Сергей Клычков - Князь мира

• Название: Князь мира
• Автор: Сергей Клычков
• Жанр: Русская классическая проза

 Проза русского советского писателя С. А. Клычкова (1889- 1940) связана с гоголевской традицией совмещения реального и фантастического планов - это создает в романах "Сахарный немец", "Князь мира" и др. атмосферу гротескно-сказочного быта, в котором действуют его излюбленные герои - одинокие мечтатели, чудаки, правдоискатели.

---

- А вы бы, барыня, откинули их, - уставилась в карты Аленка, - тройки нужны, только когда играют в носы!..

- Ах, молчи ты лучше с носами, - оборвала барыня девку, - нет… нет… опять не выходит… кружатся порозь трефовый с червонною дамой, -кокетливо барыня откинула полную руку с прозрачным рукавом дорогой кисеи, -всегда этот пень снизу сидит, и никакой мастью его не вызволишь на середину… А дама всегда, как на прогулке, как на прогулке, откладывается очень-очень удачно… Ты как думаешь, Аленка, правильно я гадаю на червонную даму?

- Червонная, барыня милая, самая вдовая масть! - пролепетала птица-синица.

- Верно, Аленка, вдова! Вдова бедная, брошенная! - Рысачиха поднесла к глазам, из которых повисла на щеку большая слеза, тонкий платочек и глубоко вздохнула.

- А вы, барыня, попробуйте как-нибудь подмешайте… подфальшуйте немного… может, тогда и выйдет пасьян, - с участливой серьезностью прощебетала птица-синица, - карты, известное дело, любят подместку!

- Скажешь тоже еще, - нахмурилась барыня, - ну, и выйдет не пасьян, а мужик Касьян!

- Ох, барыня милая, мы когда в козыри играем, так всегда фальшуем! А то в дураках насидишься!

- Дураки и есть!

- Нет, барыня, больше фальши, от дураков дальше, как говорит Никита Мироныч: в дураках, говорит, не в старостах!

- Молчи лучше, дура, - отрезала барыня, - когда ничего не понимаешь!

Со щек Аленушки сбежал торопливый румянец, колотнуло под сердцем, и девка испуганно опять подобрала живот.

- Нет… нет… никак не выходит!.. Дама к нему всей душой… всей душой… а он… да что ты, Аленка, как я в последнее время гляжу на тебя, стоишь все как-то отклячась… Некрасиво! Сама себя этим очень дурнишь!

Аленушка вспыхнула до волосинки и каждым перушком задрожала, но барыня зевнула после такого вопроса и, смешавши колоду, перешла к клавесинам.

Дивно было Аленке вечерами стоять у барыни за плечами, держа в руках трепетно горящие свечи…

Перед барыней на подставке разложены широкие листы с чудными букарашками и червячками, ползущими то поодиночке, то целыми кучками по пяти тонким линейкам, и клавесинные клавиши скалятся в пламени свеч, словно с белыми и черными зубьями вперемежку раскрытая пасть.

Нет, кажется, слов подходящих на свете для обозначения томительной нежности звуков, плывущих в чудном мелькании пальцев барыниной ручки… может, есть они у ручейка, у того самого леса с бесчисленными переливами соловьев, по которому гуляет Аленка с Бурканом во сне, собирая ягоды или грибы, - ох, этот сон: ягоды - к слезам, а грибы - тоже грыбаться… плакать!.. Сами от этих переливов подкашиваются у Аленушки ноги, чувствуя горячей голой ступней, как качается пол… больно бьет под самое сердце непонятная истома, стесняя дыханье, и в глаза, словно по делу, набиваются глупые слезы… и то ли это рыданья слышатся в них, то ли искристый, неудержимой радости и веселья девичий смех, каким заходятся девки, купаясь в покосное время в реке, только трели и переливы подымаются вот выше, все выше, и все чаще и незаметней для глаза порхают по белым и черным фисташкам пальчики обнаженных по локоть рук… в комнате вдруг сквозь проступившие слезы Аленки начинает все оживать, кажется, вон на камине фарфоровый пастушок, обнявши в розовом платье пастушку, положил на пояс девушки руку, и они склонились друг к другу и, видно уже не стыдясь никого, поплыли по самому краю камина в неведомом простым людям танце - лянсе, и голые псиши за ними как будто все ниже обнажают собранные на самом стыду складки ажурных станушек, и звонко, отвечая каждому еле уловимому взмаху барыниной ручки, трепещут амуры за плечиками бабочкиными крылушками, собираясь лететь, а сверху фонарь выпялил на Аленку совсем живые глаза китайских драконов, у которых головы человечьи, а одна так и вовсе ни дать ни взять как у Хомки, вместо же ног и рук чешуйчатые змеи, вьющиеся в беспрестанном движении по прозрачному шелку расписанного абажура.

Аленка переминулась с ноги на ногу и моргнула глазами, смахивая щекочущую слезинку с ресницы, выпер у нее далеко живот и отразился в полированном лаке клавесинной крышки, выдавая барыне страшную для Аленушки тайну.

- Эт-то что у тебя такое? - пнула барыня девку всею ладонью в пупок. - Ветром, что ли, надуло?

Аленка вскрикнула, застигнутая врасплох, и, не соображая, что делает, глядя на барыню большими глазами, поставила на пол тяжелый подсвечник, страшно перекосилось на нее в хлынувшей с потолка полутьме тонко очерченное лицо Рысачихи, и по полу забегали долговязые тени, прячась в углы…

- Ветром, говорю, надуло? - вскочила барыня, замахнувшись на девку. -Отвечай, паскуда!

