Владимир Абаринов - Катынский лабиринт

• Название: Катынский лабиринт
• Автор: Владимир Абаринов
• Жанр: История

Это «белое пятно» принадлежит к числу самых заскорузлых и болезненных. По остроте и значимости оно сравнимо разве что с проблемой секретных советско-германских протоколов 1939 года. Почти полвека катынский синдром отравлял нормальные добрососедские связи между двумя странами.

---

Зафиксированы случаи укрывательства бежавших населением Восточной Польши. Оперативно-информационная сводка от 10.11.1940 обязывает личный состав конвоя «критически относиться к сообщениям местных жителей, особенно в западных областях УССР и БССР». Приведу и описание неудавшегося побега — приказ конвойным войскам № 2 от 10.1.1940:

«21.12.1939 на строительстве № I[19] четыре военнопленных пытались совершить побег от конвоя 229 полка.

Выстрелами конвоя один из бежавших был убит, а другой ранен, остальные продолжали бежать, пытаясь скрыться.

Красноармеец Жуков бросился преследовать бежавших. несмотря на мороз, сбросил с себя для облегчения шинель и сапоги и на 7-м километре от места работ первого из бежавших убил выстрелом из винтовки, а второго задержал и возвратил в лагерь.

За образцовое выполнение служебного долга красноармейцу 229 полка Жукову объявляю благодарность и награждаю его денежной премией в размере 200 рублей.

Приказ объявить всему личному составу частей конвойных войск НКВД.

Врид начальника ГУКВ

начальник штаба KB НКВД

полковник Кривенко

Начальник политотдела

бригадный комиссар Шнитков»[20]

Можно себе представить, что ожидало красноармейца Жукова, окажись он менее выносливым и метким. Повернется ли у кого язык утверждать, что свой семикилометровый марш-бросок без сапог и шинели он совершил из высоких идейных соображений? Бежал за премией, хотел отличиться, ненавидел врага? Все возможно, но всему же есть предел. Всему, кроме страха. Страх наказания гнал его — иного объяснения не нахожу.

Именно этот документ поколебал мое отношение к конвойным частям тех лет. Осознав его смысл, я заново просмотрел чуть ли не весь фонд ГУКВ и теперь могу с полным основанием утверждать: условия службы в конвойных войсках НКВД были невыносимо тяжелыми. Говорю сейчас не о командирах (эти профессионалы), а о рядовых красноармейцах, призванных в армию и волею начальства оказавшихся в роли конвоиров. Любой из них мог оказаться по ту сторону колючей проволоки, прояви он недостаточное рвение или элементарное сочувствие к подконвойным. Так и сказано в регулярной «Сводке нарушений, допущенных при выполнении службы» — кроме обычных в армии проступков, таких, как сон на посту, самовольная отлучка или утеря оружия, есть там и специальная графа (а это типографский бланк) «общение с заключенными и выражение им сочувствия». Не таким уж, значит, редким явленим был факт «выражения сочувствия». И вот что бывало с теми, кто не мог заглушить в себе голос милосердия:

«Красноармеец 152-го отдельного батальона 17-й бригады Школьников 27 июня с.г. (1940-го. — Авт.) во время нахождения на посту по охране тюрьмы установил связь со следственной заключенной, обвиняемой в контрреволюционном преступлении, и имел с ней продолжительные разговоры.

Не ограничившись этим. Школьников 30 июня и 3 июля с.г. во время нахождения часовым на посту снова установил связь с заключенной, рассказал ей сведения, не подлежащие оглашению, и принял от нее задание передать сведения ее знакомым.

Выполняя задание заключенной. Школьников сам лично от имени заключенной писал письмо для передачи знакомым. каковое у него при обыске было обнаружено и изъято».

Вон как: «установил связь», «принял задание передать сведения»… Какую государственную тайну мог разгласить простой красноармеец, приставленный к подследственной «контрреволюционерке»? Разве что дату своего следующего караула — через двое суток на третьи. И ведь нашелся же добровольный осведомитель, донес, не погнушался. Не выговор объявили Школьникову, не наряд вне очереди, не гауптвахту.

«…Военный Трибунал Войск НКВД Челябинской области осудил Школьникова на 3 года лишения свободы».[21]

Не смей сочувствовать!

А вот история, финал которой менее суров — возможно, потому, что главным действующим лицом здесь является командир (сводка от 13.6.1940):

«При конвоировании эшелонным конвоем 148 отдельного батальона (начальник конвоя капитан Асирян) часовой, желая напугать заключенную-женщину, не прекращающую попыток вести разговоры с проходящими гражданами, штыком поцарапал ей бровь.

