Полин Реаж - История О.

• Название: История О.
• Автор: Полин Реаж
• Жанр: Эротика

Захватывающая история молодой женщины по имени O. уже не одно десятилетие будоражит умы определенной части человечества…

---

Наконец с этим было покончено. Из всего гардероба она оставила лишь застегивающиеся спереди блузки, свою любимую черную юбку, пальто и тот костюм, что был на ней, когда они возвращались из Руаси.

Она прошла на кухню, чтобы приготовить чай. Женщина, приходившая делать уборку, забыла, видимо наполнить дровами корзину, которую они ставили перед камином в салоне, и О. сделала это сама. Потом она отнесла корзину в салон, разожгла камин и, устраиваясь в глубоком мягком кресле, стала ждать Рене. Сегодня, в отличии от прочих вечеров, она была голой.

x x x

Первые неприятности ждали О. на работе. Хотя, неприятности — это, наверное, слишком сильно сказано, скорее — непредвиденные осложнения. О. работала в одном из рекламных фотоагентств. Стояла середина осени. Сезон уже давно начался, и все были неприятно удивлены и недовольны столь поздним ее возвращением из отпуска. Но если бы только это. Все были буквально потрясены той переменой, что произошла с ней за время ее отсутствия. Причем, на первый взгляд, совершенно невозможно было определить, в чем, собственно, заключалась эта перемена. Но что перемена в ней произошла, никто не сомневался. У О. изменились осанка, походка; взгляд стал открытым и ясным, в глазах появилась глубина, но более всего поражала какая-то удивительная законченность, завершенность всех ее движений и поз, их неброское изящество и совершенство. Одевалась она без особого лоска, считая, что к этому обязывает ее работа, и все же, несмотря на всю ту тщательность, с которой подбирались ею костюмы, девушкам-манекенщицам, работающими в агентстве, удалось подметить нечто такое, что в любом другом месте прошло бы абсолютно незамеченным (как-никак их работа и призвание были непосредственно связаны с одеждой и украшениями) — все эти свитера, надеваемые прямо на голое тело (Рене после долгих раздумий позволил ей носить их), и плиссированные юбки, взлетающие от малейшего движения, наводили на мысль о некой униформе, настолько часто О. носила их.

— Что ж, неплохо, — сказала ей как-то одна из манекенщиц, блондинка с зелеными глазами, скуластым славянским лицом и золотисто-коричневой нежной кожей, звали ее Жаклин. — Но зачем эти резинки? — немного погодя спросила она. — Вы же испортите себе ноги.

В какой-то момент О., позабыв об осторожности, села на ручку большого кожаного кресла. Сделала это она так резко, что юбка широком веером взметнулась вверх. Жаклин успела увидеть голое бедро и резинку, удерживающую чулок. Она улыбнулась. О., заметив ее улыбку, несколько смутилась, и, наклонившись, чтобы подтянуть чулки, сказала:

— Это удобно.

— Чем? — спросила Жаклин.

— Не люблю носить пояса, — ответила О.

Но Жаклин уже не слушала ее. Она, не отрываясь смотрела на массивное кольцо на пальце О.

За несколько дней О. сделала больше пятидесяти снимков Жаклин. Никогда прежде она не получала такого удовольствия от своей работы, как сейчас. Хотя справедливости ради надо заметить, что и подобной модели у нее никогда еще не было. О. удалось подсмотреть у девушки и передать в своих фотографиях ту, столь редко встречаемую в людях, гармонию души человека и его тела. Казалось бы, манекенщица нужна лишь для того, чтобы более выгодно показать богатство и красоту меха, изящество тканей, блеск украшений. Но в случае с Жаклин это было не совсем так — она сама являлась произведением искусства, творением, которым природа может гордиться. В простой рубашке, она выглядела столь же эффектно, как и в самом роскошном норковом манто. У Жаклин были слегка вьющиеся белокурые волосы, короткие и очень густые. При разговоре, она обычно наклоняла голову немного влево и, если при этом на ней была одета шуба, то щекой она чуть касалась ее поднятого воротника. О. удалось однажды сфотографировать ее такой, улыбающейся, нежной, щекой прижавшейся к воротнику голубой норковой шубы (скорее, правда, не голубой, а голубовато-серой, цвета древесного пепла), с взлохмаченными ветром волосами. Она нажала на кнопку фотоаппарата в тот момент, когда Жаклин на мгновение замерла, чуть приоткрыв губы и томно прикрыв глаза. Печатая этот снимок, О. с интересом наблюдала как под действием проявителя, из небытия, появляется лицо Жаклин. Спокойное и удивительно бледное, оно напомнило ей лица утопленниц. Делая пробные фотографии, она намеренно осветлила их.

Но еще больше О. поразила другая фотография сделанная ею с Жаклин. На ней девушка стояла против света, с оголенными плечами, в пышном вышитым золотом платье из алого толстого шелка; на голове — черная вуаль с крупными ячейками сетки и венчиком из тончайших кружев. На ногах — красные туфли на очень высоком каблуке. Платье было длинным до самого пола. Оно колоколом расходилось на бедрах и, сужаясь в талии, волнующе подчеркивало форму груди. Сейчас такие платья уже никто не носил, но когда-то, в средние века, — это было свадебным нарядом невест. И все то время, пока Жаклин стояла перед ней в этом необычном наряде, О. мысленно изменяла образ своей модели: сделать немного уже талию, побольше открыть грудь — и получится точная копия того платья, что она видела в замке на Жанне; такой же точно шелк, толстый и гладкий, такой же покрой, те же линии… Шею девушки плотно обхватывало золотое колье, на запястьях блестели золотые браслеты. О. вдруг подумала, что в кожаных колье и браслетах Жаклин была бы еще прекраснее.