- Барыня… милая… - всхлипнула Аленка и, приготовившись к удару, закрылась руками.

- С кем нагуляла? - рванула барыня девку за косу. - Отвечай! Ай да гулена Алена!.. Ну и ну!

- Не знаю, барыня… ей-бо, пра… не знаю! - упала Аленушка на колени.

- Ну и ну! Так и не знаешь? Ужели успела забыть?

- Не знаю… - шепчет Аленка.

Про майора, конечно, и в голову не пришло Аленушке заикнуться в эту минуту, должно быть, больше с расплоху да страху, чем из расчета, хотя как же не знать было Аленке, что нет такой казни на свете, которой бы не придумала барыня, если бы она обмолвилась словом.

- Ну! - сложила барыня руки.

- Не знаю, - опять прошептала Аленка в ответ и спрятала голову между коленок.

- Да что ты со мной в козыри, что ли, играешь? В дурах, что ли, оставить хочешь? А? - исказилась Рысачиха нехорошей улыбкой, и судорога, как молния, прорезала ее лицо наискосок.

- Осподи боже, осподи боже… смилуйся надо мной! - перекрестилась девка поспешно.

- Говори начистоту: кто? Буркан? - прошептала и барыня, словно боялась этого слова. - Он?

- Ей-бо, пра, барыня, нету!.. С Буркашей только и всего, что поцеловались на Пасхе… так в Пасху ж целуются все же… Сами же знаете вы… как же с Бурканом… когда я от вас ни на минуту… - приподнялась девка немного, жадно глотая слезы вместе со словами.

- Ты у меня не на аркане… захочешь, так выберешь время. В козыри, в козыри, девка, играешь! Та-ак… не думала, не ду-умала, что барыню, за милости ее, в таких дурах оставишь! Ловко обделала дельце… Да как ты смела, трепалка, без спросу? - Барыня подошла к двери и, чуть приоткрывши ее, крикнула в темноту: - Савишна, Савишна! Дура да-авишна!

Затрепетал в коридорной темноте огонек на этот крик, и захлюпали вдали мягкие туфли, видно, что Савишна уже бежала со всех ног, по одному голосу барыни догадавшись, что случилось что-то такое, отчего этой ночью ей уже не уснуть.

- Что тебя, ворону, никак не дозовешься? - зыкнула барыня, когда перед ней вырос длинный нос из темноты и загорелись прыгавшие глазки под лобовиной, в которую словно вросли за ухо на черной тесемке очки.

- Чайку, што ли, калина-малина садовая, захотела? - клюнула ключница носом.

- У… у, водохлебка!.. Только и знает, что чай лыздать да дрыхнуть!.. Позови Хомку! - полуобернулась барыня, отходя от двери.

- Сью минуту, калина-малина, и то с твоей музыки малось соснула, сью минуту! - Ключница взглянула одним глазком на Аленку и снова заковыляла по коридору, а барыня метнулась к девке, дернула за косу, на что Аленушка звука даже не проронила, прошлась из угла в угол и, остановившись у клавесин, уронила как бы нечаянно руку, не глядя на ноты, и мимо Аленушки побежал тонкоголосый ручеек из пасти поющего зверя, которому на простом мужичьем языке, кажется, нету названья…

ХОМКА

Разные родятся люди на свете…

Святые и разбойники, простаки и жулики…

Одного человека за золотую гору не подобьешь на нехорошее дело, а другой за калачи пойдет в палачи…

А человек живет, словно зверь следит по пороше… и все… все пишется в книгу!

Все пишется в книгу, и, когда нарождается новая жизнь на земле, звезда загорается в небе, как заглавная буква в рисунок и краску, и с буковки этой начинается новая в книге строка и… книгу эту читает не какой-нибудь буки-аз-ба-ба читарь, а чтец настоящий, мудрый начетчик грешных слабостей человечьей души…

Думали так наши деды, да и теперь еще по глухим местам многие думают так же, но если подумать и нам и кой в чем разобраться, так выйдет, пожалуй, и правильно то, что самим еще дьяволом в первозданные дни, как любил говорить поп Федот, в великой книге создателя ради кромешной шутки были перепутаны многие строки…

…И сроки сбываются… и время идет!..

*****

Хомка словно чутьем слышал, когда его позовут к барыне, и потому не заставлял себя долго ждать.

Был он у барыни за самого нужного ей человека, егерь над егерями, хотя барыня его не любила: Хомка был безобразен не по-человечьи!..

Говорили про него, что еще в люльке Хомкины щеки черт языком облизнул, потому что мать от него после родов раньше семи дней вышла на улицу и чертыхнулась, споткнувшись… действительно, можно было подумать на черта, такие красно-багровые языки шли у него по обеим скулам под мутные, словно помои, глаза и из-под глаз загибались за шею, смотреть долго не будешь на такого человека, а взглянешь разок и отвернешься, потому что зарежет глаза и самому будет неловко… ох, эти Хомкины губы, рот до ушей, словно разворочено лежалое мясо, которое уже проросло синими жилками и дало душок, к тому же и волос у Хомки лез отовсюду, как из забора крапива в каждую щелку, и при смоляной своей черноте еще сильней оттенял багровые невыводимые знаки чертового поцелуя…