Амброз Бирс - Избранные произведения

• Название: Избранные произведения
• Автор: Амброз Бирс
• Жанр: Ужасы и Мистика

  Настоящее издание представляет собой собрание избранных рассказов знаменитого американского писателя Амброза Бирса (1842 - 1913), работавшего в жанре `страшного рассказа`. Бирсу всегда хотелось исследовать человека в особых обстоятельствах, испытать на излом. Отсюда психологическая напряженность повествования, атмосфера «страшного сюжета», жестокость и необычайность ситуаций. Но главное - писатель скорбит о нехватке человечности, благородства, достоинства. Главнейшим злом Бирс считает непротивление человека всякому злу и насилию.

Рассказы замечательного американского прозаика Амброза Бирса наполнены таинственными и страшными событиями, реальность в них часто кажется вымыслом, а самый фантастический сюжет словно бы списан с жизни. Тайной покрыта и смерть самого писателя, который пропал без вести на войне, и его исчезновение породило множество невероятных слухов.

---

Не успел я еще толком прийти в себя от страха, который внушила мне угроза Рохуса, как мне пришлось испытать страх еще больший. Рохус отплясывал с высокой красивой девушкой себе подстать — настоящие деревенские король с королевой. Они выделывали такие прыжки и повороты, и притом с такой грацией, что все ими любовались и дивились. На смуглом лице его дамы играла чувственная улыбка, глаза глядели бойко, словно бы говоря: «Видите? Я покорила его сердце!». И вдруг Рохус оттолкнул ее, словно бы с отвращением, вышел из круга танцующих и крикнул приятелям:

— Пойду приведу красотку себе по вкусу. Кто со мной?

Оскорбленная партнерша посмотрела на него с бешенством, черные, ее очи полыхали, как язычки адского пламени. Но ее ярость только рассмешила пьяных парней, и раздался громкий хохот.

Рохус выхватил из костра горящую ветку и, размахивая ею над головой, так что искры сыпались дождем, крикнул снова:

— Ну, кто со мной?

И пошел, не оглядываясь, под сень соснового бора. Другие парни тоже похватали горящие ветки и двинулись вслед за ним. Темный бор поглотил их, только издалека слышны были их перекликающиеся голоса. Я стоял и смотрел в ту сторону, куда они скрылись. Вдруг ко мне подошла высокая смуглянка и зашипела на ухо, так что горячее дыханье обожгло мне щеку:

— Если тебе дорога дочь палача, поторопись и спаси ее от этого пьяного негодяя. Ни одна женщина перед ним не устоит!

Боже! До чего ужаснули меня ее слова! Я, не колеблясь, поверил ей, но, страшась за судьбу бедной Бенедикты, только пролепетал:

— Как я могу ее спасти?

— Поспеши и предупреди ее, монах, — ответила та. — Она тебя послушает.

— Но они доберутся до нее раньше меня.

— Они пьяные и пойдут небыстро. К тому же я знаю кратчайшую тропинку, которая выводит прямо к хижине палача.

— Тогда скорее покажи мне ее! — воскликнул я.

Она скользнула прочь, сделав мне знак следовать за ней. Скоро мы очутились в лесных зарослях, где было так темно, что я с трудом различал впереди женскую фигуру. Смуглянка шагала так быстро и уверенно, словно при свете дня. Где-то выше по склону между стволами мелькали факелы — парни шли кружной дорогой. Я слышал их гогот, и сердце мое сжималось от страха за бедное дитя. Когда мы в молчании отошли уже довольно далеко, оставив парней позади, моя проводница принялась что-то бормотать себе под нос. Сначала я не разбирал, что она говорит, но очень скоро уже отчетливо слышал каждое ее страстно выговоренное слово:

— Он ее не получит! Дьявол забери палачово отродье! Ее все презирают и плюют при виде нее. На него это похоже — не обращать внимания на мнения и слова других людей. Что все ненавидят, он любит. Личико-то у нее хорошенькое. Ну, я ей так его разукрашу! Кровью распишу! Да будь она дочкой хоть самого дьявола, он все равно не успокоится, пока не овладеет ею. Только ничего у него не выйдет!

Она вскинула руки над головой и дико расхохоталась. Я содрогнулся. И подумал о темных силах, которые таятся в человеческом сердце. Слава Богу, что мне самому они ведомы не больше, чем какому-нибудь младенцу.

Наконец мы добрались до горы Гальгенберг, на которой стоит хижина палача, вскарабкались вверх по склону и очутились прямо у порога.

— Вот здесь она живет, — сказала смуглая девушка, указывая на хижину, в окнах которой мерцал желтый свет свечи. — Ступай, предупреди ее. Палач хворает и не сможет защитить свою дочь, даже если бы осмелился. Ты лучше уведи ее отсюда в Альпфельд на горе Гелль, там у моего отца есть домик. Им не придет в голову там ее искать.

С этими словами она меня оставила и скрылась во тьме.

13

Я заглянул в окно хижины и увидел старого палача, сидящего в кресле, и его дочь, которая стояла рядом, положив ладонь ему на плечо. Мне слышно было, как он кашляет и стонет, и она, видно, старалась утешить его в страдании. Целый мир любви и сочувствия жил в ее лице, и оно было еще прекраснее, чем когда-либо прежде.

