Михаил Салтыков-Щедрин - Статьи. Журнальная полемика

• Название: Статьи. Журнальная полемика
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Жанр: Критика

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.

Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.

Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.

В девятый том вошли статьи, рецензии, некрологические заметки.

---

В предпринятом Салтыковым в конце 50-х годов «исследовании» внутреннего мира простого русского человека, его идеалов и «задушевных воззрений», всем этим предметам славянофильских интересов и изучений уделяется значительное внимание. Однако в принципиальной и конкретной разработке их Салтыков шел собственным путем, шел «по… дороге своего развития».[199] Корень расхождения в том, что, в отличие от славянофилов, идеализировавших в национальном характере и в истории русского народа проявления пассивности и послушливости, а в народном мировоззрении «аскетизм», Салтыков рассматривает эти элементы как социально отрицательные и в значительной мере наносные, а значит, и временные. Он объясняет их, с одной стороны, исторической молодостью русского народа («младенец-великан»), а с другой — воздействием на психологию и быт народа длительного господства крепостного права («искусственные экономические отношения»).

В поисках борьбы с враждебными и отрицаемыми элементами в народных воззрениях Салтыков стремится опереться на здоровые общественные силы самого народа. Он ищет такие силы во всех активных формах духовной жизни масс, в том числе и в явлениях, прикрытых покровом религиозных настроений и идеологии. Отсюда интерес к народной психологии религиозного подвига, рассматриваемого Салтыковым в качестве одного из видов «служения избранной идее». Пафосом такого подвига проникнуты многие страницы «Сказания…» Парфения. Салтыков подчеркивает, что он смотрит на это сочинение с точки зрения «этнографической» (а не религиозно-богословской). Главный интерес «Сказания…» заключается, по его мнению, в том, что оно «делает читателя как бы очевидцем и участником самых задушевных воззрений и отношений русского человека к его религиозным верованиям и убеждениям». Салтыков не раз подчеркивает свою отдаленность от этих верований и убеждений, персонифицируемых в фигуре Парфения и в его поисках «истинной веры». Тем не менее он заявляет о своем сочувствии искренности и страстности этих поисков и той силе «самоотвержения», которая порождается ими. «Причина этому, — пишет Салтыков, и это ключ к разъяснению его интереса к «Сказанию…», — очень понятна: нам так отрадно встретить горячее и живое убеждение, так радостно остановиться на лице, которое всего себя посвятило служению избранной идее и сделало эту идею подвигом и целью всей жизни, что мы охотно забываем и пространство, разделяющее наши воззрения от воззрений этого лица, и ту совокупность обстоятельств, в которых мы живем и которые сделали воззрения его для нас невозможными, и беспрекословно, с любовью следим за рассказом о его душевных радостях и страданиях».

Характерная для просветительских взглядов и просветительского же этизма Салтыкова тенденция придавать морально-психологическим категориям преувеличенное и универсальное значение, считать общественно ценными все убеждения, в основании которых «лежит искренность и действительная потребность духа», приводят его, несмотря на все оговорки, к идеализации религиозного чувства (особенно в первой редакции статьи). Его попытки классифицировать проявления «аскетизма» в народных воззрениях соответственно критериям «энергии духа» и его неподкупности оказались малоуспешными. Течения, в которых, по мнению Салтыкова, «преодолевалось аскетическое отторжение личности от общества» и которым он поэтому предсказывал «в будущем великие и бесчисленные последствия», очень нечетко отделялись от тех вероучений, где не усматривалось никакого положительного начала. В этом смысле показательны, например, колебания в оценке «страннического толка», получившего в двух редакциях статьи противоположные характеристики.

