Мигель Эрраес - Хулио Кортасар. Другая сторона вещей

• Название: Хулио Кортасар. Другая сторона вещей
• Автор: Мигель Эрраес
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005

Издательство «Азбука-классика» представляет книгу об одном из крупнейших писателей XX века – Хулио Кортасаре, авторе знаменитых романов «Игра в классики», «Модель для сборки. 62». Это первое издание, в котором, кроме рассказа о жизни писателя, дается литературоведческий анализ его произведений, приводится огромное количество документальных материалов. Мигель Эрраес, известный испанский прозаик, знаток испано-язычной литературы, создал увлекательное повествование о жизни и творчестве Кортасара.

---

В Банфилде у них был просторный дом. По фасаду располагались входная дверь и пять прямоугольных окон с деревянными наружными ставнями, к дому вела подъездная дорожка, обсаженная цветами (особенно нравились Хулио огромные гардении), затем крыльцо в четыре ступеньки, с балюстрадой по обе стороны и плафоном в виде цветка, свисающего с потолка; над его небольшими каменными колоннами возвышалась крыша, покрытая темной черепицей. Однако самым привлекательным был сад позади дома. Похожий на лес, с потаенными уголками, которые с самого начала очаровали Хулио, с беседкой, укутанной вьющимися растениями, уставленной цветочными горшками и населенной котами и кошками, – он стал его любимым местом. Дом, где можно было затеряться, где можно было хранить воспоминания о других временах. «Я жил в одном из тех домов, где полно вещей, принадлежавших родителям, дедушкам и бабушкам, прадедушкам и прабабушкам, вещей бесполезных, но которые, однако, продолжают храниться в сундуках», – поведает писатель Омару Прего. Это был дом, в закоулках которого ребенку, открывающему мир, нетрудно было вообразить себя героем приключений, дом, где он находил пробки из граненого хрусталя от флаконов духов, «такие, когда смотришь сквозь них, видишь, как любой предмет повторяется пятьдесят раз, или цветные стеклышки, которые собирают и отражают свет, а еще линзы или стекла от очков, которые уменьшают или увеличивают все, на что смотришь». Дом, который можно назвать реминисценцией, появляющейся во многих его рассказах, особенно в таких, как «Бестиарий», «Конец игры», «Отрава», тематическая ось которых пролегает между детством и отрочеством, и где сильно ощущается автобиографический момент. Дом, атмосфера которого определила уникальное мировосприятие Кортасара и его склонность к феерии.

Прежде всего, мой дом представлял собой типичные декорации в готическом стиле, не только по своей архитектуре, но и по собранию в нем внушающих страхи предметов и поверий, по огромному количеству темных закоулков и по разговорам взрослых, которые они вели после обеда. Это были простые люди, круг чтения и суеверия которых были не слишком пропитаны существующей реальностью, и я, таким образом, еще в нежном возрасте узнал, что во время полнолуния является человек-волк, что мандрагора – растение, несущее смерть, что на кладбищах творятся ужасные и кошмарные вещи, что у покойников ногти и волосы растут до бесконечности, и что в нашем доме есть подвал, куда никто и никогда не осмелится спуститься (1, 65).

Название Банфилд происходит от имени Эдварда Банфилда, который некогда был управляющим Английской железнодорожной компанией, построившей сеть национальных железных дорог, – он упоминается также в связи с партией Ломаса де Саморы, в рядах которой состоял, – так вот, этот городок, название которого жители произносят с испанским акцентом,[9] расположен на юге Буэнос-Айреса, в районе порта, в пятнадцати километрах от города. Он не был похож на одно из тех 2460 мест обитания, из которых состояли в то время окраины Буэнос-Айреса и где жили в достойных сожаления условиях люди из глубинки и иммигранты (от пяти до десяти человек ютились в одной комнате площадью двадцать пять квадратных метров; это был городок с населением около пяти тысяч душ, соединившийся ныне с основной частью столицы, которая целиком его поглотила.

В городке была церковь – совсем маленькая; средняя школа, тоже маленькая; муниципалитет, местный футбольный клуб «Атлетико-Банфилд» и еще «Таладро-дель-Сур», основанный в 1896 году, который был одним из первых аргентинских футбольных клубов. Если продолжить разговор о первенстве, скажем, что по прошествии времени именно в Банфилде возникла первая организация аргентинских скаутов, которой руководил Хуан Гало Лаваль и которая была также одной из первых в мире. Кроме того, жители Банфилда начиная с 1897 года получили приятную возможность обзавестись местной газетой «Унион», ее начали издавать Филемон Наон и Викторио Рейносо, а в двадцатые годы ею руководил Луис Сисильяно. Как однажды сказал Кортасар, Банфилд не был обычным пригородом, как про него обычно говорили, он был метапригородом. Будет правильным уточнить, что он был составной частью городского хозяйства Буэнос-Айреса и относился к южной зоне Большого Буэнос-Айреса. Бесчисленное множество раз в рассказах писателя и во всем его творчестве встречаются упоминания о Банфилде, похожие на нижеследующее, взятое из рассказа «Вне времени», опубликованного в последней книге Кортасара, увидевшей свет при жизни, – одного из его самых ностальгических произведений.

