Михаил Белозеров - Железные паруса

• Название: Железные паруса
• Автор: Михаил Белозеров
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2008

Для тех, кто любит нестандартную фантастику. Альтернативный роман. По форме и идее первичный, а не жанровый. Тем, кто предпочитает простые тексты, читать будет тяжело.

На планете Земля по неизвестной причине пропадают люди. Процесс этот не мгновенный, а длится непродолжительное время. Некоторые люди почему-то остаются, сами не зная, что обладают бессмертием. Рассказ идет об одном человеке, имя которому “Он”.

---

Он и сам слишком хорошо все помнил. У каждого взвода были свои маленькие тайны, как выжить. Очень многое зависело от командира, его опыта. Ему-то самому, можно считать, еще повезло, как, впрочем, каждому из бригады. Но здесь, на заводе, его опыт не имел никакого значения. Все они «избранные», как твердил Мексиканец, и клал по три раза в день поклоны на Мекку — даже между станками, даже возле параши. А он в этом деле дока — каждый знает, доказательств не требуется, потому что на всякий случай молился все богам подряд.

— Даже хуже — иногда и звука не было. Вначале в казарме прятались, думали, поможет. Привязывались. Ха-ха… Паника, конечно, и все такое. А потом по целым отделениям пропадать начали. Поди разберись. Идут в столовую, и вдруг "бац-ц!!! бац-ц!!!", и полроты нету… И главное — никакой системы, только не для пангинов и петралонов, конечно. Один Ганс только оттуда вернулся, но не имени, ничего не помнил и под себя мочился. Вот кому по-настоящему повезло, потому что его сразу списали и отправили в желтый дом.

— Значит, у вас то же самое было, — согласился Он, хотя, конечно, у каждого по-своему. В конце войны у них самих корабли походили на "летучего голландца" — половины расчетов не хватало, обеды готовили главный механик и комендор. Кое-как доползли до Гибралтара, чтобы приткнуться к Европе. Союзники, прячущиеся в великой горе среди обезьян, предложив остаться, — у самих наполовину казармы пустовали — брызнули наконец солярки в танки, и они поплыли, выполняя приказ, но в Дарданеллах их все равно накрыло оранжевой зарей — всех, кто на палубе, как языком слизало. Дальше — только ночным морем, без отличительных огней, до славного белокаменного Севастополя, чтобы потом маршировать через Инкерман, Балаклаву и Джанкой в сводных бригадах. Во славу генералов. Во славу родины. Отечества! Теперь об этом никто не помнит. Некому помнить. Только когда это с ними начало происходить, то все казалось настолько естественным, даже доморощенным, обрусевшим, что подобные события на западе воспринимались как фантастические фильмы или кара славянам.

— Вначале это, вроде, как в сумерках происходило, вроде, как тени. Утром двоих-троих не досчитывались. Ну поиск, конечно. Жандармерия — ясное дело, своего не упустит. Допросы. Кое-кого на гауптвахту. Полковник за печень хватается… боров неопаленный…

— Секретное оружие? — спросил Он, представляя картину, так и не изжив в себе злорадства оттого, что им, оказывается, приписывали то, на что они не были способны. То, что потом заставило объединиться все человечество.

Две трети кампании Он провел в окопах, одну треть — в госпитале — чему был страшно удивлен, потому что тогда уже уверовал в свое бессмертие. Теперь о его сомнениях напоминает только ноющая боль в руке. Но ведь у него и после этого были все основания верить в себя, хотя Совет Спасения и посчитал его достойным рабом завода Мангун-Кале.

— А то что еще… Возьми да выложи. Очкариков-экстрасенсов понаприкатило. Меня вызывают и спрашивают: "Что вы, господин сержант, видели и где в тот момент находились?" Ужас, смех, да и только. Ясное дело, я им все и выложил. Мол, ничего, ни сном, ни духом, сидел в сортире, пардон, одно место подтирал и ведать ничего не ведаю. Не буду же я выкладывать, что мы к мадам Шере нарядились да закатили такой пир… А они вежливо: "Скажите, господин сержант, а вы случаем головокружением не страдали, или там ознобом, рвоты, пардон, не испытывали? Сны у вас как, не навязчивые, а в детстве вы ононом не баловались, юбку прислуге не задирали?" Вроде, я как Фрейда не читал и с современным психоанализом не знаком. У меня этого дерьма в кабинете отца — от сих до сих — фолианты!

Да, подумал, едва слушая Он, ничего не испытываешь, кроме собственного ничтожества и страха до самых печенок, но и это не помогает, потому что страх для нас перестал быть защитой, и значит, что-то там Вверху сломалось в глобальном масштабе, и все полетело в тартарары.

