Дэвид Сосновски - Обращенные

• Название: Обращенные
• Автор: Дэвид Сосновски
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-038141-7, 5-9713-3838-2, 5-9762-1490-8

Вампиры — это, конечно, хорошо… Вампирские кланы — это еще лучше. И только один недостаток есть у принцев и принцесс ночи — не могут они иметь собственных детей! Впрочем, а на кой тогда нужно столь популярное в Америке усыновление?

Методы героев «королевы нью-орлеанских вампиров» устарели. Нынче в моде — одинокие отцы и приемные дети-азиаты!

Но вот ведь какая штука — согласно древнему «вампирскому кодексу», завампировать детей моложе восемнадцати лет считается уголовным преступлением.

А спасти девчонку-тинейджера, уверенную, что статус папы-вампира дарует ей полную безнаказанность, от множества опасностей и без предварительного «завампиривания» — ох, как непросто!

---

— Нет, — говорит Робби. — Почему здесь? Почему в этом месте?

— Потому что все мужчины этим занимаются, — отвечаю я. — Нам сказали «занимайтесь своими мужскими делами», так что остается только следовать указаниям.

— Чьим указаниям? — спрашивает Робби. — И кто за это платит?

Он сидит, положив обе руки на стол перед собой, ладонями вниз. Его черные глаза, точно потухшие фары, смотрят прямо на меня.

— Хм-м-м… — я пожимаю плечами. — За то, что я угощаю?

Конечно, я не могу назвать ему настоящую причину. Я не могу сказать ему, что я все еще надеюсь получить еще один шанс сбить его с толку, увидеть суть, что затаилась под этой заученной телевизионной улыбкой. Я не могу сказать о диктофоне, который захватил с собой, не могу сказать о том, как вращаются в ожидании неосторожного слова крошечные колесики — слова, которое обречет его на вечное проклятье холостяцкой жизни. И у меня остается все меньше и меньше надежды, что оно когда-либо прозвучит. По крайней мере, из уст Робби.

— Слушайте, — говорит он, все еще таращась на меня — только на меня, несмотря на все дорогостоящие отвлекающие моменты, окружающие нас. — Не хочу показаться ханжой или еще чем-нибудь таким, но я не большой поклонник вуайеризма.

Он умолкает и прерывает контакт наших взглядов, но только для того, чтобы приступить к созерцанию собственных рук.

О да, конечно!

Конечно, Роберт Литтл из «Шоу Маленького Бобби Литтла» просто не может быть большим поклонником платного вуайеризма. О чем только я думал?

— Думаю, я из племени тех людей… — продолжает Робби. — Знаете, из тех, что думают, что телекамеры крадут душу. Только если говорить обо мне, они украли всю мою жизнь, вплоть до…

Он наводит указательный палец на свой глаз, словно пистолет.

— Пока я не стал таким, как все. Таким же скучным.

Я отключаю диктофон, лежащий у меня в кармане. Я позволяю Робби спасти свою душу — душу, существование которой я снова вынужден признать. Снова и снова.

Проклятье.

— Так… — говорю я, поскольку мне не терпится сменить тему разговора.

— Так… — одновременно со мной говорит Робби, поскольку ему хочется того же самого.

Мы неловко смеемся. Неловко умолкаем. Молчим. Сидим. Я протягиваю свою пустую руку ладонью вверх, уступая трибуну своему вынужденному гостю.

— Каково это было — растить ее? — спрашивает Робби, чтобы снова дать мне слово. — Каково это — быть ее папой?

Говорят, что вирус Эбола — раньше, когда им еще можно было заразиться — убивал, превращая внутренние органы своей жертвы в жидкость. Сердце больного кровоточило, потом таяло, и только после этого сдавало.

Я сдаю. Сдаюсь.

Маленький Бобби Литтл человечнее меня. Даже человечнее, чем я пытался быть.

— Кошмарно, — говорю я, улыбаясь Робби. — Это был самый замечательный кошмар, который вы только можете себе представить.

— Думаю, я понимаю, — говорит Робби, многократно выслушав мой лепет по поводу того, Что Для Меня Значит Быть Отцом. И добавляет: — Насчет этих мест.

Я не улавливаю связи, и Робби поясняет.

— Я не о стриптизершах, — говорит он. — Я о них.

И он указывает глазами на якобы-детей, окружающих нас.

— Вы искали Исузу еще до того, как поняли, что должны уйти отсюда, чтобы ее найти.

Я чувствую примерно то же самое, что чувствовал, когда Роз заглянула за мою жалкую попытку оправдать свое наигранное хладнокровие. И говорю то же самое, что Роз сказала тогда:

— Я попал.

— Так… — говорим мы вместе.

Снова. Снова смеемся — возможно, на этот раз чуть более непринужденно. Робби уступает мне трибуну, а я возвращаю ему предложение.

— Кем были ваши родители? — спрашиваю я.

— Понятия не имею, — откликается Робби. — У меня их не было.

Пауза.

— Я имею в виду, биологически они были, но я никогда их не видел. У меня был режиссер. Была съемочная бригада. Был штат охранников, руководитель и совершенно очаровательный инструктор. Но родители? Нет, правда. Таких, как вы и…

Робби умолкает.