Не укрылись от моего взгляда и чистота и порядок в горнице. На убогой лачуге словно покоилось благословение Божие. И этих безвинных людей все сторонятся как проклятых и ненавидят пуще смертного греха! Меня особенно порадовал образ Святой Девы на стене насупротив окошка. Рамку украшали полевые цветы, к покрову Матери Божией были приколоты эдельвейсы.

Я постучался у двери, говоря при этом:

— Не бойтесь, это я, брат Амброзий.

Мне показалось, что при звуках моего голоса и моего имени лицо Бенедикты осветила внезапная радость, но, возможно, это было всего лишь удивление — да уберегут меня Святые Отцы от греха гордыни. Бенедикта подошла к порогу и открыла дверь.

— Бенедикта, — проговорил я, впопыхах ответив на ее приветствие, — сюда идут парни, пьяные и буйные, они хотят увести тебя на танцы. С ними Рохус, он сказал, что заставит тебя плясать в паре с ним. Я поспешил сюда, опередив их, чтобы помочь тебе спастись бегством.

При имени Рохуса щеки ее залил алый румянец, и все ее личико вспыхнуло. Увы, я убедился в правоте моей ревнивой проводницы: действительно, ни одна девушка не в силах противостоять такому красавцу, даже это набожное и невинное дитя. Отец ее, уразумев, о чем я говорю, встал с кресла и раскинул немощные руки, словно бы ограждая ее от зла, но я знал, что как ни тверд его дух, телом он бессилен. Я сказал ему:

— Позволь мне увести ее; парни, которые идут сюда, пьяны и способны на все. Твое противодействие только раззадорит их, и они могут причинить вред вам обоим. Вон, вон, взгляните! Уже мелькают их факелы. И слышен их громкий гогот! Поторопись же, Бенедикта, скорее! Скорее!

Бенедикта бросилась к плачущему старику отцу и нежно обняла его. А затем, покрыв поцелуями мне руки, выбежала вон и скрылась в ночи, приведя меня в глубокое недоумение. Несколько минут я еще стоял на пороге, ожидая, что она вернется, но потом возвратился в хижину, решившись защищать ее отца от разбушевавшейся толпы, которая, как я полагал, непременно вздумает сорвать на нем досаду.

Но они так и не появились. Я ждал, прислушивался — напрасно. Вдруг взрыв радостных возгласов. Я задрожал и прочел молитву Святому нашему Патрону. Однако гомон понемногу смолк в отдалении, и я понял, что они повернули назад под гору на поляну, где полыхают костры. Мы со стариком обменялись словами о чуде, заставившем их переменить намерение, и возблагодарили Господа. Я пошел обратно той же дорогой, что шел сюда. Вот и поляна. Шум оттуда доносился еще оглушительнее и бешенее прежнего, за стволами деревьев светились новые высокие костры, мелькали тени пляшущих парней и нескольких девушек, растрепанных, с непокрытыми головами — волосы развеваются по плечам, одежда в беспорядке, движения неистовы. Они кружили в хороводах, виясь между костров, то чернея, то алея — в зависимости от того, как падал свет, ни дать ни взять демоны в преисподней, празднующие какую-нибудь нечестивую годовщину или новую муку для обреченных. И среди них, о Спаситель! в круге света, в самом центре, куда не заступали остальные, упоенно и самозабвенно плясали рука об руку Рохус и Бенедикта!

14

Святая Матерь Божья! Может ли что-нибудь быть плачевнее падения ангела? Я увидел — и понял, что, оставив отца и меня, Бенедикта по своей воле устремилась навстречу той самой судьбе, от которой я изо всех сил пытался ее спасти!

— Слюбилась с Рохусом, проклятая девка, — раздалось у меня над ухом. Я обернулся и увидел рослую смуглянку, которая послужила мне проводницей. Лицо ее искажала гримаса ненависти. — Зачем только я своими руками ее не убила! А ты, как же ты допустил ее сыграть с нами обоими такую штуку, глупый ты монах?

Я оттолкнул ее и, забыв себя, побежал к пляшущей паре. Но что я мог сделать? Не успел я приблизиться, как пьяные весельчаки, словно назло мне, но в действительности просто не замечая моего присутствия, обступили их кольцом и стали одобрительно гикать и в такт хлопать в ладоши.

А те плясали, и нельзя было отвести от них глаз. Он, высокий, стройный и гибкий, был подобен языческому богу греков; а Бенедикта походила на маленькую фею. Ее тонкая летучая извивающаяся фигурка металась среди дымов по поляне, словно укрытая кисейным золотисто-багровым покрывалом. Глаза стыдливо опущены, движенья быстры, но легки и грациозны, а щеки горят румянцем. Кажется, все ее существо вовлечено в пляску. Бедное, милое, заблудшее дитя! Я готов был заплакать, глядя на нее. Но надо ли судить ее так строго? Жизнь ее бедна и безрадостна, удивительно ли, что она с таким упоением отдается танцу? Небеса да благословят ее! А вот Рохус — это другое дело, прости его Господь.

Я наблюдал за происходящим и размышлял над тем, как велит мне долг поступить, а ревнивая девица — ее звали Амула — стояла рядом, шипела от злости и изрыгала святотатственные проклятия. Когда зрители хлопали в ладоши, одобряя пляску Бенедикты, она норовила прорваться к пляшущим, чтобы задушить ее своими руками, я с трудом удерживал ее, а сам выступил вперед и позвал: