А.А. Грицанов - Новейший философский словарь

• Название: Новейший философский словарь
• Автор: А.А. Грицанов
• Жанр: Философия

Новейший философский словарь

Минск – 1999 г. Научное издание

Главный научный редактор и составитель – ГРИЦАНОВ А.А.

«Новейший философский словарь» включает в себя около 1400 аналитических статей, охватывающих как всю полноту классического философского канона (в его Западном, Восточном и восточно-славянском вариантах), так и новейшие тенденции развития философии в контексте культуры постмодерна. Более 400 феноменов и персоналий впервые введены в энциклопедический оборот. Словарь предназначен для специалистов в области философии, культурологии, социологии, психологии, а также для аспирантов и магистрантов гуманитарных специальностей. Может быть использован учащимися лицеев и колледжей с углубленной гуманитарной подготовкой.

Когда слова утрачивают свое значение, народ утрачивает свою свободу

Конфуций, версия перевода А. фон Хайека

---

Л

ЛАБИРИНТ

– образ-метафора постмодернизма – один из центральных элементов системы понятий философского миропонимания Борхеса (см. эссе: «Сад расходящихся тропок», 1944; «Дом Астерия», 1949; «Абенхакан эль Боха-ри, погибший в своем лабиринте», 1949 и др.) и Эко (см.: «Имя розы», 1980; «Заметки на полях «Имени розы», 1983; «Путешествия в гиперреальности», 1987; «Пределы Интерпретации», 1990; «Остров прежнего дня», 1994; «Поиск совершенного языка», 1995 и др.). У Борхеса выступал, в частности, своеобычной моделью вселенского мироустройства: мир суть Вавилонская библиотека, охватывающая «все возможные комбинации двадцати с чем-то орфографических знаков (число их, хотя и огромно, не бесконечно) – или все, что поддается выражению – на всех языках». Согласно Борхесу, такое «книгохранилище» – это Л. или Система, архитектоника которой обусловливается собственными правилами – законами предопределения, высшего порядка, провидения. Вселенная-библиотека у Борхеса структурна, ибо периодична: «Если бы вечный странник пустился в путь в каком-либо направлении, он смог бы убедиться по прошествии веков, что те же книги повторяются в том же беспорядке (который, будучи повторенным, становится порядком: Порядком»). Восприняв борхесовскую идею Л. как образно-знаковую модель Универсума, Эко («Имя розы») выстраивает своеобразную «двойную метафору – метафору метафоры», акцентированно изображая библиотеку аббатства как Л., непостижимый и недоступный для непосвященных. Монастырское книгохранилище у Эко – своего рода мировой план, в котором любому помещению (в зависимости от его месторасположения) присвоено символическое географическое наименование: по замечанию одного из центральных персонажей, «библиотека действительно построена и оборудована по образу нашего земноводного шара». Пожар, уничтоживший библиотеку, у Эко – это не столько воображаемая на знаковом уровне процедура разрушения борхесовского Л. в результате теоретической и аксиологической полемики, сколько символ смены доминирующей парадигмы мироописания как итога интеллектуальной революции постмодерна. По мнению Эко («Заметки на полях «Имени розы»), борхесовский Л. Вселенной системен и структурен, выход из него предопределен самим фактом его существования: в нем нет разветвлений и тупиков, отсутствует ситуация перманентного выбора, ибо блуждающий в нем – это фаталист в состоянии пассивной зависимости от прихотей и причуд творца Л. (Таковыми Л. в истории человечества, нередко понимаемой Эко как история мысленного конструирования людьми возможных миров, являлись: а) безальтернативный Л. Минотавра, в котором было в принципе невозможно заблудиться, ибо все дороги вели (безразлично – с помощью нити Ариадны или без оной – к неизбежной развязке – встрече с Минотавром); б) «маньеристический», по Эко, Л., состоящий из разветвленных коридоров со множеством тупиков – выход из которого в конечном счете достижим через конечное число проб и ошибок). Постигнув физиологическую, психологическую или ментальную организацию их создателей – можно проникнуть в тайну самих Л.: герои романа Эко разгадали загадку Л. «извне», а не «изнутри». Скорее мировоззренческий, нежели сюжетный вывод Эко оказался достаточно категоричен: «Хорхе не смог соответствовать собственному первоначальному замыслу». Согласно Эко, подлинная схема Л. мироздания – это «ризома», устроенная так, что в ней «каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Нет центра, нет периферии, нет выхода. Потенциально такая структура безгранична». Путешествие в таком Л. – являет собой ситуацию постоянного выбора, облик создателя такого Л. куда менее значим: мир такого Л. не достроен до конца, не подвластен даже предельному рациональному пониманию: «Пространство догадки – пространство ризомы» (Эко). Сопряжение «ризомы» и «структуры», с точки зрения Эко, невозможно и немыслимо – это понятия-антиподы. Постмодернистский Л. ризомы призван сменить традиционалистский, классический Л. мироподобной библиотеки Хорхе Бургосского, прототипом которого для Эко был сам Борхес. Истоки идеи Л. ризомы Эко усматривал в парадигме устройства мироздания средневекового герметизма, а именно в идее о том, что мир целиком отражается в любом своем конкретном проявлении («принцип всеобщего подобия»), вкупе с отказом от закона причинной обусловленности, результирующимся в трактовке Универсума как «сети переплетающихся подобий и космических симпатий». Семи-озис в рамках герметизма, по Эко, органично допускает и фундирует «герметический дрейф» – «интерпретативный обычай, преобладавший в ренессансном герметизме и основывающийся на принципах универсальной аналогии и симпатии». Последний на уровне интеллектуальной практики являет собой бесконечный переход «от значения к значению, от подобия к подобию, от связи к другой связи»: знак, тем самым, по Эко, оказывается чем-то таким, посредством познания которого мы постигаем «нечто иное» (ср.: посредством познания знака мы постигаем «нечто большее», по Пирсу). Историческим коррелятом «герметического дрейфа» в предельных его версиях Эко полагал поиск источников бесконечных значений в процедурах каббалы, отдавая предпочтение «процессу свободного лингвистического творения» или «экстатической каббале» (когда почетное место между Текстом и Богом занимал Толкователь) перед «теософической каббалой» (когда посредником между Богом и Толкователем выступал Текст). Пророча наступление Зона (см. Зон) Ризомы, Эко не пренебрег постановкой ряда очевидных проблем: Бесконечна ли ризома? Допустима ли акцентированно безграничная и беспредельная иерархия смыслов и значений применительно к миру людей, понимаемому и интерпретируемому в качестве особого Текста, особого Мира Знаков? Насколько продуктивен в предельных своих проявлениях сопряженный с бытием этого мира бунт Означающего против тирании Означаемого? Отталкиваясь от экстравагантных мистических опытов герметизма и оккультизма, продуцируя мыслимый диапазон траекторий человеческих судеб в Л. пространства ризомы, Эко пришел к выводу («Маятник Фуко», «Остров прежнего дня»): семиозис в игровой форме есть и безусловно должен быть ограничен. «Рамки» гиперпространства ризомы задаются предельно артикулированной сакральной осмысленностью жизни и ее смыслов: только «о-смысленный», по Эко, семиозис – нить из бес-смысленного ризоматического Л. «Рождение Читателя оплачено смертью Автора» (Барт). Для человека не может быть ситуации невозможности преодоления Л. – есть неизбывная проблема цены этого. (См.: Борхес, Эко, Ризома, Смерть субъекта).

