Владимир Понизовский - Ночь не наступит

• Название: Ночь не наступит
• Автор: Владимир Понизовский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1972

---

А, какая забота! Хорошо, хоть и такой нашелся, все же и ровесник, и студент. Иначе и вовсе со скуки умрешь... К тому же парень был общителен, угощал вином из резного овального бочонка «Уж эти провинциалы!» — снисходительно думал Антон, однако от приглашения отведать имеретинского не отказывался. Как-то за стаканчиками затеяли они разговор о смысле жизни. Попутчик поднял стакан на свет, вино засверкало рубином, а он изрек:

— Жить весело, дорогой, вот и весь смысл, нет? Гуляй, люби, а?

— На скачках выигрывай и проигрывай? Ради этого стоит жить?

— А ради чего тогда, дорогой?

— Сократ говорил: нужно есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть.'

— О, большой мудрец он был! «Есть, чтобы жить...» Да, не будешь есть — с голоду помрешь... Мудрец правильно сказал. А ешь, вино пьешь, девушек любишь — и хорошо, жить можно, а?

— Счастливый ты, все тебе просто и ясно... — с тяжестью в душе проговорил Антон. — Конечно, самые мудрые высказывания мудрецов для нас как лекарства, которые мы не знаем как и от каких болезней применять. Ведь наступает в жизни момент, когда каждый вдруг задает себе вопрос: «Зачем, во имя чего нужно, чтобы я дышал, думал, в общем, жил?»

— Каждый, дорогой? А я вот и не думал об этой белиберде никогда, зачем думать? Раз живу, значит живу. Как там поют: «Пить-гулять будем, а смерть придет — помирать будем!» Давай еще налью. За твоих близких, за твоих родителей, чтобы здоровы и счастливы они были, чтобы болезни и несчастья обходили твой дом, чтобы твои враги языки проглотили! До дна пей, до дна!

— Неужели так ни разу ты и не подумал? — спросил хмелеющий Антон. — У тебя что — горя не было в жизни?

По лицу парня скользнула тень. Но он тотчас улыбнулся:

— Зачем о горе? Паровоз едет, вагоны едут, вино еще есть, скоро в Питере будем — зачем говорить о горе?

Он снова наполнил стаканы:

— А ты сам придумал: зачем живешь?

— Если есть в жизни смысл, то только один: бороться с несправедливостью, чтобы те, кому сегодня тяжело, жили лучше.

— О, да ты, дорогой, соцьялист, видать? Опасный человек! — парень погрозил пальцем. — А не страшно?

— А вот они, те, кто на Эриванской жизнями рисковали. Думаешь, им не страшно было? Для того рисковали, чтобы было золотишко пить-гулять? Думаю, не ради этого...

Антон снова вспомнил сизый дым и вырывающиеся из него сгустки огня. И солдата с вытаращенными глазами, на четвереньках ползущего по мостовой.

— Не-ет, не чтобы пить-гулять они бомбы бросали!

— Чего ты так горячишься, дорогой, а?

Кавказец округлил глаза и выразительно посмотрел на юношу. Антон вспыхнул, но многозначительно промолчал. Взял стакан:

— Давай за смелых людей, которые знают смысл жизни!

— Давай, давай, — согласился парень, — почему не выпить, когда хороший тост есть? И не всем же мышами быть, надо кому-то и кошками, а?

Тифлисский студент казался Антону симпатичным. Но все еще не оставляла его мучительная и тревожная мысль: «Где я его видел прежде?» И взгляд его казался странным. Так бывает, когда человек косит: вроде бы и на тебя смотрит, а вроде и мимо.

В Петербург поезд пришел ранним утром. Перрон был оживлен. Бежали встречающие с цветами. Толкались носильщики с латунными бляхами на фартуках.

Антон выбрался из-под дымных сводов вокзала на Знаменскую. Площадь была запружена экипажами. Очнувшиеся от дремоты ваньки зазывали клиентов.

Антон увидел своего попутчика-студента. В одной его руке был старый макинтош, а в другой большая фанерная коробка со шляпой. Антон еще в вагоне приметил ее, выпирающую круглым желтым боком с багажной полки. «Всего-то и имущества, — насмешливо подумал он. — С новой шляпой — привет столице!»

— Вам куда надо? — окликнул он провинциала.

— Да вот на Выборгскую сторону.

— Вы в Питере впервой? Ладно, покажу. Это мне почти по пути, — с покровительственной ноткой сказал он. — Да и дешевле вдвоем ехать, всего по три гривенника с носа.

— Пожалуй, — в некотором раздумье согласился тифлисец. — Какой огромный город, ай-я-яй, заблудишься — собственное имя потеряешь!

Они взяли одноконный экипаж подешевле. Провинциал бережно поставил свою шляпную коробку в ноги и умостился на вытертом сиденье бок о бок с Антоном.