Но вот Жаклин, приподняв платье, сошла с помоста, служившего сценой, и направилась в гримерную, где переодевались и гримировались приходящие в студию манекенщицы. О. обычно не заходившая туда, на сей раз направилась следом. Она стояла в дверях, прислонившись к косяку и не сводила глаз с зеркала, перед которым за туалетным столиком сидела Жаклин. Зеркало было просто огромным и занимая большую часть стены, позволяло О. видеть и Жаклин, и саму себя, и костюмершу, суетившуюся вокруг манекенщицы. Блондинка сама сняла колье; ее поднятые обнаженные руки были походили на ручки старинной благородной амфоры. Под мышками было гладко выбрито, и на бледной коже поблескивали мелкие капельки пота. Потом Жаклин сняла браслеты и положила их на столик. О. показалось, что звякнула железная цепь. Светлые, почти белые, волосы и смуглая, цвета влажного морского песка, кожа… О. почувствовала тонкий запах духов и, сама не понимая почему, вдруг подумала, что алый цвет шелка на снимках, почти наверняка, превратится в черный…

В этот момент девушка подняла глаза, и их взгляды встретились. Жаклин не мигая и открыто смотрела на нее, и О., не в силах отвести глаз от зеркала, почувствовала что краснеет.

— Прошу меня простить, — сказала Жаклин, — но мне нужно переодеться.

— Извините, — пробормотала О. и, отступив назад, закрыла за собой дверь.

x x x

На следующий день пробные фотографии были готовы. Вечером О. должна была пойти с Рене в ресторан и она, не зная еще стоит ли ей показывать эти снимки возлюбленному, решила все-таки взять их домой. И вот теперь, сидя перед зеркалом в своей спальне и наводя тени на веки, она время от времени останавливалась с тем, чтобы посмотреть на разложенные перед ней фотографии и коснуться пальцем твердой глянцевой бумаги. Тонкие линии бровей, улыбающиеся губы, груди… Услышав звук ключа, поворачиваемого в замке входной двери, она, проворно собрав фотографии, спрятала их в верхний ящик стола.

x x x

Прошло вот уже две недели со времени того, первого разговора с Рене. О. поменяла гардероб, но привыкнуть к своему новому состоянию пока еще не могла. Как-то вечером, вернувшись из агентства, она обнаружила на столике записку, в которой Рене просил ее закончить все свои дела и быть готовой к восьми часам, — он пришлет за ней машину и они поедут вместе ужинать, с ними, правда, будет один из его друзей. В конце он уточнял, что она должна одеться во все черное («во все» было подчеркнуто двойной линией) и не забыть взять с собой свою меховую накидку.

Было уже шесть вечера. На все приготовления у нее оставалось два часа. На календаре — середина декабря. За окном — холод. О. решила, что наденет черные шелковые чулки, плиссированную юбку и к ней либо толстый черный свитер с блестками, либо жакет из черного фая. После недолгих раздумий она выбрала второе. Со стеганой ватной подкладкой, с золочеными пряжками от пояса до воротника, жакет был стилизацией под строгие мужские камзолы шестнадцатого века. Он был хорошо подогнан и, благодаря вшитому под накидку лифчику, красиво подчеркивал грудь. Золоченые пряжки-крючки, похожие на застежки детских меховых сапожек, придавали камзолу особое изящество.

О., разобравшись с одеждой, приняла ванную и теперь, сидя перед зеркалом в ванной комнате, подкрашивала себе глаза и губы, стараясь добиться того же эффекта, что она производила в Руаси (в записке Рене также попросил ее об этом). Она чувствовала, как какое-то странное волнение охватывает ее. Тени и краски, которыми она теперь располагала, ненамного отличались от тех, что она использовала в замке. В ящике туалетного столика О. нашла ярко-красные румяна и подвела ими кончики грудей. Поначалу это было почти незаметно, но немного погодя краска резко потемнела, и О., увидев это, подумала, что она, пожалуй, немного переусердствовала. Обмакнув клочок ваты в спирт, она принялась энергично водить им по соскам, стараясь снять румяна. После долгих мучений, это, наконец-то, удалось ей, и она снова, теперь уже более осторожно, начала накладывать косметику. Минутой позже на ее груди распустились два больших розовых цветка. Она пыталась подкрасить румянами и те губы, что спрятаны под подушечкой густых мягких волос, но напрасно — краска не оставляла на них следа. Потом она тщательно расчесалась, припудрила лицо и взяла с полочки флакончик с духами — подарок Рене. На горлышке флакончика был надет колпачок пульверизатора, который выбрасывал, если нажать на его крышечку, струйку густого терпкого тумана. Названия духов О. не знала. Пахли они сухим деревом и какими-то болотными растениями. Она побрызгала ими под мышками и между ног. В Руаси ее научили степенности и неторопливости, и она трижды проделала это, каждый раз давая высохнуть на себе мельчайшим капелькам душистой жидкости. Потом она принялась одеваться: сначала чулки, затем нижняя юбка, за ней — большая плиссированная юбка и, наконец, жакет. Застегнув пряжки жакета, О. натянула перчатки и взяла с кровати сумочку в которой лежали губная помада, пудреница, гребень, ключи и около тысячи франков. Уже в перчатках, она вытащила из шкафа свою норковую шубу и, присев на краешек кровати, положила ее к себе на колени. Было без четверти восемь. Она приготовилась ждать.