Сергей Лексутов - Игра в голос по-курайски

• Название: Игра в голос по-курайски
• Автор: Сергей Лексутов
• Жанр: Детективная фантастика

---

— Люся! Чего это ты одна? Пошли с нами!

Она подошла к компании «ветеранов» без всякого стеснения, спросила:

— А куда это вы направляетесь?

Игнат Баринов, поэт, актер народного театра, похабник-анекдотист, и весьма большой авторитет литобъединения, с великолепным апломбом ответствовал:

— Продолжить творческое общение в постели…

Она засмеялась. Тут подошел автобус, Павел слегка задержался, спросил:

— Ну, так идешь?..

Она втиснулась в дверь, в самую гущу литобъединенцев, Павел влез за ней. Ехать было недалеко, всего три или четыре остановки. В двухкомнатной квартире стояла старая мебель; обшарпанные шкафы, чуть живой шифоньер, расшатанные, скрипучие стулья, кресла с засаленной обивкой и продавленные аж чуть не до пола, на полу в зале лежал огромный ковер, протертый чуть не до дыр.

Как всегда Павел пил мало, сидел в уголке, лениво наблюдая за товарищами. Все были взвинчены, пили много, не пьянея, снова и снова переживая перипетии турнира. Взгляд Павла то и дело останавливался на Люсе; она прихлебывала водку, как лимонад, беспрерывно куря, прикуривая одну сигарету от предыдущей, и медленно переводила взгляд огромных, беспросветно-черных глаз, с одного на другого, как бы по очереди изучала всех присутствующих.

Нервный накал, медленно отпускавший поэтов и выходящий из отравленных душ, начал шутить свои шутки. Юрка, поэт, прозаик-ахинист, и вообще душа-парень, возился на ковре посреди комнаты в шуточной борьбе с Игнатом Бариновым. Оба борца оказались равными по силе, а потому не решив в честной борьбе, кто сильнее, вдруг принялись обмениваться нешуточными ударами, брызнула кровь. Кто-то сграбастал Игната поперек туловища и уволок на кухню, несмотря на сопротивления и громогласные заверения, что он тут всех перемочит, если ему не позволить пустить кровянку этому сопляку и доходяге, потому как он, Игнат, прошел «спецуру» и таких ему на каждую руку по пяти штук мало будет… А он, шнурок этакий, ударил неожиданно, исподтишка.

Юрка тем временем похаживал по комнате, поводил плечами, потряхивал кулаками и предлагал:

— Ну, чо?.. Давайте поборемся! Ну, кто рискнет?..

Павел вдруг заметил, что Люся смотрит на Юрку странным взглядом, жадно затягиваясь сигаретой, не замечая, что вот-вот фильтр загорится.

Павел вылез из продавленного кресла, насмешливо сказал:

— Да уймись ты. Квартира чужая, мебель переломаете, кто расплачиваться будет?..

Как Павел и предполагал, Юрка тут же кинулся на него: одной рукой вцепился в ворот, другой захватил свитер на боку. Павел с перехлестом перекинул свою руку через Юркину, надежно захватил его под мышкой, другую его руку оплел своей левой, и слегка отжимая его локоть на излом, дал заднюю подножку, и, как спеленатого младенца, осторожно уложил на ковер. Зажимая обе его руки, сказал спокойно:

— Ну, хватит, не дергайся, а то сейчас давану слегка, и придется тебе месяц в сортир ходить с ассистентом… Юрка, видимо, не был настолько пьян, как притворялся, он торопливо зашептал:

— Пашка, Пашка! Ну, хорош… Хорош… Я ж дурогонствовал… Все, все…

— Ну, смотри… — обещающе протянул Павел и разжал захват.

Юрка ловко вскочил, заорал весело:

— Супротив Пашки и взвод "зеленых беретов" не выстоит!

Подсев к столу он лихо опрокинул в рот полстакана водки. Из кухни появился Игнат, зло глянул на Юрку, с маху плюхнулся на диван, возгласил театральным басом:

— Водки мне, водки!..

Ему налили.

Павел, разглядывая его, злорадно думал: — " Ага, гений андеграунда… Больно получать по почкам… А чтобы слишком низко не согнулся от этого — тут же еще и сапогом по зубам…" Павел вовсе не драку с Юркой имел в виду. Игнат много лет был признанным авторитетом литобъединения, но при этом ни разу не предоставил на обсуждение ни единой своей рукописи. Наверное, считал ниже своего достоинства. Зато произведения других разносил в пух и прах. Он был особенно лютым оппонентом Павла, мог придраться к любому слову, а потом долго и нудно объяснять, что тут должно стоять совсем другое слово. На турнире он занял то ли пятидесятое место, то ли сороковое… Короче, одно из последних.

