Лев Вершинин - Рим или смерть

• Название: Рим или смерть
• Автор: Лев Вершинин
• Жанр: Историческая проза

Повесть о герое итальянского народа Джузеппе Гарибальди. В книге даны события 1848 - 1849 гг., когда Римская республика сражалась против иноземных захватчиков - австрийцев и французов.

---

– Не думаю, – отозвался Векки. – Конечно, граф Ринальди убежденный папист, вот даже портрет Пия со стены не снял, но он человек чести. Он не запятнает свое имя убийством в собственном доме.

– Если только не последует примеру своего обожаемого Пия! – горячо возразил Биксио. – Тот ведь тоже начал достойно, даже амнистию даровал. Только ненадолго его хватило. Едва римляне потребовали снизить налоги да еще свободы печати захотели, как он сразу показал себя во всей красе.

– Говорят, папу напугало убийство его министра Росси, – заметил Векки. – До того, что он заперся в Квиринале.

– Да, но приказать своей швейцарской страже стрелять в толпу! Это и от страха и от подлости! – воскликнул Биксио.

Куда вдруг девалась обычная его сдержанность! Таким Гарибальди своего адъютанта еще не видел.

– Успокойтесь, Биксио, успокойтесь, – сказал он. – Среди нас сторонники Пия вряд ли найдутся. Правда, когда его избрали папой, я из Южной Америки послал ему письмо. По наивности призывал даже стать вождем итальянской свободы. – От волнения Гарибальди привстал. – Я, черт возьми, готов был сражаться, все равно, офицером или простым солдатом, в папском войске, только бы защитить Рим от чужеземцев. Увы, ответа я так и не дождался, – с горечью заключил он.

– Зато теперь идете защищать Рим от папы и его достойного друга Фердинанда Неаполитанского, – невесело пошутил Сакки.

В этом момент дверь отворилась, вошли двое слуг в ливреях и молча поставили на стол графины с белым и красным вином. Один из них зажег керосиновую лампу. По комнате разлился неяркий желтоватый свет. Затем слуги принесли жареную говядину, салат, корзину с фруктами, хлеб.

– Сколько божьей благодати сразу! Давайте, друзья, пировать! – радостно воскликнул Гарибальди. – Выпейте вместе с нами, – обратился он к слугам.

Те в ответ лишь недоуменно взглянули на него и удалились.

– Язык они, что ли, проглотили, – проворчал Сакки.

– Как можно оставаться мрачным при виде таких яств! – упрекнул его Векки. – Что до меня, то я полон любви ко всем и вся на свете.

Сакки ничего не ответил. Когда они уже доедали мясо, он вдруг нарушил молчание и сказал:

– А мне сдается, граф собирается поджарить нас на вертеле, как эту говядину.

– С чего ты взял? – возразил ему Гарибальди. – Встретили и накормили-то нас отменно.

– Вот-вот, чтобы потом, разомлевших, тепленьких, связать и в тюрьму бросить. Неплохо придумано!

– Ты забываешь, Сакки, – нас пятеро, и у каждого по пистолету и по шпаге, – ответил Гарибальди. Он поглядел в окно – на дворе толпились люди. – Конечно, лишняя предосторожность не помешает… Ну, так: трое будут спать, двое бодрствовать. Хоть и не думаю, что граф Ринальди способен на подлость.

– По-вашему, генерал, если знатный, значит и благородный? А между прочим, благородство-то вместе с титулом по наследству не передается, – стоял на своем Сакки. – Дон Миллан тоже граф, а только я бы этого Миллана своими руками задушил.

При упоминании о Миллане Гарибальди нахмурился. Сакки тотчас пожалел о сказанном, но было поздно. Гарибальди не забыл тех дней. В его полной смертельных опасностей жизни они были, верно, самыми страшными.

Тогда он уже третий год как воевал на стороне республики Риу Гранди против могущественной Бразильской империи. И вот весной 1837 года ему, тридцатилетнему чужаку, в знак особых заслуг доверили командовать двухмачтовой шхуной. Назвали ее «Быстрая», но потом Гарибальди переименовал ее в «Мадзини». В честь главы «Молодой Италии», своего наставника и старшего друга Джузеппе Мадзини, жившего тогда эмигрантом в Лондоне, вдали от родной Генуи.

«Дорогой учитель, – с поистине юношеским энтузиазмом писал он Мадзини. – Я полон надежды, что скоро наша с вами эмигрантская жизнь круто изменится. Близок день, когда корабль «Мадзини» станет плавучим мостом через океан. И тогда ваши верные бойцы-республиканцы снова вступят в борьбу с двумя извечными врагами нашей родины – Пьемонтским королевством и Австрией. Тупой королевский суд в бессильной злобе приговорил вас заочно к смертной казни. За что?! Да только за то, что вы, знаменосец свободы, вождь «Молодой Италии», хотели избавить свою родину от двойного гнета австрийцев и верного их слуги Карла Альберта. Какой же он король Пьемонта, если на малейший чих в Вене, словно жалкий раб, отвечает угодливым «Будьте здоровы!» и «Чего изволите?»?! Что ж, скоро мы покажем и венскому господину и туринскому слуге, чего изволит народ Италии – свободы и республики! Жду от Вас, дорогой Мадзини, приказа, чтобы на всех парусах отплыть к берегам родины.

