Александр Пак - В списках спасенных нет

• Название: В списках спасенных нет
• Автор: Александр Пак
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1961

Александр Исаакович Пак (1911–1958) родился в Одессе в семье грузчика. В 1925 году поступил в ремесленную школу «Металл № 6». Работал токарем, затем фрезеровщиком. После окончания школы работал на ряде машиностроительных заводов. В 1932 году окончил машиностроительный техникум. Получив диплом техника-технолога по холодной обработке металлов, был направлен на Московский завод им. Орджоникидзе.

В Москве А. И. Пак поступает на сценарный факультет Института кинематографии, но не заканчивает его.

С 1936 года постоянно работает литсотрудником в редакции газеты «Водный транспорт». Выполняя задания редакции, много плавает по рекам страны. Пишет очерки, корреспонденции.

Во время Великой Отечественной войны работает в Северном бассейне. В 1943 году переведен на Каму, где работает до конца войны. В 1945 году находится некоторое время на Тихоокеанском флоте. За это время им написано много очерков и рассказов, а также самое крупное произведение — повесть «В списках спасенных нет».

Первая книга А. И. Пака — «Речные рассказы» — вышла в Перми в 1950 году. Затем была выпущена вторая книга его рассказов — «Разные люди».

А. И. Пак член КПСС с 1946 года, член Союза Писателей с 1950 года.

Повесть «В списках спасенных нет» издается впервые.

---

— Верочка, а вы пойдите с детьми, — уговаривала она Веру.

Для приличия Вера отказывалась, хотя ей очень хотелось купаться.

Мезенцева настояла; и Вера, надев легкое шифоновое платье без рукавов и с большим декольте и туфли ни босу ногу, взяла детей и пошла впереди мужчин.

На их даче, сейчас же за верандой, начинались длинные клумбы цветов, а вдоль ограды тянулся густой кустарник. У калитки стояло огромное шелковичное дерево. Первой жертвой его коварства стал Володя: шелковица упала ему на плечо, и на белом кителе расплылось темное пятно. Володя стал проклинать день своего рождения, утверждая, что среди неудачников он слывет самым несчастным.

Как только спустились с горы, открылся пляж, заполненный сотнями людей в пестрых купальниках, розовыми зонтиками, под которыми иногда прятались от солнца.

Как всегда, при виде купающейся толпы Вере захотелось уплыть далеко, далеко в море. Она взяла руку мужа и сказала:

— Андрюша, будешь учить плавать?

— Конечно, — ответил Андрей, слегка иронически поглядев на жену. — Сегодня ты уже научишься.

— Не смейся, вот увидишь.

Она уже три года училась плавать и никак не могла научиться.

— Эврика! — вдруг крикнул Володя, опередивший всех. — Сюда, сюда!

Вера и мужчины осторожно обходили разморенные солнцем тела людей, томно лежащих на песке раскинув руки или пряча лица в изгибе локтя.

Володя уже поджидал их в одних трусах, готовый прыгнуть в море с мыса, где скала нависала над песком и образовывала грот.

— Как хорошо здесь! — воскликнула Вера и вошла в грот.

Через минуту она вернулась в купальнике. Петр Акимович невольно взглянул на ее стройные ноги, смуглую от загара шею, смутился и опустил глаза, чтобы больше не смотреть.

Вера с шутливой повелительностью приказала мужчинам ждать, пока она искупает детей.

— Скорей же, Верочка, — торопил ее Володя, которому не терпелось окунуться в воду, заплыть далеко, далеко, вон к тем еле виднеющимся парусникам.

Когда минут через пятнадцать Вера вернулась, она сказала:

— Скорей, вода чудесная! А вы, Володя, посидите с детьми: вам можно доверить.

— Конечно, — грустно улыбнулся он, — я идеальная нянька. — И лег на песок вместе с детьми.

Опираясь на руку мужа, Вера погружалась в воду, потом безбоязненно легла на спину. Теплая вода окутала ее волосы, ноги, все тело; только лицо оставалось над морем. От физического наслаждения и ослепительного солнца она закрыла глаза и вообразила, что она где-то одна, не то в облаках не то на луне, что сильные руки мужа, поддерживающие ее, — это крылья, а легкая волна, поднимающая тело, — это парение в воздухе. Ей было легко, невыразимо хорошо.

Она открыла глаза и увидела лицо мужа.

— Андрюша, — улыбнулась она и снова закрыла глаза, погружаясь в это блаженное состояние.

Полковский, стоя в воде по грудь, бережно держал жену, смотрел на ее лицо, потемневшие от воды волосы и думал, что в ней заключена его жизнь.

Ему казалось, что он мог бы простоять так целую вечность.

Вера хотела подняться и нечаянно окунула лицо в воду, фыркнула и уцепилась за его шею.

Он поднял ее на руки и пошел в глубь моря. Она доверчиво, как ребенок, прижалась к его груди; с ним ей ничто не казалось страшным.

— Теперь будем плавать.

— В другой раз, Андрюша. Мне так хорошо!

Вдруг налетел легкий ветерок, повеяло холодом. Андрей взглянул на небо, на котором две тучи мчались друг другу навстречу, и озабоченно сказал:

— Вернемся.

Вскоре ветер поднял бумагу и песок, а небо быстро затягивалось тучами; барашки стали чаще набегать на берег. Пестрая толпа пришла в движение. Пляж быстро пустел.

Длинная цепочка людей в белом, голубом, красном торопливо тянулась на гору, а у трамвайной остановки возле парка и трехэтажной водолечебницы с парадными, как у фешенебельной гостиницы, уже теснились толпы народа.

