Геннадий Головин - Чужая сторона

• Название: Чужая сторона
• Автор: Геннадий Головин
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989

Действие повести разворачивается в ноябре 1982 года, в день кончины Л.И.Брежнева. Иван Чашкин, рабочий из сибирского поселка, спешит на похороны своей матери в Подмосковье. Похороны вождя создает многочисленные препятствия на пути героя…

---

Почему выбор пал на ввергнутого в ничтожество Деркача?

Вячеслав-то Иванович, понятное дело, мнил, что из-за бесценных деловых его качеств. Вернее же было бы предположить, что здесь работал закон, действующий в крысиных стаях: в непонятно изменившихся обстоятельствах вожак всегда высылает на разведку больную крысу. «Если и пристукнут, то невелика потеря!»

Вот такой больной крысой и был Деркач.

Однако у Деркача (хотя он сам о себе этого не знал) было одно немаловажное преимущество перед многими: репутация человека, который был гоним при прежней администрации. И это тоже не упускал из виду Игнатий Иванович, посылая именно Вячеслава Ивановича в Москву. «Повернуться может по-всякому», — рассуждал Игнатий Иванович. Лишний козырь: «А кто тебя из деревни вытащил? Вспомни!» — в будущем вряд ли помешает.

Дабы миссия Вячеслава Ивановича протекала успешно, вез он в багаже пять пар разного размера женских пимов (для жен, любовниц, дочек), четыре шапки из меха рыси производства промкомбината местной промышленности, канистру спирта, настоянного на оленьих пантах (для двух высоких земляков, к которым впрямую с подарками соваться было рискованно, но которые от «мараловки» не должны были бы отказаться, поскольку и тот и другой недавно обженились на молоденьких своих секретаршах), для одного из знакомцев, страдавшего припадками сентиментальности, заготовлена была коробка конфет, выпущенных спеццехом областной кондитерской фабрики, которые формой должны были напомнить ему о конфетах-подушечках времен его голодного босоногого детства и о которых, как было доподлинно известно, он не раз со слезой в глазу вспоминал.

Кроме того, вез Деркач и массу безделушек из нефрита для секретарш, фирменную, старинных рецептов водку (для мужиков попроще) и на всякий случай плотный конверт денег, врученный ему лично Игнатием Ивановичем с добродушно-свирепым наказом дать по возвращении отчет в каждой на каждую шлюху истраченной копейке.

Он шел в толпе счастливчиков со счастливым лицом и счастливо поглядывал по сторонам, и взгляд его нечаянно пал на Чашкина, который, вяло обвиснув на решетке ограждения, без всякого выражения рассматривал идущих к самолету.

Какая-то тень озабоченного воспоминания промелькнула на миг по лицу Вячеслава Ивановича. Но только тень. И только на миг. Незачем ему было вспоминать. Да и недосуг.

Чашкин поглядел еще немного и стал проталкиваться от забора.

Надо было что-то делать. Под лежачий камень вода не потечет. Но что надо делать, он не знал. Да и сил никаких не было после проклятой этой «малинки» что-то делать.

— А ты почему не улетел? — раздался вдруг рядом начальственный строгий бас. Сосед по самолету возвышался над Чашкиным. — У тебя же телеграмма.

— Ага, — кисло поморщился Чашкин. — Телеграмма, да не та… Им нужна смертная, а у меня оказалась, вишь ты, предсмертная!

— И что делать намерен?

— Ничо не намерен. Куковать намерен… Обокрали тут меня — вчистую! — и чемодан, и деньги-документы.

Тот даже крякнул от досады.

— Что же ты за валенок такой, прости господи!

— Да вот уж… такой…

— Что? Все деньги, до копья, украли?!

— Да не-е… — хмыкнул вдруг Чашкин. — Загашник остался. В тренировочных четвертной был заначен. Вот он остался.

— Ну и что же ты сопли развесил?! — загромыхал сосед. — На четвертной билет ты и до Хабаровска можешь доехать!

— В Хабаровск мне не надо. Мне — в Москву. Мать хоронить надо, — тупо отозвался Чашкин. — Да только как теперь? Документов-то нет.

— На поезде, дурья башка, кто у тебя документы будет спрашивать? Собирайся! Я здесь приятеля встретил, поедешь с нами на вокзал.

— «Собирайся»… — иронически повторил Чашкин. — Мне собраться — только подпоясаться.

— Тем более! Следуй за мной!

Начальственный сосед пошел к аэровокзалу, а Чашкин на ватных ногах потелепался следом. Не было сил ногами ходить!

Когда наконец добрел Чашкин до входа в аэровокзал, начальник стоял уже с чемоданом и смотрел на Ивана гневно.

— У тебя что, с ногами не в порядке?

