Мария Барышева - Увидеть лицо

• Название: Увидеть лицо
• Автор: Мария Барышева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Одиннадцать человек, десять пассажиров и водитель, едут на автобусе. Точнее они немного задремали и проснулись, когда автобус тряхнуло. И тут выясняется, что автобус заблудился. Что все пассажиры ехали в разные места и из разных мест. Что водитель вообще очнулся не в том автобусе, в каком он начинал путь. За окном — проливной дождь и странный лес, в котором перемешаны все возможные деревья. А еще табличка на которой написаны все города, в которые они едут. После пяти часов езды по пустынной трассе они подъезжают к странному пустому дому. При этом одновременно у дома кончается дорога, а в автобусе кончается бензин…

У автора куча произведений, все, насколько я понимаю, одного плана. Новинкой является не это произведение, другое, просто я взял наугад. Мне понравилось. Затягивает. Во всяком случае я проглотил почти 300 кб, почти не заметив этого. Даже потом перепроверил, да, действительно — в первой выкладке (из четырех) около 15 авторских листов. Так что моя рецензия явно должна быть положительной. Автор пишет, что издательства отвергают. Возможно, что это из-за неправильного позиционирования книги. Если автор и в издательства посылал как фантастику, то он не прав. Возможно, что из-за большого объема книги. Может быть автору стоило поискать наоборот — продолжающиеся серии? Издают же серии вроде «Готики» (хотя я сам эту серию не читал). Возможно, что для ужастика всетаки слишком медленное развитие сюжета, и отсюда некоторые «страшилки» (табличка с названиями, попытка вспонить себя как толстую женщину, видение с убийством у Евсигнеева и потом находка им вещей парня) мне кажутся немного пристегнутыми сбоку. Хотя не сомневаюсь, что дальше они свою роль сыграют. Моя оценка 8.0. Весьма осторожная. Я не берусь в данном случае судить — достойна повесть опубликования или нет. Я очень давно не читал ужастики, даже не помню что читал в последний раз (Стайна?). Скорее это моя рекомендация всем попробовать прочитать. Думаю, что многим понравится. Сам буду рад услышать мнения по этому произведению.

---

Одеяло, его одеяло ползет вверх, и он судорожно вцепляется в него. Одеяло продолжают тянуть, и тогда Леша кричит:

— Не тронь! Уйди! Не лезь ко мне!

— Лешенька, опять?.. Ну ты же уже взрослый мальчик, тебе ведь девять лет уже! Ну это же просто гром, — мать, не особо сведущая в предмете, на мгновение замолкает. — Тучки сталкиваются…

— Пока не кончится — не выйду!

Мать вздыхает, потом покладисто говорит:

— Ладно, сиди… Как кончится — я тебе скажу.

— Только когда совсем кончится!

— Хорошо, Лешенька, хорошо. Только смотри, скоро Настя из школы придет — смеяться начнет, нехорошо…

— Будет ржать — в ухо получит!

— Ох, дети, дети… Лешенька, а покушать? Картошечки горяченькой будешь?

— Сюда принесешь.

— Так ведь темно там…

— У меня фонарик есть.

Мать уходит. Она всегда соглашается. Леша знает, что она не станет делать того, чего он не хочет, потому что любит его гораздо больше, чем дуруНастьку. А он сидит под одеялом, пока не кончается гроза — сидит долго, то и дело зажигая фонарик на короткие промежутки времени — экономит батарейки — и при его свете смотрит на цветные лоскутки, вспоминая, какой от чего отрезан. Мать сама сшила это одеяло для него несколько лет назад — большое плотное ватное одеяло, и, прячась под ним от грозы, Лешка выучил его наизусть — каждый лоскуток, каждый рисунок.

