Николай Некрасов - Три страны света

• Название: Три страны света
• Автор: Николай Некрасов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Мать же, стараясь удержать при себе сына, слабым голосом рассказывала ему нелепые и страшные сказки, а когда сказки истощились, перешла к самой себе. Обняв своего горбатого сына, она выла, приговаривая:

– На кого-то я тебя оставлю, круглая моя сиротка, без родных, без матери, заедят тебя злые люди… и отец то тебя забыл! Ох-хо-хо!

– Разве мой отец жив? – вырываясь из рук матери, спрашивал Борька и вопросительно смотрел на ее бледное лицо.

– Умер, умер, родной мой Борюшка! – поспешно отвечала мать. – Не в добрый ты час родился на божий свет. Да не брани свою мать злосчастную! – продолжала больная, обнимая сына и целуя его руки. – Ты моя радость, ведь ты у меня, как перст, один, одинехонек, погубили нас с тобою злые люди да их наветы на нас, сирот.

Наталья болезненно рыдала.

– Полно, матушка! – сквозь слезы говорил Борька, проводя рукой по ее иссохшей щеке и утирая ее слезы.

Раз ночью Наталья охала, стонала и поминутно будила сына.

– Боря, а Боря!

– Что тебе, матушка?

– Встань, встань, родимый! ох, мне тяжело! зажги-ка, Борюшка, лампаду, я хоть помолюсь. Ох-о-ох!

И больная металась на постели.

– Да лампада горит! – отвечал сонный сын потягиваясь.

Прошло несколько минут.

– Боря! Боря! – испуганным голосом воскликнула мать.

– Что тебе, матушка, нужно? – подойдя к постели, спросил сын.

Больная выставила свои костлявые руки из-под одеяла и жалобно сказала:

– Боря, дай я тебя обниму! Глаза, – прибавила она с испугом, – словно что застит, и так душно здесь.

Она указала на грудь.

– Раскрыть дверь, матушка? – тревожно спросил сын, нагнувшись к лицу матери, которая, как слепая, ощупала его лицо и жадно стала целовать.

– Боря!

– Что? – сквозь слезы спросил Боря, растроганный судорожными ласками своей матери.

– Зажги свечи у образа, да побольше! я хочу на тебя посмотреть; что-то больно темно, Боря!

Больная начала протирать глаза.

– Скорее же, скорее! – говорила она с трепетом.

Сын кинулся зажигать свечи, лежавшие на деревянном углу, под образами. Он уставил весь угол зажженными свечами, а мать все повторяла:

– Еще, Боря, еще, родимый!

– Больше нет! – с удивлением сказал Боря.

– Ну! ладно. Поди сюда!

И мать силилась приподняться. Сын близко наклонился к ней. Она дрожащими руками старалась снять с своей шеи маленький образок.

– Что ты хочешь, матушка? – ласково спросил сын.

Мать молча указала на образок, сын снял его; больная набожно перекрестилась, поцеловала образок… Вдруг все тело ее задрожало, она приподнялась, схватила сына за голову, прижала судорожно к своей иссохшей груди, поцеловала и простонала:

– Господи, услышь мою молитву!

И больная приложила свой образок к голове сына и медленно опустилась на подушки.

– Мама, сударыня моя, голубушка, сродная ты моя! – закричал сын, поддерживая мать; но она молчала. Боря начал метаться у ее ног и с воем приговаривал:

– Золотая моя, сударыня моя, лебедушка моя!

– Боря! – слабо сказала мать.

Он встрепенулся и кинулся к ней.

– Боря, сними с пояса ключ от сундука, – едва внятно пробормотала больная.

Он исполнил ее желание: снял ключ, висевший у нее на поясе.

– Ну, где он? И больная ловила руками ключ.

– А, вот!.. Слушай, Боря, слушай! – таинственно сказала она.

Боря весь превратился в слух.

– Смотри… сундук; направо под душегрейкой… лежит ларец… завернут в тряпицу… да ты слышишь ли меня?

И мать искала руками сына, Который уже сидел на корточках перед раскрытым сундуком и рылся.

– Боря, где ты? послушай свою мать! ведь это я тебе скопила, это все для тебя, мой касатик; отец-то твой богат, да все злые люди. Ох я, горемычная!

Сын не слушал ничего. Наконец он радостно закричал:

– Нашел!

Голос у больной стал тверже.

– Боря! слушай, слушай, что я тебе хочу сказать… Больная скрестила руки и, стараясь собраться с силами, продолжала:

– Ведь Антон не отец твой…

– Что тут лежит? – перебил Боря, подавая ей ларец. … Больная с испугом ощупала ларец.

– Деньги, Боря, деньги… спрячь их, спрячь! а то отнимут у тебя…

Сын в испуге вырвал ларец из рук матери и прижал его к своей груди.

– Спрячь их, Борюшка! они злые, возьмут последнее у сироты, – тоскливо сказала мать и вдруг привстала. – Ты спрячь их в землю, – прибавила она таинственно, – а как вырастешь, и возьми тогда.

– А старик с заступом? – заметил сын, продолжая крепко держать ларец.

