Марина Дяченко - Шрам

• Название: Шрам
• Автор: Марина Дяченко
• Жанр: Фэнтези

«Когда первое в твоём сердце станет последним, и на пять вопросов ты ответишь — да…» Таково условие, чтобы бывший доблестный гуард Эгерт Солль мог сбросить с себя заклятие, превратившее его в жалкого труса. Он не имеет право ошибиться, ему дан один только шанс. Но, воспользовавшись им, он рискует потерять свою любовь… Роман «Шрам» признанных звёзд российской фэнтези Марины и Сергея Дяченко, второй в их тетралогии «Скитальцы», поражает глубиной проникновения в психологию героев, интригующим сюжетом и стилистическим изяществом отточенной прозы.

---

Работа близилась к концу — длинный список испещрён был крестиками, а столик-тележка страдальчески прогибался под непосильным грузом отобранных с полок фолиантов. Тория привычно поставила ногу на стремянку — но подниматься не стала, а вместо этого вдруг закрыла глаза и ткнулась лицом в тёплое, отполированное ладонями дерево.

Снова весна. Снова распахнуто окно на площадь, и терпкий, так любимый ею запах старинных книг смешивается с запахом разогретой солнцем пыли, травы и навоза. Скоро прогреется река и на острове зацветёт земляника… Странно и удивительно, но ей так хочется поваляться в траве. Полежать, ощущая щекой примятые стебли и бездумно глядя, как пчела заползает в бархатное нутро цветка. Последить глазами за муравьём, пролагающим путь по стволу…

А Динара нет. Его нет на земле уже год. Над Динаром бродят в траве муравьи… Здесь громоздятся фолианты, за окном светит солнце, а у реки перекликаются лодочники — но Динара нет нигде, потому что та глубокая, чёрная дыра в земле, которую она помнит сквозь пелену ужаса и неверия, яма, в которую чужие люди опустили деревянный ящик — это разве Динар?! Нет, никогда она не пойдёт на его могилу, там нет его, тот человек, которого закопали — не он…

Тория прерывисто вздохнула и открыла глаза. Цветные солнечные пятна передвинулись ближе к стене; в уголке одного из них сидел, залитый светом и от этого пёстрый и пятнистый, как паяц, белый кот — хранитель библиотеки от крыс и мышей. Два круглых жёлтых глаза глядели на Торию с укоризной.

Она через силу улыбнулась. Проверила, устойчиво ли стоит стремянка, подобрала подол тёмной юбки и уверенно, как уже тысячи раз, двинулась по ступенькам вверх.

Тупой несильной болью отозвалось левое колено — неделю назад Тория оступилась на лестнице и упала, сбив ногу и разорвав чулок. Чулок потом заштопала старушка-горничная, что приходила убирать во флигеле дважды в неделю; оставшись с Торией наедине, добрая женщина обычно принималась вздыхать и разводить руками: как же, деточка, такая красавица — и уж больше года в одном только платье… Хоть на пару шёлковых чулок деньги-то можно сыскать… Да шляпку, да башмачки… Красота без обновки — что камушек без оправы…

Тория усмехнулась и облизала губы. На нижней губе выдавался твёрдый рубец — тогда, год назад, она прокусила кожу до крови…

Гул голосов за стеной стих — верно, господин ректор поднялся на кафедру. Сегодня он поведает господам студентам о замечательных явлениях, происходящих, по мнению учёных, на краю мира, у самой Двери мирозданья.

Тория снова усмехнулась про себя. Никому не дано знать, что на самом деле происходит у Двери. Отец говорит: «Кто был на пороге — не расскажет нам»…

Вот и последняя полка; над головой Тории тяжело колыхались полотнища запылённой паутины. Паукам позволено жить под самым потолком — отец шутит, что после смерти он станет пауком и будет хранить библиотеку…

Тория бестрепетно глянула вниз — она нисколько не боялась высоты и не чувствовала ни волнения, ни восторга. Потянулась рукой к ряду позолоченных корешков — но, передумав, отвернулась от полки.

Здесь, под потолком, помещалось круглое окошко, позволяющее заглянуть из библиотеки в Актовый зал. Когда-то Тория забиралась сюда, чтобы среди множества склонённых голов найти одну, тёмную, взъерошенную, трогательно серьёзную… Это была игра — Динар должен был почувствовать её взгляд и поднять глаза.

Тория поймала себя на том, что мысль о Динаре не вызывает больше приступа острой, мучительной тоски. Она вспоминала его с грустью — но уже без той боли, которой так долго полны были дни, и ночи, и снова дни…

Отец говорил, что так будет. Она не верила, не могла поверить — но отец снова оказался прав. Как всегда…

Вспомнив об отце, она опять обернулась к книгам.

Вот он, массивный том в простом чёрном переплёте. Корешок кажется тёплым; тускло отсвечивают тиснёные серебром буквы: «О прорицаниях».