Потом страх как-то сам собой сошел на нет, превратившись в терпимую хандру, а одеяло, чтоб не напоминало о былом позоре, он велел матери выбросить. Значит не выбросила, глупая старуха! Отдала кому-то… ведь не на свалке же эти богатеи его подобрали! Потому что это было то самое одеяло, которое он раз за разом изучал, водя по нему тонким лучом фонарика. Вот этот оранжевозеленый лоскуток от старого матушкиного фартука. Этот голубой с черными разводами — от халата. А этот белый с глупыми утятами — от старой сеструхиной пижамы. Он мог назвать любой из этих лоскутков. Любой!

Порыв ветра швырнул в оконное стекло тяжелые дождевые капли, и Алексей вздрогнул. Его рука непроизвольно дернулась к одеялу, потом он резко развернулся, сдернул одеяло с кровати и швырнул его в угол, сметя с тумбочки какие-тобезделушки. Бросился к своим вещам, вытащил сотовый телефон, нажал на кнопки и приложил трубку к уху.

Тишина.

Он выругался и швырнул телефон на кровать. Его руки дрожали.

— Значит, раскопали! — прошептал Алексей, уставившись в мокрое окно в щели тяжелых кремовых занавесей. — Раскопали, суки! Удавлю!

Он поднял пакет и торопливо запихнул его в наволочку. Пристроил подушку на кровати, косо бросил сверху покрывало и направился к двери.

* * *

Ее пальцы двигались с той особой плавностью, которая была присуща всем ее движениям, и золотистые пряди послушно скользили между ними, сплетаясь в толстую косу, тяжелую и блестящую. Она делала так каждый вечер — привычка, выработанная еще с детства. Бабушка, ложась спать, всегда заплетала свои волосы в косу, приговаривая: «Волосам в косе спать слаще». Волосы у нее были длинные и густые — до глубокой старости и так и не поседели.

Марина перебросила косу через плечо, сняла халат и подошла к большому, во весь рост зеркалу. Вытянулась, поднявшись на носки, потом изогнулась, чуть повернувшись в сторону, и медленно провела ладонью по своей идеальной формы ягодице. Улыбнулась зеркалу, и отражение вернуло ей мягкую довольную улыбку.

— Свет мой, зеркальце… — пробормотала Рощина и зевнула, показав мелкие аккуратные зубы. Ее аметистовые глаза были сонными, но где-то в глубине мерцало легкое беспокойство и какая-то неустроенность, которой она не могла понять.

Пожав плечами, Марина подошла к шкафу, открыла его и зашуршала целлофаном. Вытащив нужный сверток, она распаковала его и, держа за бретельки, легко встряхнула короткую ночную рубашку из тончайшего темносинего кружева. Бросив целлофан в шкаф, она быстро надела ее и снова подбежала к зеркалу.

Богиня! Настоящая богиня. Жаль, оценить некому.

В памяти вдруг, как назло, всплыли те чужие, жуткие глаза взглянувшие на нее из зеркала ванной — глаза, медленно затягивающиеся влажной дымкой.

Не было никаких глаз! Никаких глаз не было!

Отойдя от зеркала, Марина проверила — надежно ли заперта дверь, а потом, мягко ступая босыми ногами по пушистому ковру, подошла к кровати, отвела ладонью тонкую ткань балдахина и скользнула под пухлое одеяло, чуть поежившись от прикосновения к телу холодной простыни. Взглянула на расписной потолок, потом перевернулась на живот и блаженно вздохнула, уткнувшись лицом в мягкую подушку, приятно пахнущую какимито цветами. Усталое тело возликовало долгожданному комфорту, ресницы неумолимо потянуло вниз, и, уже засыпая, Марина протянула руку, чтобы выключить ночник. Другая ее рука скользнула под подушку и вздрогнула, наткнувшись на что-то холодное, ребристое и чуть звякнувшее от ее прикосновения. Марина убрала руку, уже почти коснувшуюся выключателя, и удивленно открыла глаза. Ее пальцы сжались на странном предмете и вытянули его из-под подушки.

