Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)

• Название: Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)
• Автор: Валерий Язвицкий
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: ISBN 5-85125-025-9

Исторический роман В. Язвицкого воссоздает эпоху правления Ивана III (1440 — 1505 гг.), при котором сложилось территориальное ядро единого Российского государства. Это произошло в результате внутренней политики воссоединения древнерусских княжеских городов Ярославля, Новгорода, Твери, Вятки и др. Одновременно с укреплением Руси изнутри возрастал ее международный авторитет на Западе и Востоке.

---

После многих споров Марья Ярославна просила великого князя позвать на совет дьяка Бородатого.

— Дьяк сей, Иване, — говорила она, — вельми сведущ в княжих обычаях. Молю тя, не откажи в сем мне для-ради мира семейного…

— Содею яз по мольбе твоей, матушка, — улыбнувшись, ответил великий князь. — Сам же яз более чту не обычаи, а пользу для государства. Но для ради-мира семейного уважу тобе, елико возможно.

После этих слов прекратились споры и крики, а Марья Ярославна вздохнула свободнее и веселей стала.

Когда дьяк Степан Тимофеевич внимательно читал духовную князя Юрия Васильевича, великий князь обдумывал положение дел, и думы его были ясны и тверды: не о себе он думал, а для государства дела решал.

Давно уж он заметил, что из братьев более всех против него восстает любимец матери Андрей большой. После разговора с царевичем Даниаром становилось многое ясней и понятней ему в поведении братьев. Неопределенная ранее тревога превращалась в определенные подозрения.

— Забыть мне надобно любовь свою к братьям, — горько шевельнулись его губы от неслышного шепота, но лицо было неподвижно и казалось задумчивым.

Только веки его слегка дрогнули, когда он услышал слова дьяка Бородатого:

— Разреши, государь, слово молвити?

— Сказывай, Степан Тимофеич, — вполголоса ответил великий князь.

— Государыня, — заговорил дьяк, оборотясь лицом к княгине Марье Ярославне, — московские государи исстари старшему сыну более, чем другим, вотчин отказывали, дабы молодшая братия к нему почет и уважение имела, а ежели надобно будет, и страх. Он им отца вместо. Так деяли и Иван Данилыч Калита, и внук его Димитрий Иваныч Донской. Так же приказал излишек на старейший путь и супруг твой, государь Василий Василич, отказав государю нонешнему одному шешнадцать городов, а четверым братьям его всем вместе — пятнадцать…

Братья Ивана Васильевича заволновались, особенно Андрей большой, сверкнувший на государя злыми глазами.

— А трети как? — громко выкрикнул он. — Трети на Москве?

Выждав, когда шум смолк, дьяк Бородатый продолжал:

— И трети так же. Первая, самая большая, дана государю нашему со всеми путьми и жеребьями великого князя в единое владение. Вторая треть, сами ведаете, — князьям Юрию Василичу, и Андрею Василичу, и меньшому Андрею Василичу…

— Ведомо все сие нам, — перебил дьяка князь Андрей большой, — ты о духовной сказывай. Как по духовной-то удел Юрья делить?..

— По княжому обычаю, — твердо ответил Бородатый. — Князь Юрий Василич не женат был, нет у него никаких наследников, опричь князя великого, государя нашего Ивана Василича…

Наступила тишина, и только опять Андрей большой хрипло спросил:

— А другая треть?

— Полтрети вместе с уделом за государя, а другая полтрети тобе, княже Андрей Василич, остается. Будет как у всех молодших, по полтрети…

Андрей большой скрипнул зубами и от бешенства ничего не мог вымолвить. Борис и Андрей меньшой переглянулись.

— А из городов, матушка, — нерешительно спросил Борис, — он ничего нам не даст?..

Великий князь, сдвинув густые брови, молча смотрел на братьев неподвижным, тяжелым взглядом. Марья Ярославна испугалась, страшно стало и дьяку и братьям.

— Иване, молю тя, Иване, — дрожащим голосом заговорила великая княгиня, — помилуй братьев своих. Не обижай. Пожалуй, и яз пожалую…

Великий князь смягчился.

— Слово мое таково, матушка, — медленно произнес он, — из удела Юрьюшки никому ни града, ни села не дам. Дам от других отчин: Борису — Вышгород, Андрею меньшому — Тарусу, Андрею большому оставляю его треть на Москве, ибо городов у него одного вдвое боле, чем у обоих младших.

— Не твоя о том гребта, — вскипел опять Андрей большой, — так отец им и мне отказал!..

— Андрюша, молчи, — заволновалась снова Марья Ярославна, — молчи! Яз те Романов, городок свой на Волге, даю. Не перечь государю.