У Тории мурашки забегали по коже — эта книга существует в одном только экземпляре. Много веков назад великий маг посвятил ей целую жизнь; теперь она, Тория, возьмёт книгу в руки и отнесёт отцу — тот напишет новую главу своего труда, а спустя много веков кто-то вот так же, с трепетом, возьмёт с полки отцову книгу и узнает, чему посвящена была жизнь декана Луаяна…

Осторожно спустившись, Тория поставила последний крестик в своём списке; история прорицаний водворена была на столик-тележку.

Итак, на сегодня работа закончена; в окно ворвался свежий ветер, потревожив книжную пыль и заставив трижды чихнуть кота-хранителя. Тория рассеянно приняла упавшую на лоб прядь и выглянула на площадь.

Её ослепил горячий солнечный свет и оглушил многоголосый гомон; площадь вертелась, как разукрашенная лентами карусель. Что-то выкрикивали увешанные лотками торговцы; покачивались пёстрые зонтики прогуливающихся дам, расхаживал патруль — офицер в красном с белыми полосками мундире нарочито сурово хмурил выстриженные по традиции брови, но то и дело, не удержавшись, оглядывался на какую-нибудь особенно хорошенькую цветочницу. Уличные мальчишки шныряли под ногами гуляющих, торгующих, спешащих по своим делам — а над толпой величественно, как парусники, проплывали пышные, несомые лакеями паланкины.

Здание суда, приземистое и некрасивое, казалось в солнечных лучах старой добродушной жабой, выбравшейся на свет и греющей на припёке морщинистые бока; Тория привычно скользнула взглядом по круглой тумбе перед железными дверями суда. На дверях были вычеканены два грозных слова: «Бойся правосудия!», а на тумбе помещалась небольшая виселица с тряпичной куклой в петле.

Рядом со зданием суда высилась башня с зарешечёнными окнами; у входа в неё дремали стражники, а чуть поодаль чинно беседовали трое в серых плащах с капюшонами — служители священного привидения Лаш; небо висело над площадью, подобно огромному голубому парусу.

Тория блаженно вздохнула — солнце лежало у неё на лице, как тёплые ладони. Кот вскочил на подоконник и уселся рядом, Тория уронила руку ему на загривок — и вдруг ощутила ни с чем не сравнимое чувство своей породнённости и с этой площадью, и с этим городом, с книгами, с котом, с университетом… И тогда она счастливо улыбнулась — едва ли не впервые за прошедший чёрный год.

А толпа галдела, толпа вертелась, как пёстрое варево в котле, и взгляд Тории беспечно скользил по шляпам и зонтикам, мундирам, букетам, лоткам с пирогами, по чумазым и напомаженным лицам, кружевам, заплатам, шпорам — когда в этой возбуждённой круговерти вниманием её завладел один чрезвычайно странный человек.

Тория прищурилась; человек то и дело скрывался от неё в толчее, но это не помешало ей уже издали подметить некую несообразность в его поведении. Он, казалось, не по людной площади шёл — а пробирался по кочкам в зыбучей трясине.

Удивлённая Тория вглядывалась всё внимательнее. Человек двигался по сложному, заранее определённому маршруту; вот, добравшись до фонарного столба, он вцепился в него руками и некоторое время стоял, опустив голову, будто отдыхая. Потом, определив, по-видимому, следующую вешку в своём нелёгком пути, медленно, будто через силу, двинулся дальше.

Происходящее вокруг, казалось, совсем не интересовало его — а ведь судя по всему, он вовсе не был бывалым горожанином, скорее наоборот — изрядно пообносившийся на деревенских дорогах бродяга. Один вид красно-белого патруля со шпагами и шпорами заставил его шарахнуться так, что продавец печёных яблок едва не оказался опрокинутым на землю. Послышались крики и ругань; странный бродяга снова шарахнулся — в противоположную сторону.

Как ни сложен, изломан и извилист оказался путь наблюдаемого Торией человека — но целью его был, похоже, университет. Медленно, но неуклонно незнакомец подходил всё ближе и ближе; она сумела, наконец, разглядеть его лицо.

Тяжело, сильно ударило сердце, приостановилось было — и снова забилось, глухо, будто обёрнутый в тряпку молот по деревянной наковальне. Тория ещё не успела понять, в чём дело — а тёплый день уже отдавал тянущим, промозглым холодом.

Лицо странного человека было знакомо ей — во всяком случае, так показалось в первую секунду. Уже в следующее мгновение, привычно закусив рубец на нижней губе, она мысленно сказала себе: не он.

Не он; у ТОГО не было никакого шрама на щеке, а главное — глаза ТОГО никогда не вместили бы такой тоски и затравленности. Не он: ЭТОТ грязный, неухоженный, истощённый, в то время как ТОТ лоснился довольством и достатком, прямо лопался от сознания собственной красоты и неотразимости, и был-таки красив — Тория с отвращением скривила губы — да, красив, в то время как ЭТОТ…

Бродяга подошёл совсем близко, весенний ветер трепал его спутанные светлые волосы. Нерешительно, напряжённо стоял он перед зданием университета, будто не решаясь приблизиться к двери.