета.

Черные лимузины начальства, грузовики, выкрашенные в цвет хаки на случай войны и нелепые поделки коричневых тонов, которые выдавались за победы отечественного автомобилестроения — все эти машины напоминали доисторические тени.

Я сразу смазал карту будня,
Плеснувши краску из стакана…

Так в начале XX века писал юный русский футурист Маяковский. Я тоже смазала «карту будня». Я стала сходить с конвейера разноцветной: зеленой, красной, синей и желтой, как канарейка. Я — слишком уязвимая мишень. На таких разноцветных машинах нельзя воевать.

В советские времена была мода: меня раздевали по мелочам. Крали «дворники» — любимое занятие мелких воров. Мой хозяин «дворники» на ночь прятал в салоне, чтобы не сперли. Или отвинчивали боковые зеркала. Воровали колеса. Могли все четыре колеса унести, оставив меня лежать на подставке из кирпичей или прямо на асфальте — на брюхе, беспомощную, как выброшенный из океана тюлень. Конечно, никто и не думал оставлять во мне магнитолу — брали с собой, даже когда шли на пять минут в магазин; как женскую сумочку, несли в руке. Время мелких краж закончилось. «Дворниками» уже никто не интересуется. Теперь грабят по-крупному: угоняют, бросают в лесу, сбрасывают с моста или растаскивают на детали — позорят, насилуют и убивают.

Я не люблю, когда, глядя на меня, надевают очки. Я стесняюсь, как всякое русское изобретение. В моем облике есть следы усталости. Ничего не поделаешь. Поездили бы вы по русским дорогам, по нашим ухабам! Побуксовали бы вы в нашей жирной грязи! У нас не дороги — а вечный вибратор, вставленный в задницу. У нас каждый год идет за два. Конечно, я немного поизносилась. Мои морщинки и царапины я прячу под макияжем. Я научилась быть выносливой, как одинокая женщина.

Мы не в Индии, где из машины готовы сделать расписной алтарь из тигров и слонов, но нам в России чужд сдержанный в выражении своих чувств Запад, где машина — одна только функция. Меня тоже наряжали, как новогоднюю елку. Конечно, все зависело от владельцев. Интеллигенция возила в моем бардачке самиздат, а на заднем сидении — абстрактные картины. Люди, которых в те времена называли мещанами, мне заботливо шили чехлы, чтобы не портить сидения. В чехлах я была похожа на застеленную двуспальную кровать на колесах. На заднюю полку ставили импортную собачку с качающейся головой. На зеркало заднего вида вешали небольшой скелет с трясущимися костями из пластмассы или дезодоранты с хвойным запахом, чтобы пахло тайгой. А верующие выставляли на передней панели иконки: Богоматери, Николы Угодника, Спаса, но больше всего все-таки Богоматери.

Есть такой древнерусский апокриф: хождение Богоматери по мукам. Как-то раз она побывала в аду, ужаснулась и — просила Сына уменьшить наказания грешникам. Возможно, что Богоматерь, посмотрев на Советскую Россию, в очередной раз попросила у своего Сына сделать чудо.

— Какое чудо для этих красных безбожников? — наверное, удивился Христос.

— Конечно, — согласилась Богоматерь, — они так погрязли в своих грехах, что прямую дорогу к Богу не увидят, но вот если им сделать новую машину, то они бы, глядишь, и поехали к Нам.

— Да как же они, безрукие, сделают хорошую машину? — снова удивился Сын.

— А ты им импортную подари!

— О чем ты говоришь, Мать! Они же с капиталистами дело не захотят иметь!

— А ты придумай, чтобы они захотели…

Так родилось чудо. Советские руководители объявили, что покупают итальянский завод.

Синяк под глазом? С кем не бывает. Меня водили и в подвыпившем состоянии, и совсем в лоскутах, закрывая один глаз рукой, чтобы не двоилась дорога. Бывало, сядет в тебя хозяин, а выйти — уже нет сил. Может только выползти на карачках. Ну, думаешь, ползи, дорогой, ума хватит — завтра вернешься меня забирать, а он ключ — в замок зажигания, и газовать! Ночь нежна, и если ты сама не врежешься в дерево, в тебя врежутся такие же водители. В России никто не пристегивается ремнем безопасности — мы не трусы! Но я слаба на передок и, хотя клетка моего салона не по-женски жестка, я плохо переношу лобовые столкновения.

Милиционеры, когда останавливают меня, первым делом просовывают голову в салон и нюхают воздух. Если в воздухе пахнет вином, милиционер не реагирует: он этого запаха не знает, вина сам не пьет. Но если в салоне пахнет водкой, глаза милиционера загораются пониманием. Ласковым голосом он просит у водителя права, и только тогда, когда права у него в лапах, милиционер превращается в садиста. Обычно от садиста можно откупиться; все зависит от обходительности. Милиционеры, как барышни, обидчивы. Будешь качать права — деньги не помогут. Но теперь меня по ночам останавливают редко. С моего хозяина, считается, мало что возьмешь. На Ладе ездит — значит, не богач. Бомбить нужно иномарки.

Я ко всему притерпелась. К климату тоже. Я вам скажу: непросто заводиться в минус сорок градусов, когда птицы не летают и масло застыло, и я, бывало, упрямилась. Мне казалось, что из меня вынимают кишки. Сначала правой ногой хозяин долго качает педаль газа, чтобы загнать бензин, спрятавшийся в бензобак, обратно в мотор. Качать надо умеючи. Перекачаешь — не заведусь, облившись бензином. В салоне резкий запах свежего бензина — умный ждет, зря не заводит. Аккумулятор на морозе теряет свой потенциал и похож на несостоятельный пенис мужчины, выходящего из холодной воды. Хозяин в дубленке, в ушанке бормочет под нос — матерный парок идет у него изо рта. Стекла у меня покрыты инеем — видимость ноль. Стартер скрипит, как мышь за печкой, и потихоньку умирает аккумулятор. Неожиданно в морозном воздухе раздается выстрел — это шалят свечи. Я вся содрогаюсь, и огонь вылетает из выхлопной трубы. Но я все равно не завожусь. Разгневанный хозяин зовет соседа. Меня привязывают за веревку, как козу, к чужой машине и волокут по заснеженным улицам. Вокруг двухметровые сугробы, в небе холодное январское солнце, голубые тени домов — я едва кручу колесами, упираюсь, веревка рвется. Хозяин в отчаянье бьет сапогом по колесу — и снова берется за веревку. Меня начинает колотить, это как ломка. Я дергаюсь, брыкаюсь, кашляю, но вдруг, когда надежды умерли, завожусь. Заведусь — заглохну. Заведусь — заглохну. А потом как заведусь-заведусь!