Это были ключи — один медный с длинной и сложной острой бородкой — от квартиры, другой маленький, чуть погнутый и совсем простой — от почтового ящика. На железном кольце вместе с ключами висели несколько брелоков — цветочек, куколка, круглая пластинка с нарисованными на ней горами, розой ветров и надписью «Кавказ», матовый светлокоричневый округлый камушек и босая подошва человеческой ноги, на которой зеленой ручкой было нарисовано немного кривое сердечко, заключавшее в себе буквы С и Н.

Марина судорожно сглотнула. Ее рука дернулась, и связка ключей и брелоков соскользнула с ладони и со звяканьем закачалась в воздухе, удерживаемая лишь за розовый цветочек, зажатый между пальцами.

— Это тюльпан!

— Нет, колокольчик!

— Розовых колокольчиков не бывает!

— Нет бывают!.. И вообще, это, скорее всего, роза!

— Вообще не похоже!..

Марина закрыла глаза. Ее пальцы, словно у слепой, ощупывали ключи и брелоки, скользя по каждому зубцу и каждой выемке — снова и снова — так, как делали это когда-то почти два десятка лет назад.

Подруги не разлей вода еще с подготовительной группы — она, Марина Рощина с заплетенными в толстую золотую косу волосами, и Норматова Дилярам, Диля, с резкими неправильными чертами лица, темноглазая и темноволосая с неизменным веселым коротким хвостиком почти на макушке. Диля наполовину узбечка, несколько лет назад она вместе с родителями и престарелой теткой переехала в Волжанск из города со смешным названием Ахунбабаев. Мать Марины не одобряла их дружбу, считая Дилю некультурной и какойто чумазой, но мнение матери Марину мало волновало. Семья Норматовых была бедновата, и Марина с самого начала окружила Дилю дружеской обволакивающей опекой, приглашая ее на обеды, отдавая ей старые или надоевшие вещи и игрушки и охотно принимая взамен ее обожание. Самой лучшей забавой у них было наряжаться в платья Марининой мамы, когда той не было дома, обвешиваться ее украшениями и танцевать в гостиной под музыку Поля Мориа или Франка Пурселя. Плохо, что это бывало так редко.

Утро солнечное, теплое. Они идут, обмахиваясь веерами из опавших кленовых листьев — цветных, ярких — от светлой зелени до глубокого бордо. На Маришке пушистый белый беретик, на Диле — вязанная желтая полоска, закрывающая уши, а вокруг шеи — длинный тонкий шарф, красивый, хоть и немного потертый. Маришке приятно видеть на Диле этот шарф. Раньше он принадлежал ей.

— … сегодня не раньше семи придет. Так что после…

— Нет, говорю же — не могу! Мама сказала сегодня сразу домой, с тетей Шахнозой посидеть, потому что никого не будет.

Рощина надувает губы. Шахноза Норматова ей не нравится, даже пугает — тощая, морщинистая, похожая на высушенную рыбу, и все время с папиросой. И глаза у нее, как у мертвой рыбы — тусклые и выпученные.

— А она сама не может посидеть что ли?

— Неа. Заболела. Лежит и все время вот так делает — хрхр! — Диля дергает губами, закатывает глаза и смеется, потом сморщивает нос. — От нее так воняет, фууу!

— Ну чего она не может сама полежать?

Диля мотает головой.

— Ну Дилька! Мама неизвестно когда в следующий раз уйдет так надолго!

Черноволосая головка снова отрицательно качается. Маришка понижает голос.

— Дилька, она такое платье новое купила! Бархатное! До пола!

Выражение лица Норматовой становится жалобным, но решимость остается.

— И браслет купила, Дилька! Большой такой! А я нашла, куда она шнур от магнитофона спрятала!

— Не могу! — с отчаяньем говорит Диля. — Влетит! Пожалуйста, Маришка, давай в другой раз, а?

Маришка смотрит на подругу почти зло. Как Дилька может ей отказывать?! Как после всего, что она для нее сделала?!