— В порядке… было. Этот дурью меня какой-то опоил, чтоб обокрасть-то. Вот и нет сил поэтому… Вы идите. Я до вокзала как-нибудь сам…

Человек, которого Чашкин не сразу и приметил в потемках, рассмеялся с восхищением:

— Вот это да! Вот это страсти-мордасти! Тлетворное, средневековое влияние Запада, я полагаю…

— Ну не скажи! — отозвался сосед. — Это почтенный сибирский способ грабить купцов на постоялых дворах. Так что не «тлетворное влияние», а напротив — «возрождение добрых старых традиций». Ну? Пойдем потихонечку? — обратился он к Чашкину.

И они пошли.

И опять, как и днем, когда покидал свое место на балконе, возникло у Чашкина чувство, что он совершает непоправимое. Здесь была надежда. Здесь была женщина по имени Анюта, которая не даст пропасть. А впереди?

А впереди был вокзал. И, как выяснилось вскоре, начальство здесь тоже шустрило вовсю. В кассах требовали московскую прописку. По перрону бродили милицейские патрули.

Пришел поезд. Чашкина научили, что и как делать: вместо билета протянуть проводнице квадратиком сложенный четвертной.

Никому никогда не давал он взятку. Таким вот дурнем прожил. Были, конечно, моменты в жизни, когда нужно было дать, но он никогда не мог перебороть себя. Ему было стыдно за того человека, которому он должен «дать».

Ясное дело, что у него и на этот раз ничего не получилось.

Он походил вдоль вагонов, и выбор свой остановил на пожилой усталой женщине, которая ему больше всех понравилась. Однако не тем, чем требовалось, понравилась она ему. (Сам того не сознавая, он отыскивал по привычке человека почестнее и отыскал, как оказалось, точно.)

— А ну катись отсюда, поганец! — вскричала женщина, увидев протянутые деньги. — Хочешь, чтобы я милицию к тебе позвала?

И глянула на Чашкина так что он мигом проникся: она и его причислила к тем бесчисленным прохвостам, которые почти совсем уже заполонили жизнь, от которых чем дальше, тем больше уже и житья не оставалось, к тем гаденышам, которые везде и всюду изо всех сил ползли-карабкались вверх, чтобы во всем быть не такими, как все, и которых она, честный человек, не могла не ненавидеть! Таких-то и Чашкин с трудом терпел. Тем язвительнее был стыд, которым окатило его!

Поезд поплыл мимо. Чашкин стоял.

В дверях тамбура он вновь увидел ее. С державным флажком в руке монументально возвышалась она. Глянула на Чашкина — сверху вниз — с брезгливостью.

— Что? Опять не сел? — Сосед по самолету вновь возвысился над Чашкиным.

— Да вот… — промямлил тот. — Чего-то не умею, что ли?

— Не тушуйся! Мы тоже не сели! Мы тут, брат, вместо этого в ресторацию проникли. Но через час ташкентский будет, не тушуйся! В 21.30!

Чашкина вдруг ознобом изумления окатило. Половина десятого всего лишь! Всего лишь полдня прошло (а ему казалось, что месяц) с — той минуты, как Антонида будила его: «Телеграмма!» Всего ничего прошло, а он в каком-то неведомом городе Н., на темном перроне, ждет ташкентский поезд, чтобы сесть зайцем…

Третий из их компании — сосед называл его Виктор — слегка пьяноватый и оттого оживленный, страшно деятельный, все время куда-то убегал, что-то разузнавал, прибегал, оживленно что-то рассказывал. Чашкин, однако, мало слышал: его дико клонило в сон. Он давно бы уже заснул, если бы не голодная тоска в животе. «Последний раз я ел сегодня утром, — вспомнил он, — да ведь и не поел толком!»

И когда он вспомнил об этом, вой в желудке стал совсем уж истошным.

Его замутило. Он успел отбежать в сторону и вырвал слякотной, дурно пахнущей слизью.

— Час от часу не легче! — недовольно сказал начальник-сосед, когда Чашкин с заплаканным лицом вернулся к скамейке.

— С утра ни крошки не ел…

— Не тушуйся! Дай только в поезд сесть. Мы с Виктором кой-чего припасли… — И вдруг грязно выругался: — Смотри!

На перрон один за другим вываливались парные патрули, расходились вдоль путей, вставали, как нетрудно было догадаться, там, где будет посадка в вагоны.

— Виктор! Посмотри, что они творят! — вскричал начальник своему приятелю, будто именно он и пригнал сюда милицию.

— Без паники! — заорал в ответ Виктор. — Последние три вагона наши! Точно! У них с начальником каждого поезда договоренка: последние три вагона не трогать! Сядем! По двадцатке!

Стали доставать деньги. Чашкин извлек свой заветный четвертной. Сдачи ни у кого не оказалось.

— Ладно! — пренебрежительно сказал начальник. — В Москве рассчитаемся.

Виктор оказался прав. Возле трех последних вагонов милиции вовсе не было.

Толпа штурмовала проводников. Проводники брали деньги и, как билеты, совали в кармашки планшетов, называя номер места.