— Ин будь по-твоему, матушка, — улыбнувшись матери, сказал великий князь и продолжал: — Токмо о сем договоры меж собой заключим, дабы вам всем ни в чем в удел Юрья не вступаться…

В этот год осень была ранняя, страшные бури свирепствовали на Балтийском море, и волнами одиннадцать дней носило корабль царевны цареградской. Только на двенадцатый день он пробился в Финский залив и двадцать первого сентября подошел к приморскому городу Колывани.

Муки великие терпели в пути морском не только царевна и прочие, кто с ней был, но даже и кони. С радостью и веселием сошли путники с утлого корабля, метавшегося, как скорлупка, среди хлябей морских, и ступили на твердую землю, но были так слабы, будто с постели лишь встали после тяжкой болезни. День стоял холодный, пасмурный, шел дождь вперемежку со снегом, и было так непривычно южанам видеть столь раннюю, как им казалось, зиму. Все они бросились в страхе скупать в лавках, кто и где мог, не только шубы разной цены, но и простые полушубки из бараньего меха. Многие были готовы даже ехать обратно, но жажда наживы и пример Ивана-денежника, «боярина и друга государя», как называл он себя, удержали их в Колывани.

Немцы встретили царевну и спутников ее холодно, более с любопытством, чем с почетом. Оказывалось некоторое внимание лишь папскому легату, и то лишь со стороны латинского духовенства.

Недовольный всем этим, Иван Фрязин отыскал в Колывани знакомца своего Николая Ляха и, дав ему малую толику денег и много обещаний, послал гонцов во Псков, Новгород и на Москву известить всех о приезде царевны, дабы готовились ко встрече ее.

На второй день октября Николай Лях прибыл из Колывани во Псков. В тот же час повелели посадники степенные звонить в вечевой колокол. Здесь, на площади пред собором св. Троицы, посадники, взойдя на степень, приказали гонцу царевны сказывать, и тот возгласил зычно на всю площадь:

— Переехав море, едет на Москву царевна цареградская Зоя, дочь Фомы, князя морейского, внучка царя Иоанна Палеолога, который был женат на родной тетке великого князя Ивана Василича… Сия будет вам великая княгиня, а великому князю Иван Василичу — жена. И вы приняли бы ее честно. В шестой день сего месяца будет царевна в Юрьеве…

Сказав это, а после приняв угощенье и отдохнув, в тот же день поспешил Николай Лях к Новгороду Великому, а оттуда на Москву, с теми же извещениями.

Псковичи, решив на вече своем, где и как царевну встречать и какие дары ей дарить, послали спешно гонцов своих на Узменье,[59] где проходила граница псковской земли с немцами, для встречи. Сами же начали меды сытить и корма собирать для почетного и великого угощения царевны и всех спутников ее. В этих делах и приготовлениях прошло не меньше недели, когда октября десятого, в субботу, после обеда, прибыл псковский гонец от царевны из Юрьева, дабы встретили ее на другой день на Узменье, где будет она со всеми своими у берега.

В это же время псковичи снарядили быстро к отплытию шесть больших лодок, в которые сели посадники псковские и бояре, лишь место оставив гребцам. Как только они поплыли вниз по Великой к озеру, так со всех городских концов и посадских двинулось за ними множество лодок и больших и малых. Все суда эти бежали ходко, стремясь к утру одиннадцатого октября быть уже на Узменье. Да и путь-то не долог — всего тридцать верст надобно было идти на веслах до Узменья. Хотя царевна может и запоздать, отъезжая из Юрьева — бабьи сборы всегда долги бывают, да и светает уже поздно, часов в семь, — все же они спешили.

Когда утро чуть забрезжило, потянул ветерок, разогнал все тучки, и глянуло сверху ясное небо, слегка розовея и золотясь у самой воды, из-за которой уже выбивались лучи солнца, уходя в самую высь и обжигая огнем убегающие тучки. То же самое, как в зеркале, повторялось в широко раскинувшемся озере. День начинался ясный и тихий. Прошло часа полтора, и вот уже с передовых судов можно стало различить дымку далеких берегов. Постепенно берега сходятся, приближаясь к узкому проливу.

— Узменье! Узменье! — слышатся кругом возгласы.

Вот с насадов посадники и бояре своих гонцов, высланных ранее, на берегу видят, а далее — табор из телег и коней, окруженный стражей великого князя. Время уж становилось ближе к обеду, когда все шесть насадов великих и множество лодок, плеща веслами, пересекли Узмень и стали все враз приставать к берегу.

Посадники и бояре псковские, выйдя из насадов и наполнив медом и вином кубки серебряные и рога золоченые, пошли к табору, где встретил их Иван Фрязин, одетый в русскую боярскую шубу, и подвел их к царевне.

Степенный посадник подал ей на серебряном блюде золотую чарку с дорогим вином и молвил:

— Будь здрава, царевна!

Зоя улыбнулась ласково и, вспоминая русские слова, которым научилась в пути у Ивана Фрязина, замешкалась.

— Грацие, — подсказал незаметно ей Фрязин, и царевна радостно произнесла: