Фотина Морозова - В каждой избушке свои...

• Название: В каждой избушке свои...
• Автор: Фотина Морозова
• Жанр: Ужасы и Мистика

Рассказ написан для конкурса психологической прозы «Бес сознательного-4» и занял на нём призовое место. Тема была заявлена как вражда между двумя колдунами, затрагивающая их потомков…

---

Когда ключ, будто робкое железное насекомое, зашуршал в замке, Илья не шелохнулся. У него сейчас нет ничего треугольного — режущего или колющего. Правда, стол сервирован, однако ножи — почти прямоугольной формы. Было бы недопустимой профанацией использовать их в таком ценном ритуале. Жаль. Придётся обождать. Ничего, время будет. Сначала пусть она объяснит…

Соня ничего объяснять не собиралась. Оставив уродующие черты своего облика — пальто и платок — в прихожей, смело прошла в сапогах по уникальному паркету, оставляя размазанные ледяные следы. Вписалась, точно портрет, в дверной проём. При виде мужа гордо вскинула голову. Щёки пылают румянцем — адским или деревенским. Волосы вьются. Глаза, пламенем спиртовой горелки, светятся.

— Ты выпила?

— Выпила? Нет, это не я. Это баба Маруся, которой такие гады, как ты, отравы налили, всю её до дна выпила…

— Что, окончательно свихнулась? — Творилось нечто непредусмотренное; все планы двигались наперекосяк. — Какая Маруся? Я тебя спрашиваю: ты водку пила? Откуда в таком виде?

— Пошёл ты со своей водкой! — завизжала Соня тем полным голосом, под который и была, оказывается, предназначена акустика старинной квартиры. — Я не пьяница! И не сумасшедшая! Нет у меня никаких галлюцинаций! А невидимые слуги — есть! Я их в наследство от бабы Маруси приняла. Так что я теперь — сила… Понял?

Сониного голоса не хватило надолго: он пошёл на спад. Но это не успокоило Илью. Он знал, что это ещё не конец. И жалел о том, что на столе слишком много ножей и вилок… Да хотя бы даже осколком от тарелки можно серьёзно ранить.

— Так! Стой, где стоишь, — приказал Илья, надеясь, что его приказы в этом доме пока что-то значат. — К столу — ни шагу. Попробуешь — не обрадуешься.

Соня усмехнулась напряжённо и криво, словно прикусив изнутри нижнюю губу. Она сунула руки в карманы — тем неотвратимее, сам по себе, взблеснул в воздухе нож. Нож, лежавший справа от третьей тарелки, из которой никто никогда не ел… Но от кого-то же убегал Илья? Этот третий, присутствующий в комнате в столь поздний час, не способен был проглотить ни кусочка — зато способен был держать нож, выписывавший сложные кривые вслед за истерическим петлянием Ильи вокруг стола. На обоях плясали тени — масса хвостов-хлыстов, растительно-гибких пальцев. Соня, всё так же, руки в карманы, наблюдала. Без эмоций, вся перелившись в зрение. Другие чувства взяли отгул: по крайней мере, позднее, пытаясь представить эту сцену, Соня не могла сказать, кричал Илья во время этой сумасшедшей погони или нет. Кажется, её голову заполнял ровный шум — среднее между треском пламени и плеском ливня. Звук вечной природы, для которой страдания человека — всё равно, что испарение капли воды с поверхности нагретого солнцем валуна.

Шум прекратился — когда Илья всё-таки вскрикнул. Однократно. Настигнутый. Из-под ножа выбрызнулось немного крови. Чуть ниже ключицы. Илья упал.

«На этом ноже нет моих отпечатков», — сказала себе Соня.

Как будто это было главное…

Илья громоздился внушительной горкой плоти, ещё не начавшей остывать. Выражение лица — как у Шушки, когда тот чего-то испугается. Толстенький беззащитный животик. Раскинутые ляжки. Меж ляжек под тесными брюками, мокро темнеющими в промежности, обрисовывается съёженный, предсмертно поджатый орган, который так часто объединял супругов, когда всё остальное не предоставляло поводов для единения.

— Ой, — громко сказала Соня, как в детстве, когда ей случалось сломать игрушку, и она звала взрослых, чтобы они всё исправили. — Ой, — повторяла она, — ой, вой, вой, во-о-ой, — всё острее, всё больнее, всё прикушеннее понимая, что никто не поможет и никто уже ничего не исправит. И тогда она замолчала — потому что в целом мире не осталось взрослых, которые бы откликнулись на её жалобу. Тени спрятались. Электрический свет, дотошный, как следователь прокуратуры, изучал кровь, похожую на жидкий осадок из винегрета.

Сонины пальцы с бледными ногтями вцепились в волосы. Спустились вниз по лицу, оставляя царапины на щеках.

В комнату вошёл их сын. Спотыкаясь, в пижамке, тёплый, разбуженный. То, что папа решил полежать на полу с ножом в груди, его не взволновало: в таком возрасте ещё не верят, что родители способны умереть. Шушкино внимание привлекло коричневое пахучее пятно, расползающееся по светлым папиным брюкам. Для маленького Шушки не было секретом, что такие пятна значат.

— А папа обкакался! — объявил Шушка. — Мам, мы его помоем и переоденем, да?