Михаил Сухоросов - Тихие игры

• Название: Тихие игры
• Автор: Михаил Сухоросов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Ката отодвинула заранее отодранную доску, повисла на руках, соскользнула в холодную от росы траву, подвернула подол, чтоб не замочить. Тоже, Грипы бояться! Не маленькая уже, зимой одиннадцать стукнет…

А у Грипы вон огонек сквозь ставни видно. Опять чьих-то коров выдаивает. Сквасить бы ей молоко как-нибудь… Так ведь сразу поймет, чьих рук дело… А тут старый Чок живет со всей большущей семьей. Внучка у него, Елька рыжая – дурочка, пауков боится до визгу. Дурочка. Не знает, что пауки счастье приносят. Не всем, правда… Дальше – бондарь, у него на дворе Хват, злющий кобелина. Кату он, конечно, не тронет – не родился еще такой зверь, чтоб ее тронуть, - а вот на Янку может и лай поднять…

Хват, помахивая хвостом, ткнулся мордой в колено. Ката, тихонько напевая без слов – тут и слов-то не надо, - провела ладонью по собачьей лобастой башке. Пусть спит Хват, свои собачьи сны смотрит. Интересно, что ему сниться может?

Хата Марыськи – Янкиной матери – на отшибе стоит, и собаки нет. Когда же Марыська что-то делать успевает? Целыми же днями перед распятием колени протирает… Сама черная, сухая, глаза жгучие, на Янку не похожа совсем… Интересно, а кто его отец? Одни говорят – дружинник старого князя, другие – бродяга с клюкой, из сказителей… А Янка-то в последний момент не забоится? Если сегодня в доме спит, это ж сколько времени зря пропало! Ну, тогда завтра Ката ему покажет… Договорились ведь!..

… Днем на старом кладбище скучно было. Юркая Тень, как обычно, мотался где-то, Белянчика, похоже, опять не отпустили… В лес и к горным карлам одной неинтересно, да и не хочется, Плывуна старого – и того куда-то унесло. Тоска. С горя пришлось куст ежевики объесть – и тут Ката почувствовала, что не одна на кладбище. Выкапываться днем ни один нормальный мертвяк не станет, да и не хоронили никого с весны… Наверно, опять Ильяшка-деревяшка на сосновой подпорке прихромал с баклажкой вина. Он, как выпьет, рассказывать любит – и как со старым князем, с Лихославом, за море плавал, к финнам и дальше, до самой Дании, и как там княжичи за корону дрались. И сказки знает всякие – там еще про русалок смешно, настоящие вилы и русалки не такие совсем, Ката уж знает, видит их чуть не каждый день… хотя, опять же, может, в море русалки другие?

В тени, в ивняке, обнаружился не одноногий пьяница, а веснушчатый чумазый парнишка тех же лет, что и Ката. Сидит, губы надуты, руками колени обхватил, костяшки ободраны. Янка-байстрюк, Марыськин сын.

- Ты чего тут делаешь?

Вздрогнул, обернулся. Вместо холодной Морены в белом платье стоит по колено в траве худенькая светловолосая девчонка, дочь Витко-колдуна. Стоит, и на щеке царапина – кто ж виноват, что ежевика такая колючая? И тут же ощетинился привычно:

- А ты чего? Ворожишь да могилы раскапываешь?

- Вот, смотрю, чтоб мертвяки одного дурака не утащили… А чего это у тебя руки ободраны? Выкапываться трудно было?

- Спроси Яроша корчмарева, чего у него нос разбит.

- Чего не поделили?

Не ответил. Шмыгнул носом, отвернулся.

- А я тебя знаю. Ты Марыськи с выселков сын.

- Ну.

- А отец твой кто? Умер, что ли?

Вскочил, кулаки сжаты:

- Знаешь что…

- Не-а, не знаю. Расскажи, буду знать.

Странно, вроде, не смеется колдунова дочка… Сел опять, бросил коротко:

- Не было у меня отца.

Ничего, конечно, Ката не поняла, но решила не выспрашивать. Помолчала, потом тоже села рядом:

- А у меня мамки нет. Померла, говорят, когда меня рожала…

Нагнулась, поискала – вот она, жив-трава, на кладбище ее хоть косой коси. Тоже понятно, лучше всего на мертвых костях растет…

- Давай руку.

Янка поглядел исподлобья, но руку все ж протянул. Ката траву в ладонях растерла, к разбитому приложила, нужные слова пропела. Слова-то она давно знает – не учил никто, просто знает, и все, - только тут не в словах дело. Тут надо подумать правильно…

Янка зажившую руку долго разглядывал, на Кату круглые глаза вскинул:

- Ты что – тоже колдовать умеешь? Как тетка Грипа?

- Дура твоя тетка Грипа. И молоко чужое любит. Только не говори никому – сглазит.

- А ты тоже сглазить можешь?

- Дурацкое дело нехитрое…

- А-а, тебя отец учит, да?

- Да никто меня не учит. Юркая Тень говорит, я Прирожденная.

- Кто-кто говорит?

Вот Кату угораздило – проговорилась, как маленькая!

- Да так… Много будешь знать – скоро состаришься.

- Тетка Грипа говорит, ты с нечистым знаешься… Это он и есть, что ли?

- Сам-то ты больно чистый… Умылся бы.

- Так что ж она – врет, что ли?

