Римма Глебова - Мистические истории

• Название: Мистические истории
• Автор: Римма Глебова
• Жанр: Современная проза

Римма Глебова, член союза писателей Израиля. В России публиковалась в журналах "Советская женщина", "Работница", в коллективных сборниках нижегородских писателей. В Израиле ее рассказы выходили в альманахах: "Алия", "Грани", "Средиземноморье", в журнале "Шарм", а так же в русскоязычных журналах в США - "Русская Атланта" и "Алеф". В Израиле вышли две книжки повестей и рассказов. В израильском еженедельнике «Секрет» ведет рубрику «Проза жизни».

---

Но женщина в черном капюшоне не дала ей слова сказать, погрозила длинным пальцем. «Не обманывай себя! Не ребенок тебя волнует, а совсем другое. Вы, женщины, лживые все до одной… Так хочешь, или нет?».

«Нет», – Мара, сопротивляясь исходящей от женщины силе, резко качнула головой и с трудом отступила назад. Их разделило пространство. Ветер закрутился между ними белесым свистящим вихрем, в котором незнакомка растаяла, словно никогда ее и не было на пути Мары.

Мара дошла почти до ворот своего дома, но неожиданно остановилась… и повернула назад. Бегом добежала до того места, где… Там было пустынно и холодно, ветер гонял по асфальту кучки мусора, крутил ими и шелестел сухими обрывками мятых бумаг. Еле светили желтые фонари и на всем свете не было ни души. Наползал сырыми вязкими волнами промозглый туман, завертывая по пути всё в свои серые пелены – и мусор, и тусклые желтые фонари, и безнадежно сгорбившуюся жещину.

И кругом была только тьма, упавшая на дома, улицы, скверы и на весь маленький городишко.

Мара не помнила, как добралась до дому. Алон помог ей снять сырое тяжелое пальто, удивившись при этом, ты что, Марочка, под поливальную машину попала, на улице ведь дождя нет. И вообще, что с тобой, бледная ты…

Мара, не отвечая, подошла к окну. Как это странно… Высоко на темносинем бархате мерцали звезды и идеально круглая луна сияла среди них как королева.

– Скажи, Алон… Тебе никогда не хотелось вернуться?..

– Куда? – не понял он.

– Обратно, в нашу молодость. Там ведь хорошо было, гораздо лучше, чем сейчас… в этом противном хостеле, среди стариков и старух… Перемывают косточки! Кого нет рядом, того и перемывают. А в глаза любезничают!

– Не злись, Мара. И мы такие же, все одинаковы…

– Нет! – Мара обернулась к Алону, в светло-карих и по-прежнему красивых глазах Мары метались гневные искроки. – Они вечно жалуются, и дети не такие, и внуки равнодушные, и…

– Завидовать нехорошо, – тихо сказал Алон.

– Я? Завидую?! – Мара даже задохнулась от возмущения. Но как-то быстро сникла и пробормотала, отвернувшись и снова глядя в окно. – Но там было действительно лучше… Там были надежды…

Алон подошел к жене и тоже глянул на звезды.

– Знаешь, дорогая… я читал у одного умного писателя, что книгу жизни можно листать вперед, а если попытаешься листать назад, то… найдешь там только диббуков.

– А кто это такие?

– Я их сам не видел, конечно, но они могут исказить твою жизнь необратимо, так что ты останешься…

– У разбитого корыта? – с горечью усмехнулась Мара.

– Ну да, вроде того…

– Да, ты прав, – прошептала Мара, – лучше и не пробовать…

– Что? – переспросил Алон, так как уже давненько был туговат на одно ухо. А может, уже и на оба, только не признавался в этом. – Ты про свой хор говоришь?

– Да, – рассеянно ответила Мара. – У меня сегодня петь не получилось… фальшивила я.

Алон потоптался возле нее и отошел. Ему не хотелось говорить, что он звонил туда, в клуб, непонятное беспокойство владело им весь вечер, но ему ответили, что Мара почти сразу ушла. Значит, она в другом месте была. Что ж… так уже бывало когда-то. Женщины уходят вдруг, отодвигаются в сторону, но потом все равно возвращаются. Мара ведь тогда вернулась.

– Не стоит уходить из дома в плохую погоду, – глухо сказал он. – Можно заблудиться в тумане. Лучше подождать, пока прояснится.

– Да, – печально кивнула Мара. – Не стоило мне сегодня выходить.

– Марочка! – глаза Алона странно заблестели. – Забыл сказать, наш мальчик звонил, сказал, что прилетит на Песах, чтобы вместе праздновать! Какой же он у нас умница, хоть и хроменький, но как много достиг, ученым стал… ох, что это я говорю? Прости! Это же мне сон приснился… я тут без тебя вздремнул… Совсем из ума выжил! Но сон был, как явь… Я, когда ты ушла, к окну подходил, был туман как молоко, и какая-то женщина мимо прошла, вся в черном. Посмотрела на меня, прямо сверкнула глазами… мне даже неприятно стало. И что-то мне спать захотелось, прилег и вздремнул, на минуточку всего. И этот сон приснился… Прости меня, прости…

Мара не обернулась. Она продолжала смотреть в окно на сияющую луну. «Может, и мне только сон приснился? Но не было ведь луны, точно не было. Только туман и плохая погода».