Некий городок Банфилд с его немощеными улицами и Южным вокзалом, с его болотистыми пустошами, которые летом, в час сиесты, кишели разноцветными лангустами, Банфилд, который по ночам, словно в страхе, высовывался из темноты на перекрестках в неверном свете угловых фонарей, с его пересвистыванием конных полицейских и кружащимся нимбом из насекомых вокруг каждого фонаря.

Таким был Банфилд, городок, хранивший колорит аргентинского танго, в нынешние времена сильно разбавленный; городок, где переплетались сложные жизненные обстоятельства и затаенное насилие уживалось с очарованием и низменного и романтического, так что он был лишен серой заурядности, свойственной окраинам больших промышленных городов, заселенной люмпен-пролетариатом. Это место сильно отличалось от остального Буэнос-Айреса, который был настоящей метрополией; полчаса на поезде от центра города – и совсем другой ритм жизни, общественной и бытовой, вне всякого сомнения более расслабленный. Банфилд станет тем раем, где Хулио превратится в первого человека на Земле, в Адама, который хорошо изучит банфилдский муравейник, «черных муравьев, которые пожирают все на свете, устраивают муравейники на поверхности земли, на фундаментах домов или в каком-нибудь из тех таинственных уголков, где дом уходит в землю».

Эта цитата из рассказа «Отрава», в котором, как известно, в значительной степени отражен личный опыт, что много раз подтверждал сам Кортасар, помогает нам представить атмосферу городка, каким он был в двадцатых годах прошлого века: немощеные улицы, по которым ездили повозки торговцев, нагруженные ширпотребом, жилые дома, окруженные живой изгородью из кустов жасмина, персиковых деревьев и бирючины, ветви которой свисали до самой пешеходной дорожки, по которой ходили жители Банфилда, в большинстве своем мелкие собственники, вписывавшиеся в средний класс, порой в низший слой этого класса, те самые, которые несли над головой нимб принадлежности к нему, отделившись от своих семей или просто уйдя из семьи (как это случилось в семье Кортасара, уровень которой тем не менее был выше большинства соседей), но которые тщились сохранять все признаки, присущие высшим слоям культурного общества, вроде уроков игры на фортепиано, чтения книг, чашечки кофе или мате, составлявшей маленький ежедневный ритуал; молочник, который развозил на лошади парное молоко; недостаток освещения, хотя авенида де Майо в Буэнос-Айресе, прямо как бульвар Осман в Париже, сверкала вовсю современными по тем временам газовыми фонарями, – газовое освещение продержалось до тридцатых годов: в основном тогда освещались только углы домов, что только усиливало окружающий мрак, или перекрестки, что создавало некую светотень, которая, по словам писателя, весьма благоприятствовала влюбленным и преступникам, причем в одинаковой мере. Банфилд был волшебным царством для ребенка и царством обоснованных тревог для его матери, что и определило детство Кортасара как время всяческих предосторожностей и осмотрительного поведения (прибавим к этому некоторую долю хронической ипохондрии, царившей в семье), психологический климат которого зиждился на ощущении тревоги и в то же время на чувстве безмятежного покоя. В царстве короля Артура[10] не было границ, оно простиралось от сада, который был за за домом, и терялось в соседних садах. И каждый день его манили новые приключения. Шагнешь за линию и можешь идти без конца – как во сне.

В этой атмосфере и жила, приспосабливаясь друг к другу, семья из трех человек, которая затем расширилась за счет бабушки по материнской линии, Марии Виктории, и двоюродной тетки Хулио, Энрикеты, которая приходилась его матери двоюродной сестрой. Отсюда таким узнаваемым предстает перед нами контекст жизни Хулио в его рассказах, где ощущается не столько окружающий его матриархат, сколько отсутствие образа отца, что хорошо иллюстрирует, например, рассказ «Здоровье больных», где фигурируют тетя Селия, Мария Лаура, Пепа, Роса; это рассказ о том, что в Монтевидео умер их брат Алехандро, чью смерть скрывали от матери так бережно и так тщательно, что, когда мать, в свою очередь, умерла, Роса обдумывает, как сообщить о ее смерти Алехандро, забыв о том, что того уже давно нет в живых. Или уже упоминавшийся рассказ «Вне времени», с его героями Доро, Анибалем и Сарой «и запахом лета в жарком воздухе дней и ночей», и рассказ «Отрава», где так красноречиво узнаваемы и улица Родригес Пенья, и главный герой, и его сестра, и мать, и бабушка, и их дом, и юная соседка Лила, в которую влюблен герой-рассказчик, то есть сам Хулио Флоренсио, поскольку тут речь явно идет о его alter ego.[11]