Он больше не разглядывает свои руки, он смотрит куда-то вперед, через мое плечо. Я оборачиваюсь… Да, вот они мы, отраженные в одном из многочисленных зеркал заведения под названием «Тиззи».

Говорят, девочки ищут мужчин, похожих на их отцов, и не нужно более красноречивого тому подтверждения, чем картина, которую я вижу. Робби — и я рядом: те же короткие темные волосы, такая же нежная, как у ребенка, кожа, такие же глаза навыкате. И конечно, такие же клыки, торчащие в уголках ртов, улыбающихся одинаково напряженно после одновременного, одинаково потрясающего узнавания.

Робби — первый из нас, кто обретает дар речи и начинает разговаривать.

— Вы знаете какие-нибудь другие мужские заведения? — спрашивает он. — Где не так много…

— …зеркал?

Я оставляю машину на стоянке, и мы проходим несколько кварталов по Детройт-Ривер. Небо над головой запорошено звездами — в точности как в то время, когда я был ребенком, прежде чем ночь загадили искусственным светом. Вот еще одна хорошая вещь, которую сделали вампиры. Наши глаза-зрачки требовали, чтобы мы отказались от уличного освещения и позволили звездам вернуться в нашу жизнь.

— Когда я был ребенком, — говорит Робби, запрокидывая голову, — мне никогда не позволяли выходить на улицу. Это было слишком опасно. Окна в моей спальне, которую снимают в шоу — не настоящие. Это что-то вроде спецэффекта. Голубой экран. На экране дублировалось то, что происходило снаружи, но единственное время, когда я это видел — это когда просматривал запись. Исузу думает, что я смотрю на себя, когда просматриваю эти старые повторы. Ничего подобного. Все, что меня интересует — это дневной свет, который они не позволяют мне видеть.

— Когда я был ребенком, — отвечаю я, — я мечтал стать кинозвездой, как Фред Астер.[122] Я думал, что нет ничего круче — когда все эти люди сидят в темноте и смотрят на тебя, а ты сам больше, чем жизнь, и сделан из света.

— Все не так здорово, как кажется, — говорит Робби.

— То же самое можно сказать про жизнь на открытом воздухе и дневной свет, — подхватываю я. — Сейчас нет никаких букашек. Ни пчел, ни ос, ни комаров. А вот оказаться на улице днем — довольно скверная штука.

Робби улыбается.

— Можно сказать, нам повезло, а?

— Да, — отвечаю я. — Думаю, что так.

Глава 31. Счастливый конец

— О боже мой! — вопит Исузу, увидев нашу маленькую голубую Твит.

В первый раз после того, как мисс Манчкин позвонила, наткнулась на Роз, попросила ее говорить со мной и попросить меня спросить Исузу: возможна ли между ними дружба или нет.

Дружба была возможна.

В настоящем времени.

И вот теперь Твит стоит в дверях, синие следы моей мести на ее лице сохранились до первой очной ставки по случаю маленького инцидента с клыками, приставленными к горлу, который имел место несколько жизней назад. Исузу в восторге от моей затеи.

— Это бесподобно, — булькает она.

Так оно и есть. При нужном освещении. На нужном расстоянии. Синева кожи Твит достаточно нереальна, чтобы спровоцировать прикосновение. Что Исузу и делает — протягивает руку, проводит своими розовыми пальчиками по «Небесной Лазури», покрывающей щеки Твит.

— Вылитый Смерф, — сообщает Исузу, прижимая ладонь к этой голубой щечке, чтобы убедиться в ее реальности.

— А ты — прямо невеста Франкенштейна, — парирует Твит, имея в виду шею Исузу, украшенную стежками на манер бейсбольного мяча.

Исузу моргает — как кот, который улыбается. Кот, который внезапно кое-что вспомнил.

— Ты должна держать это в секрете, — настойчиво произносит она. — Обещай, что никому не скажешь до…

И тут Исузу осекается, потому что на самом деле никому ничего пока не говорила. Я имею в виду себя, потому что я подслушивал, и Твит, которая стоит рядом, уже посиневшая из-за Исузу и ее тайной жизни.

— До чего? — спрашивает Твит.

Явно, что не до Хэллоуина. Вампиры пока еще не дошли до того, чтобы праздновать его в открытую.

— Хм… — хмыкает Исузу. — Ну…

— Хм, ну, в общем… — передразнивает Твит. — Выкладывай, не болтайся, как дерьмо в проруби.

— Я выхожу замуж.

Исузу вздрагивает, резко вскидывает руки, чтобы защитить лицо и еще не до конца зажившую шею.

Твит кривит губы и втягивает щеки. Это похоже на «охренительно» и «черт тебя дери», которые в изрядном количестве скопились внутри, разом вылетели наружу. Наконец, она выпускает воздух с низким свистом, точно пробитая шина.

— И что наш поп-идол думает по этому поводу?

— Поп-идол не в курсе.

Обе смотрят на меня. Я киваю. Сохраняя невозмутимый вид. Следуя своим курсом во льдах.

То, что происходит потом, называется так: Роз на кухне роняет вазу, которую она наполняла.