Моя дорогая...

или, страдания души

Я умер. Но я вернулся. Я видел свои похороны. Они мне не понравились. Хотя пришло много людей, и принесли много цветов. Было жалко Элен. Она так отчаянно рыдала. Всю косметику смыло. А может быть, на ее лице и не было косметики – по случаю траура по мне. Давид держался прилично. Он всегда умел взять себя в руки. Лучший друг последние десять лет. В тот незабываемый день, почти шесть лет назад, когда мы с Элен поженились, он был шафером на нашей свадьбе. А потом очень часто занимал Элен в своих спектаклях. Я не думаю, что Элен такая уж хорошая актриса, просто Давид хороший друг. Он режиссер, а жена его друга актриса, почему бы её не взять в спектакль, когда есть подходящая роль. Пожалуй, он и сделал из нее приличную актрису.

Хотя все женщины, по моему убеждению, склонны – одни более талантливо, другие менее – к притворству, я видел, что рыдания Элен искренни. Мы же с ней любили друг друга! И потом, она ведь не знала, что я её вижу ! Мы с ней такие убежденные материалисты! Но, оказалось, что истин на свете много, но ни одна недоказуема. Я был там, на своих похоронах. Я все видел. А меня никто. Глядя на Элен, я даже готов быть заплакать. Но моя душа плакать не умела. Или еще не научилась.

Конечно, Элен ничего подобного не ожидала. А разве я сам ожидал? Ну, сердце покалывало последний год. Дальше – больше, как шилом! Врачи ничего не находили. Разве – переутомление. Но я продолжал много работать – стоять во главе крупной фирмы и мало работать невозможно. А вечерами частенько выпивал. С сослуживцами в баре, но чаще дома, втроем – я, Элен и Давид. Или – Дуд, как мы его звали. Случалось, выпивали много. Они допоздна обсуждали новую пьесу, а я уже, как правило, дремал в кресле. Иногда им нужно было порепетировать, тогда мы почти не пили, только по рюмочке, и я удалялся в свой кабинет поработать с документами, а они оставались в гостиной. Когда до меня доносились слишком громкие выкрики, или театральные стоны Элен, я морщился – переигрывает! Но никогда не выходил и не делал своих – дилетантских – замечаний. Им лучше знать, как следует играть ту или иную сцену.

Только не надо считать меня лопухом! Я такой же ревнивый, как и все мужья. Как любящие мужья. Но здесь я не видел повода. Потому что слишком хорошо знаю их обоих. Не будет Элен рисковать. Своей обеспеченной жизнью со мной, возможностью красоваться на всевозможных приемах великолепными нарядами и драгоценностями – для нее я ничего не жалею. Не жалел. А Дуд – молодые, ха, эти режиссеры всегда «молодые» – не имеет больших денег, выпустил спектакль, получил свое, и зачастую вбухал почти все в новый проект, и снова на мели – обычное дело. Я как-то предложил себя в «спонсоры», но Дуд резко отказался.

-         Хотя ты мне и друг, – сказал он с гордо-самолюбивым выражением на

некрасивом, но чем-то привлекающем всех к нему лице (режиссеры – те же артисты. Яд лицедейства пропитывает их лица, манеры и всю их жизнь), – всё

равно твои деньги будут «чужие». Я не люблю «чужих» денег.

– Тогда женись на богатой, – засмеялся я, – и все деньги будут твои.

Так что циничные сомнения и беспочвенные рассуждения (я в этот момент отбрасывал наши взаимные с Элен чувства и незыблемую веру в мужскую дружбу) вовсе не одолевали мою голову. Один раз удосужился поразмышлять на эту тему, разложил ситуацию на составляющие и – всё. Больше об этом не думал. Элен достаточно умная женщина, чтобы не совершать глупостей. А Дуд безоговорочно и слишком давно предан мне. И я отбросил от себя эту тему и больше к ней не возвращался.

Конечно, жаль, что я умер. Столько еще было впереди – неосуществленного. Расширить фирму. Съездить с Элен в те страны, где мы еще не были. Даже была еще надежда на ребенка. После двух неудачных беременностей Элен еще надеялась. Хотя в последнее время уже об этом не говорила, но я то хорошо знаю свою жену. Когда она молчит, значит, чего-то ждет. И я тихонько ждал, вместе с ней. Хотя она и не догадывалась об этом. Элен сильно была увлечена ролью в новой пьесе. Роль была большая и очень выигрышная для нее – для ее внешности и ее вокальных данных – Элен неплохо поет, а в пьесе героиня то и дело напевает – между слезами, любовными клятвами и страстными поцелуями, – мне довелось увидеть кусочек репетиции, когда я заехал за ней в театр. Жаль, что я уже не увижу Элен в этой пьесе. Всего жаль. Себя. Элен. Не успевшего родиться нашего ребенка. И такая тоска после увиденных похорон охватила мою душу, тоска всё ныла и ныла, и душа моя не выдержала. Я опять вернулся – еще раз, последний. Очень хотелось – нестерпимо! – посмотреть на Элен. Утешить её мне не под силу, но дать хоть какой-то знак…