Люся вдруг поднялась, подошла к Павлу, склонилась почти к самому лицу, — Павел ощутил резкий запах каких-то импортных духов, и сквозь него чуть заметный, но явственный, запах женских гормонов, так бывает когда женщина несколько часов непрерывно находится в сексуальном возбуждении, — сказала:

— Паша, ты не мог бы меня проводить? Я плохо знаю этот район…

— А чего так рано? — удивился Павел.

— Да, понимаешь, пока мне не исполнилось восемнадцать, мать требует, чтобы я домой являлась не позже девяти…

— Ну, ладно, пошли… — с сожалением вздохнул Павел.

Уходить ему не хотелось, но в черных глазах плескалось нечто похожее на обещание, и в голосе сквозила жалобная просьба, и еще этот запах… Будоражащий что-то черное, древнее, запрятанное в самой глубине сознания.

Оказалось, что до девяти осталось совсем мало времени, пришлось поймать такси. Расплатившись, Павел вышел за Люсей, она замешкалась у дверей подъезда, низко опустив голову, тихо спросила:

— Паша, а ты не мог бы быть моим другом?

Сердце Павла тревожно дрогнуло, но он с деланным равнодушием пожал плечами:

— Я совсем не против…

— Где мы встретимся? — быстро спросила она.

— Завтра я дежурю в бассейне… Ну, знаешь, на берегу… Приходи после пяти. Там, сбоку, служебный вход. Во дворик зайдешь — увидишь…

— Приду…

Она исчезла в подъезде. Павел задумчиво побрел домой. Идти было недалеко: через мост, потом немного в сторону, в дебри частной застройки. Он даже не заметил, как добрался до дому. Мысли скользили, спокойно и невесомо, как облака в ярко-голубом забайкальском небе.

На другой день, идя на дежурство, Павел к своему обычному рациону, — двум бутылкам молока и одному батону, — купил бутылку паршивенького портвейна. В слесарке он поставил на стол свечу, рядом водрузил бутылку, и стал ждать. Ровно в половине шестого хлопнула дверь, он вышел из слесарки и увидел ее, с любопытством озиравшую сложное железное хозяйство машинного отделения бассейна.

— Здравствуй… — сказал он стесненно.

— Здравствуй… — помедлив, слегка тягуче, ответила она. — А чего это у тебя тут так холодно?

Да вот, перестройка, — усмехнулся он. — Развалить, развалили, а построить заново — ни запчастей, ни оборудования, ни денег нет.

Свеча на столе привела ее в тихий восторг, а разглядев рядом бутылку, она буквально расцвела.

— Молодец, догадался выпивку купить…

Скинув дешевенькую куртку, она уютно расположилась на засаленном диване, достала сигарету. Павел услужливо поднес зажженную спичку.

Она улыбнулась, проговорила:

— Гусары дамам в таких случаях подносят свечи…

— У меня свечи без канделябров, мы люди простые — плебеи-с… И вино простое пьем, зато вкусное, не то что водка. — Он взял бутылку, неумело принялся сковыривать полиэтиленовую пробку, спросил: — Ну, и что скажешь по поводу турнира?

Она пожала плечами:

— Что сказать? — помедлила: — Графоманы и бездари! — вдруг заявила безапелляционно.

— Ну, знаешь… — протянул он обескуражено.

— А что? Любому дураку ясно: вся верхушка Союза писателей в городе болеет застарелой болезнью — провинциализмом. Так чего же ждать? Они, естественно, и вытаскивать будут таких же, как сами. Любого, мало-мальски талантливого, одаренного, будут либо затирать, задвигать в угол, либо нивелировать под себя. Зачем им растить конкурентов?

— Н-ну-у… Я не знаю… Может, ты и права… — растерянно протянул Павел. — Я над этим никогда не задумывался. Я делаю свое дело, сижу, пишу. Может, когда-нибудь напечатают…

— И что, ты никуда не стараешься вылезти? Вот здесь, сидишь и пишешь?

— А чем плохо? — с вызовом сказал он.

— Да я и не говорю, что плохо, — поспешно сменила она тон. — Как бы я хотела иметь такое же рабочее место, чтобы сидеть и писать, да еще и деньги получать…

Он, наконец, справился с пробкой, разлил вино; ей — полный стакан, себе — чуть на донышке. Она эту дискриминацию игнорировала, просто, совершенно по-царски, не заметила. Неловкость первых минут прошла. Павел неожиданно для себя разговорился. До сих пор ему как-то не доводилось разговаривать просто о литературе, о принципах литературного творчества. В литобъединении, когда в одной комнате сидит человек двадцать, молодых и самонадеянных литераторов, при этом у каждого свое, единственно верное, мнение, к тому же совершенно отличное от других, не особенно-то разговоришься, быстро поставят на место. А в полемике Павел не был силен.

Но Люся — дело иное, как она слушала! Внимательно глядя на Павла, неторопливо покуривая и прихлебывая вино, изредка вставляла весьма умные, на взгляд Павла, замечания. Павел сыпал примерами из творчества великих. Впервые в жизни решился высказать, почему ему не нравится Чехов.