- Врет.

- Значит, нет никакого нечистого? Этой Юркой Тени твоей?

- Дурак. Хочешь его увидеть?

- Ну-ка?

- Быстрый выискался… Приходи ночью сюда – может, увидишь.

Отскочил Янка, снова оскалился, как волчонок:

- Заманиваешь, колдунья, семя сатанинское?!

- Че-го?! – Ката тоже поднялась. Ох, сказать бы сейчас пару слов, да познакомить нахала с Волосатым Духом… или Лесному Рогачу отдать? А может, просто в нос ему двинуть?

Ничего этого не стала Ката делать, только произнесла свысока:

- Нужен ты мне – заманивать… Штаны сначала просуши.

Янка невольно вниз глянул, на свои штаны. Сообразил, что попался по-глупому, покраснел. А колдунова дочка, сатанинское семя, еще и смеется!..

- Думаешь, испугался? Приду!

- Так-таки придешь?

- Сказал, приду!

Ката остыла слегка. Юркая Тень, конечно, пошутить мастер, да только не всем его шутки нравятся. Недавно вот плотника из Лосиной Долины мало что нее до смерти напугал… А Белянчик – тот и вообще людям на глаза показываться не любит. Как-то наткнулся тут на них с Катой Ильяшка-деревяшка, Кату и не заметил даже, сразу на землю – хлоп, и ну голосить: “Ангел небесный, ангел небесный!”… Потом и по всей деревне разнес, да только не поверили ему. Мало ли что после жбана браги примерещится? Видели его как-то – по церковному двору метлой чертей гонял…

- Ты один-то не ходи. Одному тут опасно.

- А вдвоем что – не опасно?

- Со мной не тронут, меня тут знают… Ладно. Ты на сеновале ночуешь? Я за тобой зайду, свистну три раза – вот так…

Ката трижды тихонько свистнула по-птичьи, замерла. Долго ждать не пришлось: зашуршала солома, тоненькая фигурка соскочила с сеновала, что-то у нее под ногами хрустнуло…

- Тише ты! Всю деревню разбудишь.

- Чего будить, не спит никто… Двери везде хлопают, свет вон горит… Чего это они?

- Татка говорит, Мечислава ждут. Ох и будет этому Мечиславу… Только через деревню ходить нельзя, заметят. Пошли по болоту?

- Ты чего?! Там же болотницы!

- Ну и что?

- Затянут же!

- Сдались мы им, у них и без нас тесно… Вот колесник, в прошлом году там потонул, помнишь? – этот может… Только со мной ему не сладить. Пошли, только быстро, полночь скоро.

А в лесу – хоть глаз выколи, только над болотом огоньки вьются. Ката Янку за руку вела – сама-то она через все это болото что днем, что ночью с закрытыми глазами пройдет. Только ночью тут про себя Сторожевую Песню петь надо – болотницы эти злые бывают. С тоски, что ли? Никто ведь с ними разговаривать нее желает… С Лесовиками – с теми охотники стараются дружбу водить, а кто поудачливей – те и с самим Лесным Рогачом. Он, толстомордый, пиво да брагу очень любит… Старатели все с Горными Карлами якшаются. Карлы эти тоже не мед, но если очень хорошо попросить, и агаты покажут, и другие всякие камушки. Плывун – тот жирует: и рыбаки его задабривают, и сплавщики, и мельник, вот и плавает старик надутый, что сам князь. А в болоте чего кому надо? Вот и бесятся болотницы.

- Что там? – Янка сильно рванул Кату за руку. Ката только его ладонь сжала. Не знает, что ли – когда Сторожевую Песню поешь, отвлекать нельзя. Даже если колесник из трясины вылез. И ползет, пьянь болотная, прямо к Янке с Катой! Совсем, видать, нюх потерял…

Колесник, бледно светящийся, дорогу загородил, руки расставил. Ката брови свела по-взрослому:

- Тины обожрался, лягушачий нахлебник?! Не видишь, кто идет?

- Ох ты, дочка колдунова, Прирожденная… А чего тебе на болоте надо?

- Не твое лягушачье дело.

- Ну и не мое… Подари мальчонку, а? У меня внизу хорошо, только скука одному…

- Сейчас договоришься – запою… Паром стать не терпится?

Колесник, потускнев, стушевался перед нешуточной угрозой, что-то недовольно-ругательное бормоча, зашлепал дальше по водяным окнам – по своим утопленницким делам. Только тут Ката услышала, что Янка зубами стучит.

- Испугался, что ли?

- Н-нет…

Ката решила не настаивать. Тем более, вон и кладбище недалеко, и Белянчик точно там – сияние легкое видно. Не такое, как от колесника и болотных огней – от Белянчика свет ровный и чистый. Как Ледяная Шапка.

Когда в темноте сквозь густой ивняк продрались, Янка уже зубами стучать перестал. А Ката почуяла – оба друга уже здесь, ее ждут. Белянчик, понятно, до поры до времени на глаза не показывается, а Юркая Тень – тот сразу навстречу кинулся. Слава Великой Матери, в человечьем обличье. Вообще-то обличий у него гибель, не поймешь, какое настоящее – иногда даже Ката пугается… А сейчас человек человеком – худущий, чернявый. Цыган – Ката их как-то видела. Только у людей глаза в темноте желтым не светятся.