Виктор Гюго - Последний день приговоренного к смерти

• Название: Последний день приговоренного к смерти
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Проза

---

Мы надеемся, что мерзкая машина уберется из Франции, и если богу будет угодно, уберется хромая, потому что мы постараемся нанести ей основательный удар.

Пусть ищет пристанища у каких-нибудь варваров, не в Турции, нет, турки приобщаются к цивилизации, и не у дикарей, те не пожелают ее {"Парламент" о. Таити только что отменил смертную казнь. (Прим. автора.)} пусть спустится еще ниже с лестницы цивилизации, пусть отправится в Испанию или в Россию.

Общественное здание прошлого держалось на трех опорах: священник, король, палач. Давно уже прозвучал голос: "Боги уходят!". Недавно другой голос провозгласил: "Короли уходят!". Пора, чтобы третий голос произнес: "Палач уходит!".

Так старый строй разрушится камень за камнем; так само провидение довершит гибель прошлого. В утешение тем, кто жалел об ушедших богах, можно было сказать: остается бог. Тем, кто жалеет о королях, можно сказать: остается отечество. Тем, кто пожалеет о палаче, сказать нечего.

Порядок не исчезнет вместе с палачом - этого вы не бойтесь.

Здание будущего общества не рухнет оттого, что не будет этой постыдной подпоры. Цивилизация не что иное, как ряд последовательных преобразований. И вам предстоит быть свидетелями преобразования уголовного кодекса, который проникнется Христовым законом и озарится его благостным светом. Преступление будет впредь рассматриваться как болезнь, и против этой болезни найдутся свои врачи, которые заменят ваших судей, найдутся больницы, которые заменят вашу каторгу. Свобода уподобится здоровью. Маслом и бальзамом будут врачевать раны, которые прижигали железом и огнем. То зло, на которое ополчались гневом, начнут лечить милосердием. Это будет просто и величаво. Вместо виселицы - крест. Вот и все.

15 марта 1832 г.

КОМЕДИЯ ПО ПОВОДУ ТРАГЕДИИ*

{* Мы сочли нужным напечатать здесь нижеследующее вступление в форме диалога, которое предшествовало четвертому изданию Последнего дня приговоренного к смерти. Читая его, следует помнить, какими возражениями политического, нравственного и литературного порядка были встречены первые издания этой книги. (Примечание к изданию 1832 г.)}

Действующие лица

Госпожа де Бленваль.

Шевалье.

Эргаст.

Элегический поэт.

Философ.

Толстый господин.

Тощий господин.

Дамы.

Лакей.

Светская гостиная.

Элегический поэт (читает)

........................................

В лесу был слышен чей-то робкий шаг

Да над потоком хриплый лай собак;

Когда же вновь печальная Изора,

С тревогой в сердце и тоской во взоре,

На башню древнюю взошла без цели,

Лишь ропот волн услышала она,

Но не звенела нежная струна

Пленительного менестреля!

Слушатели (хором). Браво! Прелестно! Чудесно!

Рукоплескания.

Г-жа де Бленваль. В конце есть что-то неуловимо таинственное, от чего хочется плакать.

Элегический поэт (скромно). Трагедия окутана флером.

Шевалье (качая головой). Струна, менестрель - сплошная романтика!

Элегический поэт. Да, романтика, но романтика рациональная, подлинная романтика. Что поделаешь? Надо идти на уступки.

Шевалье. Идти на уступки! Так можно дойти до безвкусицы. Я лично все романтические стихи отдам за одно это четверостишие:

Бернар-красавчик был разбужен

Известьем с Пинда, что в зеленый грот

Любви искусство вечером придет

К искусству нравиться на ужин.

Вот истинная поэзия! "Любви искусство вечером придет к искусству нравиться"! Это я одобряю! А теперь пошли какие-то "струны", "менестрели". Никто не сочиняет мадригалов. Будь я поэт, я сочинял бы мадригалы. Но, увы, я не поэт.

Элегический поэт. Что ни говорите, а элегии... Шевалье. Нет, сударь, только мадригалы. Какой-то гость (элегическому поэту). Разрешите маленькое замечание. Вы пишете "древняя башня". Почему не написать "готическая"?

Элегический поэт. "Готическая" не подходит для стихов.

Тот же гость. Ну, это дело другое.

Элегический поэт (сел на своего конька). Видите ли, сударь, надо держать себя в узде. Я не принадлежу к числу тех, кто ломает французский стих и тянет нас назад, к Ронсарам и Бребефам. Я романтик, но умеренный. То же самое и в отношении чувств. Я признаю только нежные чувства, мечтательность, грусть. Никакой крови, никаких ужасов. Трагедию надо окутывать флером. Я знаю, есть такие безумцы, необузданные фантазеры, которые... Кстати, сударыни, вы читали новую книгу?

Дамы. Какую?

Элегический поэт. Последний день...