Полковский с Иринкой на руках шел впереди, а Вера, с еще влажными на затылке волосами, крепко держала за руку Витю и еле поспевала за Андреем, который изредка останавливался, поджидая ее. Петр Акимович замыкал шествие и смотрел на затылок Веры, на ее потемневшие волосы; и выражение доброты и покоя разливалось по его лицу. Он не замечал ни ветра, ни тревоги, охватившей природу и людей.

Вдруг ветер утих и воздух застыл. Трава, деревья и кустарники, казалось, насторожились, готовясь к чему-то. Упали первые капли дождя. Но Полковский и его гости уже достигли дачи.

— Теперь мы в безопасности, — вздохнула Веря, открывая калитку и ступая под свод шелковичного дерева, листья которого оцепенели.

На террасе в плетеном кресле сидел Птаха и читал «Огонек». Увидев хозяев, он с радостью пошел им навстречу. Глаза его кого-то искали и, не находя, постепенно тускнели, а лицо принимало выражение разочарованности.

— Лора приехала? — спросил Полковский, опуская Иринку на землю.

— Нет. А разве…

Птаха с беспокойством посмотрел на опустевшую полянку и дорогу, расстилавшуюся за дачей.

На террасе уж был накрыт длинный стол человек на двенадцать, приготовлены вина и закуски.

Снова налетел холодный порыв ветра, всколыхнув листья и траву; и когда он утих, упали первые капли дождя, потом они стали падать чаще, чаще; и вскоре все покрылось пеленой, загудело, зашумело. Стало темно.

— Ну, это до утра, — проворчал Мезенцев.

Вера с грустью посмотрела на стол и подумала, что никто уже не приедет, что вечер, к которому она так много готовилась и которого так ждала, сорвется.

— Не огорчайся, родная, — угадав ее мысли, сказал Полковский. — Ведь мы с тобой.

Она посмотрела на мужа, и подумала, что ей собственно больше никто не нужен, и улыбнулась:

— Я не огорчаюсь.

Стало совсем холодно, дождь забирался и на веранду. Стол перенесли в комнату, закрыли окна и, хотя было всего три часа дня, зажгли свет.

Обед долго не начинался, все ждали: может быть, еще кто-нибудь придет.

Два или три раза стучали, и Вера вскакивала встречать, а Птаха вздрагивал и напряженно ждал.

— Ну, теперь уж никто не придет, — сказала Вера, глядя в мокрое окно, по которому барабанил дождь, застилая все кругом серой пеленой.

— Да, да, Вера Ивановна, — улыбаясь и покачивая головой, согласился Петр Акимович.

Володя иронически посмотрел на него, потом сказал:

— А может: нет, нет?

Петр Акимович поморщился, перестал улыбаться; и лицо его выражало одну мысль: «Чего ты хочешь? Оставь меня». Но он ничего не говорил, боясь шуток Володи.

Пока ждали гостей, Петр Акимович сообщил, что он прочитал «Монахиню» Дидро и стал пересказывать содержание. Говорил он вяло, длинно и краснел.

— Не скучно, Вера Ивановна? — конфузясь, спросил он.

— Очень весело, плакать хочется, — ответил Володя.

Петр Акимович умолк и сердито посмотрел на него. Нос его стал острее.

А Володя спрашивал себя, неужели и он станет таким же глупым, когда влюбится.

Птаха молчал и посматривал то на Володю, то на дверь; потом вдруг говорил, что ему душно в комнате, и выходил на террасу.

Мезенцев положил конец томлению, сказав, что надо обедать.

Когда валили первые бокалы вина, чокнулись и стали есть, — все повеселели. Кто-то со стороны террасы опять постучал.

— Наверное, торт принесли, — сказала Вера и пошла открывать.

Это была Лора. Она промокла до нитки. Птаха вскочил, потом сел, он мигом преобразился; и пока Вера в другой комнате переодевала Лору, он ерзал на стуле и что-то говорил о море. Видно было, что он счастлив. Когда женщины вернулись, Лора была в белом Верином платье, которое пришлось ей впору.

Мезенцев пил и ел много, с удовольствием и позволял жене непрерывно подкладывать к себе в тарелку то салату, то икры, то крабов.

А Петр Акимович, наоборот, ел мало и молчал. Настроение у него было испорчено.

О непришедших гостях стали уже забывать.

После обеда Лора играла на гитаре и пела, а Мезенцев, расстегнув китель, развалился в соломенном кресле и после каждого спетого романса говорил:

— А я не знал, какие у меня в пароходстве таланты! Ай да Лора! За душу хватает!

Птаха пристально смотрел на Лору; и когда их взгляды встречались, Лора опускала глаза. Потом Володя завел патефон и танцевал с Верой, легко, весело, шаржируя танго из «Петера».

Птаха, наконец, осмелился пригласить Лору; и когда она, покраснев, согласилась, он смутился и минуты две простоял, не улавливая такта, потом повел ее осторожно. Лицо его сияло.

Все устали и снова сели за стол. За окном уже было совсем темно и по-прежнему шумел дождь. Дети спали. Няня Даша принесла кофе, ром, торты. Хвалили вино и восточные пряности, потом мирно говорили о театре, гастролях Марины Козолуповой; а Мезенцев, Полковский и Володя рассуждали о лоции, которую писал Полковский, о будущем соревновании двух судов. Птаха теперь уже не испытывал никакой робости и когда говорил, то смело смотрел в глаза Лоре.