Воин «Молодой Италии» и капитан корабля «Мадзини», первого в будущем могучем флоте итальянской республики, Джузеппе Гарибальди».

Пока же шхуна готовилась сразиться с кораблями Бразильской империи. Двенадцать матросов, рулевой Фьорентино и сам Гарибальди – вот и весь экипаж шхуны. Четырнадцать мушкетов и карабинов и столько же сабель – все ее вооружение.

Темной июньской ночью шхуна «Мадзини» выскользнула из порта Мальдонадо и направилась к мысу Хесус Мария, что в шести милях от Монтевидео. На рассвете она подошла к мысу и бросила якорь в ожидании вестей из города; друзья должны были сообщить, раздобыли ли они патроны. Ждали долго, почти до полудня. И вот, когда уже не осталось никакой надежды, Гарибальди увидел два баркаса, плывших им навстречу. «Свои, вражеские?! Если свои, то почему нет условного сигнала – красного вымпела на мачте, – с тревогой думал он. – Нет, что-то тут не так». И он приказал сняться с якоря, поднять паруса и вынести на палубу мушкеты и сабли. Передний баркас подошел совсем близко, на расстояние пистолетного выстрела – на палубе стояло всего три невооруженных матроса. У Гарибальди отлегло от сердца – значит, свои, враги давно бы открыли огонь. Вдруг с баркаса донесся хриплый голос: «Сдавайтесь, вы окружены!» На палубу высыпали матросы с ружьями и открыли беспорядочную пальбу. Гарибальди крикнул рулевому Фьорентино: «Развернись носом к баркасу!» А тот почему-то медлил. Вот-вот враги возьмут их на абордаж!

Гарибальди схватил мушкет и, отстреливаясь, бросился к рулевому колесу. Подбежал и увидел сраженного пулей Фьорентино. Тем временем вражеский экипаж и впрямь взял шхуну на абордаж. Гарибальди еще успел отдать приказ «Рубите саблями» и сам рухнул на палубу – вражеская пуля задела горло и застряла у левого уха.

– Гарибальди убит! – закричал его лучший друг Луиджи Карнилья.

Уцелевшие матросы с еще большей яростью ринулись на врага – пусть они сами все до единого погибнут, но отомстят за смерть любимого капитана. Первым шести вражеским солдатам, прыгнувшим на палубу, они не дали сделать и выстрела – зарубили их саблями. Еще троих сбросили за борт. Ранили вражеского командира. Устрашенные отвагой гарибальдийцев, имперцы отступили.

Когда Гарибальди очнулся, его поразила странная тишина вокруг – не слышно было ни криков, ни пальбы. Сквозь застилавшую глаза пелену он с трудом разглядел склонившегося над ним Карнилью.

– Так мы отбились? – еле слышно спросил Гарибальди.

Карнилья кивнул. Он наскоро сварил кофе – другого лекарства он не знал. Но Гарибальди не смог сделать и глотка.

– Карту, – прошептал он.

По знаку Карнильи один из матросов принес карту. Гарибальди ткнул пальцем в черную точку – городок Гуалегай, – туда надо плыть. У него едва хватило сил попросить Карнилью не бросать его труп в воду на съедение хищным рыбам. Конечно, таков морской обычай, но его пусть похоронят на суше, у самого берега, на зеленом холме, хоть могильный камень останется. И снова потерял сознание.

В себя он пришел на третьи сутки, а в Гуалегай шхуна прибыла только на двенадцатый день. Все это время Гарибальди трепала еще и жестокая лихорадка. Он совсем ослабел. К счастью, в пути им повстречался парусник, которым командовал дон Тартабул, давний приятель Гарибальди. Он снабдил Карнилью лекарствами и бинтами. Карнилья, однако, и теперь любое лекарство бросал в чашку горячего кофе – он свято верил в его чудодейственные свойства.

И чудо свершилось – лихорадка отступила, рана слегка затянулась, и на седьмой день Гарибальди смог проглотить немного рыбного супа. А уж в Гуалегае за лечение Гарибальди взялся настоящий врач. Он же, когда Гарибальди окреп, извлек пулю. Гарибальди стал быстро поправляться.

Но беда редко приходит одна – власти Гуалегая объявили Гарибальди своим пленником, он, дескать, занимался морским разбоем, грабил торговые суда. Сколько Гарибальди ни доказывал посетившему его дону Миллану, что он вовсе не пират, а капитан республики Риу Гранди, тот и слышать ничего не желал. Он замещал губернатора Гуалегая и сейчас упивался дарованной ему временной властью. Конфисковал шхуну, разрешив взамен выдавать пленнику по одному эскудо в день. На еду этих денег хватало, да разве хлебом единым жив человек! Гарибальди томился от вынужденного безделья, а еще больше – от неизвестности.