Толстый господин. Замолчите, сударь. Я знаю, что вы имеете в виду. Одно заглавие расстраивает мне нервы.

Г-жа де Бленваль. Мне тоже. Отвратительная книга. Вот она.

Дамы. Покажите, покажите.

Книга переходит из рук в руки.

Одна из дам (читает). Последний день при...

Толстый господин. Сударыня, пощадите!

Г-жа де Бленваль. Ваша правда, это опасная книга. После нее ходишь как в кошмаре, чувствуешь себя разбитым.

Одна из дам (тихо). Непременно прочту.

Толстый господин. Приходится признать, что нравы портятся день ото дня. Господи, какая дикая мысль! Проследить, продумать, разобрать одно за другим, не упуская ничего, все физические страдания, все нравственные муки, какие должен испытать приговоренный в самый день казни! Ведь это же ужас! И поверите ли, сударыни, нашелся писатель, которого увлекла эта мысль. И у такого писателя нашлись читатели.

Шевалье. В самом деле, непостижимая наглость.

Г-жа де Бленваль. А кто автор книги? Толстый господин. Первое издание вышло безыменным.

Элегический поэт. У этого же автора есть еще два романа... Признаюсь, я не запомнил названий. Один начинается в морге, а кончается на Гревской площади. И в каждой главе людоед пожирает младенца.

Толстый господин. Вы сами это читали, сударь?

Элегический поэт. Читал, сударь; действие происходит в Исландии.

Толстый господин. В Исландии! Какой ужас!

Элегический поэт. Кроме того, он сочиняет оды, баллады и еще что-то, где дело касается Бунаберды.

Шевалье (смеясь). Белиберды! Воображаю, как это звучит в стихах.

Элегический поэт. Он напечатал также драму - если можно назвать это драмой. Там имеется такая поэтическая строка:

Двадцать пятого июня пятьдесят седьмого года.

Какой-то гость. Вот так поэзия!

Элегический поэт. Гораздо проще изобразить это цифрами. Взгляните, сударыни:

25-го июня 57 года. (Смеется).

Все смеются.

Шевалье. Да, современную поэзию трудно понять.

Толстый господин. Ну, об этом субъекте нечего говорить. Он просто плохой версификатор. Как, бишь, его зовут?

Элегический поэт. Его фамилию не только трудно запомнить, но и произнести трудно. Что-то близкое к готам, вестготам или остготам. (Смеется.)

Г-жа де Бленваль. Дурной человек.

Толстый господин. Отвратительный.

Молодая женщина. Мне говорил один его знакомый...

Толстый господин. Вы знакомы с его знакомым?

Молодая женщина. Да. И этот знакомый говорил, что он тихий, простой человек. Живет уединенно и по целым дням возится со своими детьми.

Поэт. А по ночам он трудится над мрачными стихами. Как странно; у меня сама собой сложилась стихотворная строка:

А по ночам он трудится над мрачными стихами.

И цезура на месте. Остается только найти рифму. Нашел! "Грехами".

Г-жа де Бленваль. Quidquid tentabat dicere, versus erat {"Что ни начнет говорить, все выходило стихом" (лат.). Г-жа де Бленваль перефразирует стих из автобиографии Овидия, говорящего о себе (Овидий, "Скорби", кн. 4, элегия 10, стр. 26):

Et quod tentabam scribere versus erat.

(Что ни начну я писать, все выходило стихом.)

В. Г"}!

Толстый господин. Вы сказали, что у этого писаки есть маленькие дети. Не верю, сударыня! У сочинителя такой книги! Такого гнусного произведения!

Один из гостей. А с какой целью он написал эту книгу?

Элегический поэт. Почем я знаю?

Философ. Он, кажется, думает этой книгой способствовать отмене смертной казни.

Толстый господин. Я же вам говорю, просто безобразие!

Шевалье. Ага! Понимаю! Поединок с палачом.

Элегический поэт. Он яростно ополчился на гильотину.

Тощий господин. Верно, все высокопарные разглагольствования?

Толстый господин. Не угадали. Смертной казни, как таковой, там посвящено не больше двух строчек. Все остальное - только ощущения.

Философ. Крупная ошибка. По этому вопросу можно многое сказать. А драма или роман отнюдь не убедительны. Кстати, я читал книжку. Плохо написана.

Элегический поэт. Отвратительно! Разве это можно назвать искусством? Это значит перейти все границы и лезть напролом. Если бы еще преступник был какой-нибудь известный. Ничуть не бывало. Что он сделал? Никто не знает. А вдруг это какой-нибудь отпетый мерзавец? Как можно заставлять меня заниматься кем-нибудь, кого я не знаю?

Толстый господин. Никто не имеет права навязывать читателю чисто физические страдания. Когда я смотрю трагедию со всякими смертоубийствами, меня это не трогает. Но от этой книжки у человека волосы шевелятся на голове и мороз подирает по коже, а потом всю ночь мерещатся кошмары. Я два дня был болен после того, как прочел ее.