Создается впечатление, что, задумав статью с целью показать на материале повествования инока Парфения идеологически и психологически здоровые тенденции в религиозных настроениях масс, Салтыков в процессе работы над статьей пришел к принципиально другой оценке и этих настроений, и самого сочинения. Соответственно этому он начал переводить статью (правка рукописи) в другой ключ — в ключ резкой полемики с «аскетизмом» и его защитниками. О том, что Салтыков занял или склонен был занять отрицательную позицию по отношению к «Сказанию…», которое по значению своему в сфере разъяснения внутренней жизни русского народа он ставил вначале рядом с высоко ценимой им «Семейной хроникой» С. Т. Аксакова, — свидетельствует не только характер правки рукописи статьи-рецензии, но и одно мемуарное свидетельство. Оно принадлежит Ап. Григорьеву и находится в его известной работе 1864 г. «Парадоксы органической критики». Вспоминая об одном из своих наездов в Петербург — судя по контексту, весной 1857 г., — Ап. Григорьев писал: «…на одном из литературных вечеров <…> довелось мне завести речь о книге отца Парфения с человеком, которого я, судя по его деятельности, мог считать более компетентным судьею в отношении к народу и его быту, который тогда не только одни губернские сплетни рассказывал, но подчас к народу сильное сочувствие высказывал и даже раскольников с некоторым знанием дела изображал, да и притом честно, а не ерыжно, как один знаток их быта… Компетентный господин в ответ на мою речь выразил только опасение насчет вреда подобных книг, что она, дескать, не развила бы слишком аскетического настройства».[200]

Особенный интерес для истории мировоззрения Салтыкова представляют те места статьи, преимущественно начало и конец второй редакции, где он говорит о «молодости» и о «будущем» русского народа, высказывает свое отношение к различным воззрениям на русскую жизнь и стремится выработать собственный взгляд на нее (см. об этом выше, стр. 530–531). Салтыков резко отрицательно отзывается об уже отмирающем, «сонном полуидиллическом воззрении, которое смотрело на народ, как на театральную толпу»,[201] имея здесь в виду теории официальной, или, по выражению Чернышевского, казенной, народности. Но главная его критика направлена против тех трактовок общественной и духовной жизни народа, в которых идеализировались разного рода формы ограничения живых и законных интересов личности в пользу искусственных интересов «личности высшей и коллективной». Здесь Салтыков выступает впервые против крестьянской общины, и, быть может, не только в славянофильском ее понимании. Но прежде всего его критика затрагивает славянофильские взгляды и защиту общинного строя.

Славянофилы, и в первую очередь Константин Аксаков, считали общину основой народной крестьянской жизни, формой, обеспечивающей раскрытие лучших сторон духовной и материальной жизни простого русского человека. Решительный противник «порабощения частной личности в пользу общины, мира…», Салтыков, напротив того, считал общину одною из отрицательных и потому отвергаемых им форм русской народной жизни. По его мнению, она сковывала развитие личности общинника и обрекала его во всех сферах деятельности и быта на ненавистный Салтыкову «подвиг послушания».

Заявленное, но ненаписанное или не дошедшее до нас продолжение статьи о «Сказании…», судя по заключительным словам публикуемой рукописи, должно было быть посвящено «подробному объяснению» значения «раскола», как одного из «капитальных явлений русской жизни».

Стр. 36. Селение Мануиловка — один из главных заграничных центров старообрядческого (поповщинского) движения близ города Яссы.

Стр. 36–37…благословящая рука… изображена именословно — то есть трехперстно, как это не признавали старообрядцы. Именословным такое сложение пальцев называли потому, что считалось, что оно воспроизводит начертание первых букв имени Иисуса Христа.

Стр. 37…сочинения протоиерея Андрея Иоаннова «о стригольниках», о котором мы… предоставляем себе поговорить впоследствии подробнее… — Это намерение не было осуществлено. Точное название книги: «Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках, так называемых старообрядцах, собранное из потаенных раскольничьих изданий, записок и писем», в четырех частях. В 1794 г. вышло ее первое, в 1855 г. пятое издание. Автор книги — протоиерей одной из петербургских церквей, ранее был видным старообрядцем-беспоповцем поморского толка.

Стр. 38…воззрение благоразумно прячется за конопляниками аскетизма и оттуда смело кричит своему противнику: «Найди меня в этой трущобе!» — Под «конопляниками аскетизма» разумеются, видимо, самодержавие и православие. Защита этих институтов как теоретиками официальной народности, так и славянофилами политически затрудняла открытую полемику с ними. В этой связи уясняется и ссылка на французского католического писателя Луи Вейо (Veillot), крайнего реакционера. Выступая в редактируемой им ультрамонтанской газете «Univers» против прогрессивных общественных направлений, он неизменно характеризовал их как силы, непосредственно угрожающие официальной религии и бонапартистскому режиму. В вопросах религиозных он превозносил пользу для народа суеверий, предрассудков, насаждал веру в «чудеса».