– Нет, он не возьмет, он не обидит сироту! – и с надеждой и со страхом отвечала больная. – Слушай, Боря, ты спрячь деньги куда-нибудь в другое место, подальше!.. Поди же ко мне, поди, дай мне еще посмотреть на тебя; что-то темно, Боря, зажги еще свечу!

Сын оглядел комнату и сказал:

– Да светло, матушка, ведь так вся: изба и горит… Ты погоди, я сбегаю, спрячу только…

– Нет, родной, останься! – в испуге закричала мать.

Но Боря уже юркнул в дверь.

– Боря, поди сюда, Боря, родимый ты мой, я тебе все скажу, все; я грешница… Боря, где ты? ох, мне тяжело!..

И больная стонала, разводила по воздуху костлявыми руками, тоскливо мотала головой, нежно звала своего сына. Потом она начала бормотать несвязные слова.

А Боря в то время бежал по старому саду; ночь была темная, воздух сырой. Боре было страшно, он прятался за кусты, выбирал место и начинал усердно рыть землю, но вдруг бросал работу и бежал, дальше. Наконец он кинулся в пустой дом, прятал там ларец во все углы, но через минуту вынимал его и в страхе бегал по комнатам. Воротившись снова в сад, Боря осторожно спустился к развалившемуся каскаду, густо обросшему кустарником; там он долго рыл землю; наконец, отдохнув немного, положил в глубокую яму ларец, засыпал его землей и стал сдвигать с места тут же лежавший камень, весь поросший мхом. Не по силам десятилетнему мальчику была тяжесть, и Боря с досады топал ногами, рвал на себе волосы, но, отдохнув, снова принимался за работу. Наконец сила воли победила. Окончив работу, Боря почувствовал новый страх, сильнее прежнего, и дрожал, как в лихорадке. Ему казалось, что весь сад наполнился народом с заступами и лопатами, все толпились к нему, чтоб открыть его ларец. Откуда ни взялось также множество хищных птиц; они летали над его головой, махали крыльями и так пронзительно кричали, что Боря зажал уши. Вдруг в саду раздался страшный треск, камни посыпались с каскада и с грохотом катились на Борю; Боря поднял глаза и увидал старика с заступом. Весь в белом, старик грозил Боре-лопатой и тихо смеялся. Боря без чувств упал на камень.

Стало слегка рассветать, когда Боря очнулся. Сад был весь в тумане, уныло гудели доски, сторожа лениво перекликались у барского дома.

Боря робко выглянул из каскада и, собравшись с силами, пустился бежать домой. Вбежав в избу впопыхах, он радостно крикнул:

– Матушка, спрятал!

В избе было тихо, свечи догорели, лампада едва теплилась. Боря остолбенел, он как будто боялся подойти к больной матери и снова закричал:

– Да слышишь ли ты, матушка? спрятал!

Ответа не было; Боря кинулся к матери, схватил ее за лицо, потом за руки, но она была уже холодна. Боря вскрикнул и отскочил от матери… Постояв с минуту посреди избы, он кинулся к себе на постель, завернулся с головой в тулуп и так пролежал до тех пор, пока не вошла знахарка, пользовавшая Наталью. Она толкнула Борю и сказала:

– Вставай! что дрыхнешь? ты смотри, сродная твоя богу душу отдала!

Борька бессмысленно посмотрел на знахарку и еще крепче закутал голову.

Менее чем в полчаса в избу набралась куча баб и детей. Каждый желал заглянуть на посинелое лицо покойницы.

– Где Матвеевна? что нейдет? – сказала одна баба.

– Горемычная! – подхватила другая. – Ведь у ней окромя горбуна никого нет!

– Некому и поплакать-то! – слезливо заметила третья.

– Ох, моя сиротинушка! ох, моя лебедушка! ох-хо-о-о! – протяжно и пискливо завыла четвертая старуха.

К ней присоединились остальные, и вой огласил избу. На пороге явилась высокая, толстая и краснощекая баба Матвеевна; она повела своими серыми соколиными глазами кругом и Дико застонала:

– А-а-а… родная моя, по-ки-ну-ла ты на-нас, а-а-а… по-ки-ну-а-у…

Матвеевна, заняв первое место у постели покойницы выла и причитывала с увлечением, тогда как почти все остальные бабы подтягивали ей лениво.

Борьке стало душно, он сбросил с себя тулуп, посмотрел на мать и жалобно застонал. Все стихли, как будто почувствовав, что слезы их неуместны, и с минуту молча прислушивались к горьким рыданиям сироты. И тут Матвеевна первая пришла в себя: она подошла к Борьке и над самым ухом стала ему подтягивать; Борька вскочил, растолкал народ и, выбежав из избы, пустился в пустой дом. Там оставался он целый день и только к ночи, досыта наплакавшись, пришел к избе. Раскрыл дверь, он остановился на пороге: мать его уже лежала на столе, вся в белом; желтые свечи горели у изголовья… Сначала Борька не решался войти, но, увидав раскрытый сундук, из которого Матвеевна уже повыбрала все, что было получше, кинулся в избу и стал шарить в нем. Он перешарил все уголки, все чего-то искал; наконец утомленный упал к холодным ногам матери и так пролежал до утра. Утром он опять ушел и только к ночи воротился домой.