Людмила Петрушевская - Жизнь это театр (сборник)

• Название: Жизнь это театр (сборник)
• Автор: Людмила Петрушевская
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Книга Людмилы Петрушевской «Жизнь это театр» представляет собой то, что называется по-современному «My best», а раньше это звучало как «Избранное»: выбор автора. В сборник входят самые известные рассказы писательницы, несколько новелл, которые публикуются впервые, а также знаменитый маленький роман «Время ночь».

---

42) С адресом Жанны в паспорте, выкипая горячей слезой, Виктор шел, сам себе сопротивляясь, на вокзал, его вел как на казнь пьяный друг из Киева, и

43) весь последующий год Виктор прожил в общежитии в одной комнате с семейной парой, причем они, по счастью, были поселены позже Виктора на один день и очень смутились, увидев его в своей комнате на койке, даже вышли в коридор, оставив чемодан и рюкзак, вышли выяснить ошибку: но ошибки не было, в стройгородке было негде жить, и Виктор прошел с этими своими молодоженами весь цикл деторождения, терпеливо прошел, вплоть до прихода юной супруги из родильного дома, причем ребеночка отдали всего в сыпи, у него подгнил даже пупочек, и голова несчастного на ощупь была колючая, столько на ней сидело мелких нарывчиков: такова была суровая действительность, и молодые тупо покорились своей доле и лечили младенчика с любовью, мужественно борясь со своим несчастьем. В тепле и заботе ребенок выздоровел, Виктор помогал как мог, не спал ночами и в рабочее время с охотой бегал по разным инстанциям, добиваясь для маленькой семьи отдельной комнатки: пока однажды не поймал на себе откровенно наглый, ясный, ненавидящий взгляд молодой матери, которая кормила грудью, а Виктор в это время забежал за какой-то ихней же справкой, из холодного коридора, буквально с улицы, в куртке, вошел не в свое время. И тут В. подумал: а что я, собственно, здесь делаю? Хорошо, умираю, покончил с собой, но как же здесь негде жить, в этой смерти!

44) Тем более что у него уже накопилось за это время несколько записок от Жанны, а также пришло много писем от Аллы с фотографиями маленькой Даши, которая, как ни крути, если убрать ее ямочки, кудряшки и реснички, была вылитый Виктор. Кроме того, Виктору писала мама Нина Петровна, и писала о том, что Алле очень тяжело жить с психически больной матерью, а последнее письмо было с сообщением о том, что Елена Ивановна (см. п.п.1–5) настроена против того, чтобы Нина Петровна навещала крошку-внучку, и что Елена Ивановна непрестанно вслух бормочет, что Нина Петровна подсыпает Дашеньке в кашку стиральный порошок!

45) Получив это письмо, Виктор серьезно забеспокоился, даже помрачнел и испугался (хотя уже не боялся ничего). Но, видимо, фактор свободы все-таки облегчал ему существование до сих пор, т. е. сам уехал, захочу — вернусь. И тут он подумал, что вернуться-то будет некуда: что истосковавшаяся мама Нина Петровна с ее простодушным, справедливым сердцем переселит к себе внучку Дашеньку (маленького Витеньку) и в придачу утопленницу мать Аллу как необходимое приложение.

46) И вот тут он и поймал взгляд соседки, откровенный до ужаса, и понял, почему эти несчастные люди так равнодушны к его хлопотам насчет их отдельной комнаты: им бы было достаточно, чтобы Виктор исчез, умер, уехал, ушел, растворился. Это была их самая горячая мечта, а не отдельная комната, насчет которой так пекся Виктор — он старался для себя, чтобы жить одному и водить к себе Таню, Галю и Любу.

47) Кроме того, Жанна перестала отвечать на письма и не пришла на телефонные переговоры. Виктор промаялся полночи в городе, закоченел и заночевал там же на стуле, автобусы в стройго-родок начинали ходить с четырех утра. Приехав же в родной барак, войдя в комнату и пробираясь в полутьме, он заехал сапогом по тазику с водой и всех разбудил, завизжало дитя, покорно, как рабы, зашевелились родители за занавеской, зажгли ночник, Виктор стал вытирать водичку, дитя ненасытно кричало…

48) Утром Виктор пошел сдаваться: оформлять уход с работы как не получивший за одиннадцать месяцев жилья. Жанна, кроме того, звала его своим томительным молчанием.

49) — Придется жениться, что делать, — растроганно решил он.

50) Тут словно бы в шутку, на которые так горазда жизнь, здесь же в заводоуправлении его ждала телеграмма от матери, что все в порядке, брак годовалой давности ему расторгли заочно (та жена должна была снова выйти замуж).

51) — Свободен! — как бы возопил Виктор, и душа его улетела к милому образу.

52) Хотя он подумал, что странно, что такие вещи мать сообщает торжественно и открыто по телеграфу.

53) И спустя две недели мать должна была его встречать на вокзале, а встречала целая компания.

54) В Москве был уже август, на дачных платформах толпились нарядные люди, Виктор смотрел в пыльное окно не отрываясь, и счастье переполняло его: он увидит Жанну. Жанна, Жанночка, пело сердце, но пока что, сойдя с поезда, он увидел двух идущих по перрону женщин и коляску перед ними с довольно крупным ребенком, и женщины остановились против двери вагона и смотрели, а одна из них вдруг закрыла лицо руками и зарыдала. Это была Аллочка. Мать же не плакала, а вынула из коляски ребенка и протянула его Виктору, как бы защищая себя этим ребенком.