Командованием бригады предложено на виновного наложить взыскание».

Подозрительна мне эта ювелирная точность. Уж не в глаз ли метил часовой? Однако это еще не все.

«Необходимо при этом отметить и неправильные действия начальника караула капитана Асиряна. Последний, узнав о случившемся, послал красноармейца извиниться перед потерпевшей заключенной.

Командиром бригады за неправильные действия на капитана наложено взыскание».[22]

Не джентльменничай перед «проходящими гражданами»! Но что характерно — и тут доложили кому следует, кто-то из подчиненных капитана. Выходит, не только старшие по званию воспитывали младших, но и наоборот.

Документы, подобные этим, можно цитировать бесконечно. Однако не замечает ли читатель, что восприятие его несколько притупилось, а взамен появился некий холодный академический интерес? Ведь все-таки речь идет о вещах трагических.

Естественно, случались эксцессы и совсем иного рода. На них сейчас нет смысла останавливаться, поскольку они многократно описаны в мемуарной литературе, сводками же ГУКВ фиксировались лишь ЧП, не отражающие общей картины. Как правило, заключенные к конвою претензий не имели, о чем и делалась соответствующая запись в акте приема-сдачи.

Справедливости ради следует отметить, что к военнопленным конвой относился несколько мягче, нежели к собственным согражданам. Надо полагать, на эту тему существовали соответствующие инструкции, хотя в архиве я их и не обнаружил. Хорошо обращались с лицами, выдворяемыми за пределы СССР. Среди документов этой категории попался мне текст даже забавный — цитирую сводку от 7/14.10.1940:

«31.8.40 из Москвы в Одессу в купе пассажирского вагона следовал особый конвой 236 полка 14 дивизии в составе 3-х человек (начальник конвоя младший политрук Якушев). В пути следования начальник конвоя предупредил пассажиров, чтобы они не вели разговоров между собой, т. к. конвоируемая женщина направляется за границу. Отдельным пассажирам рассказал, что она по национальности француженка, сидела в Москве 2 года, а сейчас высылается за границу. Обращался к пассажирам с вопросом, есть ли в Одессе конвойные части.

Таким образом, была разглашена военная тайна при выполнении ответственного задания».[23]

Ну просто так и видишь младшего политрука Якушева, едва вырвавшегося из мрачного мира вагонзаков и карцеров и распираемого гордостью за порученное ему задание! В этом случае, возможно, бдительность проявил кто-то из пассажиров. И ведь опять все из-за женщины вышло. Отметим, кстати, что конвоировали ее в обычном купейном вагоне. В другом документе (это протокол уже цитированного выше совещания) встречаем описание того же происшествия:

«Тов. Воробьев (1-й спецотдел). У нас был такой случай: в августе месяце конвоировали из Москвы некую Вертковскую, конвоировали ее в Одессу. Это просто безобразный случай. Или недостаточно был проинструктирован конвой, он стал всем разъяснять, чтобы не разговаривали с этой женщиной, что она опасная преступница, что она выпроваживается за пределы Советского Союза. Создается мнение, что НКВД арестовывает и выпроваживает за пределы Союза. И конвоир как будто опытный, и почему он начал такие разговоры. Странно».[24]

Вот, оказывается, в чем провинился политрук Якушев: у пассажиров создалось мнение, что НКВД не карает, а всего-навсего выпроваживает за границу. Пострадала репутация грозного наркомата, по существу, Якушев оклеветал органы! Беспрецедентный случай доведен до сведения руководства НКВД, его излагают на инструктажах, им стращают новобранцев. Какое наказание понес Якушев — неизвестно.

И уж само собой разумеется, самыми привилегированными пленниками были лица немецкой национальности, препровождаемые в Брест для передачи германским властям. Они, надо сказать, прекрасно чувствовали это. Вот бумага, положившая начало изнурительной служебной переписке:

«Совершенно секретно

Заместителю начальника

ГУКВ НКВД

комбригу тов. Кривенко

гор. Москва

7 марта

№ 9/10/0109

Германское посольство в Москве обратилось в НКВД с ходатайством о возврате отобранного при аресте белья выдворенному из пределов СССР германскому подданному Киндер Конраду.

Чемодан с бельем (опись прилагаем) 20-го декабря 1939 года при этапировании Киндер из Москвы в гор. Брест был вручен под расписку начальнику конвоя 236 конвойного полка младшему лейтенанту т. Гурскому. Проверкой по тюрьме и контрольно-пропускному пункту в Бресте чемодан с бельем, принадлежавший Киндер, не обнаружен.