А Сержант продолжал:

— Я им, походным котелкам, все выложил. У меня после литра самодельного дерьма не то что головокружение — вся комиссия боком смотрелась, и ничего. Сундук наш, маразматик старый, аж весь затрясся. Ясное дело, часть расформировали как шизофреническую — "подверженную массовому гипнозу". Они ведь поначалу думали, что сумеют все объяснить. Ха-ха! Но я до этого успел под трибунал загреметь, и влепили мне три года. Какие три года, три недели хотя бы выдержать в этой конюшне. А полковник наш, мать его…

Но в этот момент в главной альпере засвистели. Поп, сунув в рот свисток, продублировал цехового викария. Все задвигались.

Пальцеходящие пангины на эстакаде запрыгали, как мартышки, и игра началась. В динамики троекратно проиграли несколько тактов гимна заводов горы Мангун-Кале.

— … а полковник… — засмеялся Хуго-немец прямо в ухо, — ей-богу… даже жаль — свихнулся! Кто его теперь будет держать — не санаторий!

Все ему было нипочем, словно вчерашнему студенту, образчику урбанизированного нигилизма, не верящего ни в Бога, ни в дьявола, не испытывающего ни страха, ни слабости в коленках, ни перед очевидным Великим нашествием (интересно, сколько оно продлится?), ни перед петралонами.

И Он, выдержав секунду этой самой слабости перед рывком и испытывая противную пустоту в желудке, успел подумать, что, в общем-то, полагаться не на кого, кроме Пайса и Попа, что любой из бригады предаст с легкостью, как только переменятся обстоятельства, конечно, только не Поп… но Поп обречен… обречен… и думать об это не хотелось. Печать смерти уже лежала на нем.

— Готов? — одними губами спросил Поп, пряча инструмент и педантично и тщательно вытирая паклей руки.

Честный, прямой Поп. Даже чересчур честный и чересчур прямой. Без тени шуточек и с чисто английским юмором. Умеющий держать бригаду в кулаке. Косой с проседью чуб, и незарастающий щетиной розовый шрам на левой щеке.

Он кивнул:

— Готов!

Поднялся вместе со всеми, ухватившись за свою цепь и, не давая ей натянуться, пристроился за Мексиканцем.

— … говорят, он на вахте, в этих самых… колодцы чистит, — радостно добавил Хуго, — … я его еще, сукина сына, подержу за задницу, чтоб ему…

— Верно… — согласился Он, уже думая о другом, — пошли они все к такой-то матери…

Они вышли из своего сектора и вступили в общий коридор. В звоне цепей, его собственная перестала быть такой ненавистной.

Бар-Кохба, главный и извечный враг, перед которым все всегда расступались, как перед чумой, прокричал, выходя из пищеблока, где они вечно возились в куче гнилых овощей:

— Привет Пайсу!

Он давно забыл, что на поверхности был рядовым полицейским, пусть и проштрафившимся в чем-то, как каждый из них.

— Надень глушитель! — машинально посоветовал Он, чувствуя, как у него деревенеют мышцы на лице.

— Я только спросить, как там кусок мяса? — многозначительно засмеялся Бар-Кохба и отплыл в сторону, глумливо ухмыляясь.

И не было ни времени, ни сил разбираться в том, что могло быть случайностью, и, конечно, ею не было.

— Что случилось? — сразу же вмешался Бригадир, протиснувшись к нему, готовый тут же ввязаться в драку.

— Черт его знает? — удивился Он. — Сам не знаю, — и больше ничего не добавил, а подумал, что если что-то случится, то, конечно, только в столовой.

— Тогда как по плану, — сурово напомнил Бригадир и скупо улыбнулся, как умел улыбаться только он, — предельно честно и доверительно, как для женщины, словно для этого дела у него была отпущена самая золотая середина души, сокрытая от всех других, и к которой, тебе кажется, ты сейчас дотронулся.

Но смерть уже витала над ним, и с этим ничего нельзя было сделать, а только смириться.

— Я подстрахую! — пообещал Он, испытывая невольное уважение, потому что ты всегда испытываешь уважение к чужой гордости, хотя и чувствуешь себя почти, ну почти… предателем.

— … вот Кен тоже его видел, — не обращая внимания на Бригадира, сказал Хуго. — Правда, Толстый?

Кенто-добряк вывернул голову — мешала цепь, раздвинув толстые губы, и с них полетела слюна:

— Для праведника все пути едины… Но святитель…

— Верно ведь, Кен?! — Не дослушав, Хуго подмигнул, словно он имел дело со слабоумным.

Кенто добродушно и терпеливо улыбнулся:

— … не за страх, а верой и правдой…

— Во дает! — в который раз удивился Хуго-немец. — Он даже превзошел мою матушку. Та тоже чуть что на третьего кивала, но я-то уже тогда знал, что все это ерунда.

Кенто-добряк все так же выжидательно улыбался. Как только он появился в бригаде, Сержант ради смеха подсунул ему Библию — единственное из печатного, что было разрешено и что можно было достать на подземных заводах горы Мангун-Кале. Толстый оказался настолько благодарным учеником, что цитировал требник от смены до смены и молился так неистово, что на него стали коситься пангины-азиаты.