55) Дальше была жизнь, гимн семье.

Время ночь

Мне позвонили, и женский голос сказал: — Извините за беспокойство, но тут после мамы, — она помолчала, — после мамы остались рукописи. Я думала, может, вы прочтете. Она была поэт. Конечно, я понимаю, вы заняты. Много работы? Понимаю. Ну тогда извините.

Через две недели пришла в конверте рукопись, пыльная папка со множеством исписанных листов, школьных тетрадей, даже бланков телеграмм. Подзаголовок «Записки на краю стола». Ни обратного адреса, ни фамилии.

Он не ведает, что в гостях нельзя жадно кидаться к подзеркальнику и цапать всё, вазочки, статуэтки, флакончики и особенно коробочки с бижутерией. Нельзя за столом просить дать еще. Он, придя в чужой дом, шарит всюду, дитя голода, находит где-то на полу заехавший под кровать автомобильчик и считает, что это его находка, счастлив, прижимает к груди, сияет и сообщает хозяйке, что вот он что себе нашел, а где — заехал под кровать! А моя приятельница Маша, это ее внук закатил под кровать ее же подарок, американскую машинку, и забыл, она, Маша, по тревоге выкатывается из кухни, у ее внука Дениски и моего Тимочки дикий конфликт. Хорошая послевоенная квартира, мы пришли подзанять до пенсии, они все уже выплывали из кухни с маслеными ртами, облизываясь, и Маше пришлось вернуться ради нас на ту же кухню и раздумывать, что без ущерба нам дать. Значит так, Денис вырывает автомобильчик, но этот вцепился пальчиками в несчастную игрушку, а у Дениса этих автомобилей просто выставка, вереницы, ему девять лет, здоровая каланча. Я отрываю Тиму от Дениса с его машинкой, Тимочка озлоблен, но ведь нас сюда больше не пустят, Маша и так размышляла, увидев меня в дверной глазок! В результате веду его в ванную умываться ослабевшего от слез, истерика в чужом доме! Нас не любят поэтому, из-за Тимочки. Я-то веду себя как английская королева, ото всего отказываюсь, от чего ото всего: чай с сухариками и с сахаром! Я пью их чай только со своим принесенным хлебом, отщипываю из пакета невольно, ибо муки голода за чужим столом невыносимы, Тима же налег на сухарики и спрашивает, а можно с маслицем (на столе забыта масленка). «А тебе?» — спрашивает Маша, но мне важно накормить Тимофея: нет, спасибо, помажь потолще Тимочке, хочешь, Тима, еще? Ловлю косые взгляды Дениски, стоящего в дверях, не говоря уже об ушедшем на лестницу курить зяте Владимире и его жене Оксане, которая приходит тут же на кухню, прекрасно зная мою боль, и прямо при Тиме говорит (а сама прекрасно выглядит), говорит:

— А что, тетя Аня (это я), ходит к вам Алена? Тимочка, твоя мама тебя навещает?

— Что ты, Дунечка (это у нее детское прозвище), Дуняша, разве я тебе не говорила. Алена болеет, у нее постоянно грудница.

— Грудница??? — (И чуть было не типа того, что от кого ж это у нее грудница, от чьего такого молока?)

И я быстро, прихватив несколько еще сухарей, хорошие сливочные сухари, веду вон из кухни Тиму смотреть телевизор в большую комнату, идем-идем, скоро «Спокойной ночи», хотя по меньшей мере осталось полчаса до этого.

Но она идет за нами и говорит, что можно заявить на работу Алены, что мать бросила ребенка на произвол судьбы. Это я, что ли, произвол судьбы? Интересно.

— На какую работу, что ты, Оксаночка, она же сидит с грудным ребенком!

Наконец-то она спрашивает, это, что ли, от того, о котором Алена когда-то ей рассказывала по телефону, что не знала, что так бывает и что так не бывает, и она плачет, проснется и плачет от счастья? От того? Когда Алена просила взаймы на кооператив, но у нас не было, мы меняли машину и ремонт на даче? От этого? Да? Я отвечаю, что не в курсе.

Все эти вопросы задаются с целью, чтобы мы больше к ним не ходили. А ведь они дружили, Дуня и Алена, в детстве, мы отдыхали рядом в Прибалтике, я, молодая, загорелая, с мужем и детьми, и Маша с Дуней, причем Маша оправлялась после жестокой беготни за одним человеком, сделала от него аборт, а он остался с семьей, не отказавшись ни от чего, ни от манекенщицы Томика, ни от ленинградской Туей, они все были известны Маше, а я подлила масла в огонь: поскольку была знакома и с еще одной женщиной из ВГИКа, которая славна была широкими бедрами и тем, что потом вышла замуж, но ей на дом пришла повестка из кожно-венерологического диспансера, что она пропустила очередное вливание по поводу гонореи, и вот с этой-то женщиной он порывал из окна своей «Волги», а она, тогда еще студентка, бежала следом за машиной и плакала, тогда он из окна ей кинул конверт, а в конверте (она остановилась поднять) были доллары, но немного. Он был профессор по ленинской теме. А Маша осталась при Дуне, и мы с моим мужем ее развлекали, она томно ходила с нами в кабак, увешанный сетями, на станции Майори, и мы за нее платили, однова живем, несмотря на ее серьги с сапфирами. А она на мой пластмассовый браслетик простой современной формы 1 рубль 20 копеек чешский сказала: «Это кольцо для салфетки?» — «Да», — сказала я и надвинула его на руку.