Сергей Волков - Красный террор глазами очевидцев

• Название: Красный террор глазами очевидцев
• Автор: Сергей Волков
• Жанр: Прочая документальная литература

---

В эту страшную ночь во время одного из посещений нашей камеры палачами произошел инцидент, который ярко рисует тот произвол и случайности, жертвой которых могла стать в чрезвычайке человеческая жизнь. Гадис, рассевшись в нашей камере со списком в руках, начал вызывать имевшиеся в нем фамилии. Легко можно себе представить, что переживал в эти несколько минут каждый из нас. Одна фамилия оказалась написанной очень неразборчиво.

- Лап… Лап… Лапин, - прочитал Гадис.

М. И.Лапин, казачий офицер, помещался в одном отделении со мной. Услыхав свою фамилию, он приподнялся и почему-то оглянулся на нашего комиссара Миронина.

Миронин нагнулся над листком и стал разбирать написанное.

- Здесь, товарищ Гадис, - дрогнувшим голосом заявил Миронин, - написано не Лапин, а, кажется, Лапуненко…

- Ну вам-то какое дело, Лапин или Лапуненко! Чего суете свой нос! - закричал на него палач в барашковой шапке.

- Дело в том, товарищ Гадис, - продолжал Миронин, - что Лапуненко, обвиняемый в налете, действительно имеется в верхней камере. А товарища Лапина еще даже следователь не допрашивал.

- Ага, - пробормотал Гадис. - Хорошо, пойдем искать Лапуненко.

Лапуненко действительно нашли в верхней камере. А Лапин был на следующий день освобожден. После того как палачи унесли вещи казненных, узники вздохнули свободнее, но до утра почти никто не спал. Я помню, как молодой художник Кислейко сел на нары и начал есть помидоры. Лежавший недалеко от меня Луневский возмутился.

- Как ты можешь в такие минуты есть! - воскликнул Луневский. - Ты совсем бесчувственный.

Кислейко расхохотался каким-то странным нервным смехом.

- Отчего же мне не съесть помидорку, последнюю, может быть, - ответил Кислейко.

- Что ты, Сережа, глупости говоришь! - сказал Луневский. - К чему бравировать?

- Дик, завтра меня расстреляют.

- Пустяки… За что? Этого не может быть.

- Ну, а если я собственными глазами видел свою фамилию в списке Гадиса, что ты на это скажешь?

- Тебе это показалось… Ведь видишь, размены уже кончились, а тебя не забрали.

- Бросим, Дик, говорить об этом. До завтра. Я хочу поспать… в последний раз.

Кислейко лег и отвернулся к стенке.

- Неужели нас с Сережей разменяют? - простонал Луневский. - Неужели? За что?

Засыпая, я вспомнил слова Ч-вского. Мне стало ясно, почему его так поспешно освободили в этот день.

Последние дни

На другой день утром Миронина вызвали из камеры для перевода в тюрьму. Ему объявили, что после обеда его увезут. Адъютант коменданта Е. сказал ему:

- Ваше счастье, что вас переводят… Раз переводят, значит, вы спасены.

- А остальные? - спросил Миронин.

Адъютант махнул рукой.

- Лучше не спрашивайте.

В это время Миронин заметил в окне своего знакомого следователя. Тот закивал ему головой и попросил подойти к окну канцелярии.

- Вас переводят в тюрьму, я слыхал, - сказал следователь. - Я рад за вас… Вы пережили тяжелую ночь, но это ничего в сравнении с тем, что будет сегодня.

- Как?.. - взволнованно спросил Миронин. - Аостальных двести человек, остающихся здесь, что ожидает?

- Они все - обреченные. Может быть, процентов 10 освободят… - медленно проговорил следователь.

Миронин начал называть фамилии лиц, сидевших в нашей камере.

- А Кислейко, а Колесников, а Луневский?

- Колесников и Кислейко приговорены…

- Но помилуйте, за что?

- Не спрашивайте меня об этом деле. Оно - настоящий кошмар!..

Миронин заволновался.

- Я отлично знаю всю подоплеку этого дела. В гибели Колесникова заинтересованы бандиты. Это их работа. Они имеют здесь своих агентов даже в президиумах… Неужели нельзя предотвратить гибель двух молодых людей, против которых нет решительно никаких улик? Это же чудовищно.

Следователь перебил его.

- Молчите! Здесь и у стен есть уши, - и добавил шепотом: - Если находите это нужным, предупредите их… Прощайте. Может быть, больше не увидимся…

Теперь пришла очередь Миронина утешать меня. Но он был сам не свой.

- Что делать, что делать… - ломал он руки. - Неужели все эти полные жизни люди, эти милые, ставшие мне такими близкими лица через несколько часов превратятся в изуродованные трупы?

Миронин снова подбежал к окну и начал спрашивать следователя про ожидающую меня участь. Отойдя от него, он с чувством пожал мои руки.

- Он говорит, что вам ничего не грозит. Насколько он знает, вы в списках смертников не значитесь! Пойдем наверх, предупредим несчастных.

Мы взбежали по лестнице и вошли в нашу камеру. Навстречу Миронину бросился Луневский.

- Скажите мне правду, дорогой друг наш, вы ведь долго говорили со следователем… Скажите, меня казнят?

- Нет, нет, - проговорил Миронин.

- А Сережу Кислейко?

Миронин хотел что-то ответить, но голос его оборвался, и он зарыдал.

- Сережа… бедный Сережа!

И Луневский затрясся в истерическом припадке. Кислейко стоял тут же. Он слышал весь этот разговор. Неподвижное спокойное лицо его не дрогнуло, только губы стали совершенно белыми. Он подошел к Луневскому.

- Дик, не будь бабой!.. Я бывший офицер и сумею умереть…

В это время во двор вступил грузинский караул. В камеру вошел адъютант и стал вызывать фамилии.

- Кислейко! - прочитал он.

Луневский застонал, вцепившись в руки друга.

- Дик, будь мужчиной… Вот портрет моей невесты… Я не хочу, чтобы он попал в руки этих мерзавцев… Возьми его и передай ей, когда будешь свободен.

Он протянул Луневскому маленькую медальонную фотографию - изображение молодой женщины.

- Прощай, Дик, навсегда, прощайте все!..

Кислейко оторвался от груди рыдавшего Луневского и расцеловался с нами.

- Живее, Кислейко! - крикнул адъютант.

Его вывели во двор. Там, окруженные красноармейцами, стояли человек восемь осужденных. Среди них я заметил присяжного поверенного Шрайдера, человека редко благородной души… За что, во имя чего должны погибнуть эти прекрасные жизни?

Мое прощание с Мирониным было трогательно и продолжительно.

- Я чувствую, что мы с вами увидимся, родной мой, - говорил он. - Крепитесь, я убежден, что сегодня день последнего издыхания наших палачей… Это их последнее кровавое «прости».

Миронин ошибся… Еще долгих две недели продолжались страдания узников чрезвычайки. В ту же ночь казнили несколько десятков человек. Некоторых, в том числе и меня, освободили в течение ближайших дней. Хотя, как я узнал впоследствии, я был включен в список смертников.

Мне потом рассказывали, что перед приходом добровольцев несколько человек были освобождены под «нравственную ответственность». Ночью к каждому из них явилось по одному сотруднику чрезвычайки с просьбой приютить и скрыть в силу данного слова. И все исполнили этот долг благодарности. Луневского расстреляли в ночь падения советской власти.

РАЗДЕЛ 2 В КРЫМУ

Н. Н. Крищевский102 В Крыму103

В середине декабря 1917 г. я получил телеграмму из Севастополя, в которой мне предлагали назначение в штаб крепости. Будучи совершенно убежден, что в Севастополе неизбежно разыграются события, подобные кронштадтским, и оттого, оставивши этот город еще в августе, решил не принимать назначения и, по возможности, выполнять ту незначительную должность на побережье, дававшую мне возможность не участвовать в политике, в которую усиленно втягивала жизнь в Севастополе. Однако отказаться телеграммой было неудобно, и я решил проехать в Севастополь, чтобы поговорить лично, почему 15 декабря выехал из Керчи.

Невзирая на полупризнанный большевизм, в Керчи было еще тихо: офицеры ходили в погонах, убийств не было, не было и травли, а потому я спокойно прошел огромное расстояние от города до вокзала, невзирая на ночь. Народу, как всегда после революции, когда, казалось, переселяется вся Россия, было очень много, и я с трудом отыскал себе место и к утру следующего дня приехал в Севастополь. Прекрасная, чисто летняя погода, яркое солнце, голубое небо и синее море как-то сразу подняли настроение, и я бодрым шагом пошел от вокзала, подымаясь на Екатерининскую улицу.

Спуск быль полон матросами, уже с начала революции бывшими главным населением улиц. Они шли мимо меня в одиночку, группами и толпой, шли как всегда - длинной, черной лентой, блистая золотыми надписями на георгиевских лентах фуражек. Кое-кто из них грыз семечки, многие шутили, - словом, матросская толпа производила обыкновенное будничное впечатление, то, которое всегда ее сопровождало после революции. Многие из них как-то удивленно подглядывали на меня (я был в золотых штаб-офиц. погонах), но никто ничего не сказал, и мне не пришлось слышать замечаний на свой счет, как это бывало прежде - сейчас же после революции.