А. А.Грицинов

ЛАБРИОЛА (Labriola) Антонио

(1843-1904) – итальянский философ марксистской ориентации. Участвовал в создании Итальянской социалистической партии. Профессор (1874). Основные работы: «В память манифеста коммунистов» (1896), «Об историческом материализме» (1897), «Очерки материалистического понимания истории» (1895-1898, опубликована в 1925) и др. Разделяя приверженность Маркса методу позитивизма, Л. сознательно отвергал его материализм в понимании как природы, так и истории. Материя, согласно Л., «знак или метафизическое воспоминание… выражение последнего гипотетического субстрата натуралистического опыта». Исторический материализм, не имея отношения к естествознанию, не способен выступать, по мнению Л., «метафизикой материи», поскольку природа и культура потенциально могут лишь фрагментарно взаимозависеть и взаимодействовать, никогда в принципе не совпадая. Культура постигаема через реконструкцию базовых оснований общества как человеком порожденного феномена, человек – не только субъект истории, он в первую очередь ее Творец. Анализируя «вечную» проблему марксистски ориентированных концепций о соотношении базиса и надстройки, первичного и производного в обществе, Л. обращал внимание на то, что «любовь к парадоксам, часто неотделимая от безмерного рвения одержимых приверженцев новой доктрины завербовать максимум сторонников, привела к иллюзии (многим казавшейся очевидностью), что экономический фактор все объясняет». Способ бытия, по мнению Л., первичен по отношению к сознанию, но лишь в конечном счете (что признавал и Энгельс, с которым Л. состоял в переписке). Экономическая анатомия общества – являет собой лишь часть общей картины. Учет значимости общественных феноменов, «общественной психологии» (термин введен Л.) – в полном объеме их нюансов, внутренних связей и опосредствовании – фактор, по важности соразмерный анализу экономики при адекватной трактовке исторических процессов. Марксизм в трактовке Л. – нечто иное, чем материализм либо натурализм традиционалистских типов: он (как и дарвинизм) ценен исключительно как метод, как установка на познание мира через действие. Субъект истории формирует среду обитания, средства производства, тем самым творя себя. Амбиции неофитов от марксизма на придание этой доктрине статуса системообразующей и миросоразмерной натурфилософии бессмысленны.