— Мне — на Моховую, а его — на Выборгскую, — сказал Антон кучеру.

Прямо от Знаменской площади открывалась перспектива Невского. Утро было солнечное, но, видно, после недавнего дождя мостовая влажнела и дымка растушевывала даль проспекта. Парни попросили кучера откинуть верх экипажа и теперь этакими франтами катили по главной магистрали столицы. Кавказец крутил головой и ахал от восторга. Лицо его так и сияло. Антон взял на себя роль чичероне, показывал на исторические здания и снисходительно пояснял, чем именно они знамениты.

Извозчик собрался уже сворачивать на Литейный, но кавказец показал на видных впереди по Невскому бронзовых коней Клодта на мосту через Фонтанку.

— Тоже знаменитые, а? Там нельзя поехать-поглядеть?

— Можно и там, — поощрительно согласился Антон. — Крюку почти никакого. Да, это знаменитый Аничков мост. А эти скульптуры — всемирно известные «Укротители коней». Тут раньше стояли другие кони того же Клодта. Два из них Николай I отправил в Берлин, они установлены там перед королевским дворцом. А еще два — в Неаполь, в королевский парк. Но эти еще лучше прежних.

Под вздыбленным конем они свернули направо, на набережную Фонтанки.

Антон объяснил:

— Вот в этом угловом доме жил Виссарион Григорьевич, слышал такую фамилию: Белинский?

Парень покорно кивнул. Мелочные магазинчики в первых этажах были еще закрыты. Фонтанка делала изгиб, и с нею поворачивала и набережная.

— А в этом доме бывает Лев Николаевич Толстой, — продолжал студент.

Далее следовали парадная колоннада и лестничный марш училища святой Екатерины. Вплотную к училищу примыкал роскошной чугунной оградой с золочеными факелами поверху дворец графа Шереметева. Фамильный герб над воротами и на фронтоне дворца изображал двух львов с лавровой и пальмовой ветвями в лапах, со щитом, короной, мечами и крестами.

— Ой-е-ей! — только и пропел кавказец.

За Симеоновским мостом на противоположной стороне реки поднимался из зелени шлем-купол цирка Чинзелли и вплотную к нему примыкал Инженерный сад. Над вековыми липами плыл в небе золоченый шпиль оранжевого Инженерного замка. А по эту сторону шли старинные, классического стиля, здания министерства императорского двора, дворец графини Левашовой и князя Вяземского. Добродушные львиные морды глядели с фасада. Каждое здание было хранителем какой-нибудь легенды, и провинциал внимал Антону с благоговением.

Они подкатывали уже к Пантелеймоновскому мосту.

— А это что за дом, дорогой? — неожиданно спросил кавказец и дотронулся ладонью до спины кучера. — Придержи, будь любезный!

Попутчик показывал на ничем не примечательный снаружи, однако ж известный каждому петербуржцу дом департамента полиции. В этот час вдоль него прохаживались стражники, а к желтым дверям под чугунным навесом спешили чиновники в сюртуках и жандармских мундирах.

— Какую историю ты об этом доме расскажешь, а? — в тоне попутчика, в его взгляде была открытая насмешка. — А хочешь — я расскажу? Может быть, сойдем, пройдем, а?

Антон обомлел: «Попался! Как глупо!..»

— Поехали! — ткнул кучера рукой кавказец и улыбнулся до ушей, довольный произведенным эффектом. — Тебе, говорил, на Моховую? Зачем же крюк делать? Сейчас за угол, по Пантелеймоновской ближе. Не у пожарной части твой дом? Как раз по пути будет, а?

Он заговорщицки прихлопнул Антона по плечу, странно посмотрел, будто кося взглядом, и начал втолковывать кучеру, как лучше и ближе проехать переулками на Моховую.

Юноша сидел в немом изумлении, в поту. «Где я его видел раньше?» — сверлило в мозгу, но вспомнить он так и не мог. Он сошел у своего дома, вяло кивнул попутчику и, притворив дверь подъезда, прежде чем подняться в квартиру, посмотрел сквозь узорное стекло, как отъезжает экипаж. Парень же отвалился на потертую спинку сиденья, взгромоздил ноги на свою дурацкую шляпную коробку и, все еще самодовольно улыбаясь, приказал извозчику:

— А теперь на Финляндский вокзал, дорогой, да побыстрей, прошу тебя очень, можешь ты быстро-быстро?

Антон подождал, пока смолкнет дребезжание фаэтона, и, перепрыгивая через три ступеньки, понесся по лестнице вверх, у двери начал яростно крутить кольцо звонка. Дверь распахнулась.

— Тони! — мать обняла его и подставила щеку для поцелуя. — Приехал! Что так быстро?

Она с горделивой, ревнивой радостью оглядывала сына:

— Ну и слава богу, что-то тяжко было на душе... Соскучилась!