Танит Ли - Владычица Безумия

• Название: Владычица Безумия
• Автор: Танит Ли
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1986

---

Городские ворота изрыгнули темный, стремительный поток верховых, гончих и пеших факельщиков. Сразу за городом дорога выходила в широкую плодородную долину: небольшие рощи разделяли пастбища и ухоженные виноградники. Но к западу горизонт выгибался плавной линией холмов, над которыми вставал лес, чьи деревья были много старше самой первой виноградной лозы. Об этом лесе ходили странные слухи. Говорили, будто порой там пропадали люди, а по ночам вдоль опушек расхаживали твари — иногда схожие с человеком, но чаще совсем иного вида. Но герцога и его клевретов не пугали сумрачные тайны этой чащи. Лак-Хезур нередко навещал темные холмы, ибо его интересовало все, что связано с ночью и ее порождениями. Быть может, оттого, что его кожа годами не видела солнца, она имела матовый, почти белый цвет.

Стояла пора урожая, и охотники, проезжая темными полями, время от времени видели костры: крестьяне, уставшие от дневных трудов, часто ночевали прямо в поле, чтобы с первыми лучами зари вновь взяться за работу. Заслышав конский скок, простолюдины вскакивали на ноги и, усердно кланяясь, бормотали приветствия и благодарственные молитвы за то, что знатные господа выбрали именно их поле, чтобы проследовать по своим надобностям. Герцог не обращал на эту суету ни малейшего внимания. Но когда до черной стены леса оставалось не более мили, знатный колдун внезапно привстал на стременах и сощурился: какой-то едва различимый во тьме огонек заинтересовал его. Охота подъехала ближе и увидела посреди большого луга высокий шест с масляным фонарем, а под ним — коленопреклоненного крестьянина. Неподалеку от шеста возвышалось одинокое дерево, к его стволу была привязана девочка. Ее тело светилось в лучах луны, словно драгоценная жемчужина, ибо единственной одеждой ей служили длинные темные волосы, перевитые гирляндами из белых цветов.

Лак-Хезур придержал коня; его свита тоже замедлила бег своих скакунов. Крестьянин подбежал к краю дороги и снова бухнулся на колени.

— Говори, — оборонил Лак-Хезур.

— Это дочь моей сестры, ей всего двенадцать лет и она девственница.

Герцог бросил короткий взгляд на привязанную девушку. Его свита переглянулась с плотоядными улыбками.

— Когда-то, — проговорил Лак-Хезур, — подобные жертвы оставлялись для ублажения драконов. Неужели в наших краях завелся дракон?

— Н-нет, конечно же нет, повелитель Хезур. Это… это по ее просьбе. Она намеревалась таким образом немного развлечь нашего повелителя, вот и все…

Лак-Хезур спешился. Он пересек луг и остановился перед деревом, где девушка уже почти висела на веревках, полумертвая от ужаса. Свита могла видеть этих двоих всего несколько мгновений — девушку и склонившегося к ней дракона. Затем внезапное дуновение черного ветра окутало их плотной завесой. В самом сердце этой завесы загорелось темное пламя, в нем проступили очертания огромного змея, чей хвост метался по траве, разбрасывая огненные искры, такие яркие, что глазам было больно. Дважды из волшебного пламени донесся пронзительный стон, но это были единственные звуки, которые смогли расслышать наблюдатели.

Простолюдин, приготовивший герцогу такой необычный дар, по-прежнему стоял на коленях, опустив глаза долу. Свита же преспокойно потягивала вино из серебряных фляг, оглаживала лошадей и успокаивала повизгивающих гончих.

Лак-Хезур отсутствовал не слишком долго. Луна не успела подняться и на ладонь, когда он вынырнул из тьмы, наведенной его чарами, и направился к своим спутникам, спокойный и невозмутимый, как будто сходил с коня лишь для того, чтобы сорвать пригоршню ежевики. Едва он отошел от дерева, туча начала рассеиваться, открывая всем взорам несчастную девушку: ее белое тело неподвижно лежало меж корней, в растрепанных волосах запутались лепестки смятых цветов.

— Ну, на какую награду ты рассчитывал? — обратился Лак-Хезур к простолюдину. — Полагаю, ты не проявишь излишнюю жадность, поскольку племянница твоя меня разочаровала.

— О нет, нет, мой повелитель, я просто хотел доставить тебе небольшое удовольствие, ничего сверх того.

— Удовольствие и впрямь было не большим. Но ты, конечно же, хотел как лучше. И я не буду слишком суров с тобой. Ты удовлетворен?

— Великий государь, я раб твоих рабов.

Вся процессия двинулась прочь. Те, кто украдкой оглянулся, могли видеть, как новоявленный раб герцога склоняется над бледным пятном плоти среди темной травы и тормошит девушку за плечо. Но та не пошевельнулась даже тогда, когда дядя довольно сильно пнул ее.

— Что с тобою, мой Олору? — заботливо спросил герцог у юноши, когда они въезжали под черные своды колдовского леса. — Ты выглядишь удрученным.

— Я? — переспросил Олору. — Нет, мой герцог, я просто задумался над новой песней в твою честь.

— Вот как, — отозвался Лак-Хезур. — Отлично. Позже ты непременно споешь ее мне.

* * *

Лес обступал их со всех сторон. До сердца его чащи оставалось еще много миль — этот лес был столь древен, столь запретен, что его сердца мог достичь разве что легендарный герой прошлого. А, быть может, этот лес имел не одно сердце, каждое из которых билось в торжественном медленном ритме — по одному удару в столетие.

Во всяком случае, в этой чаще было несколько особых, заповедных мест, где колдовство древности чувствовалось особенно остро. Одним из таких мест являлся пруд, чьего дна не достигал ни один ныряльщик, и чью холодную воду редко осмеливались пить даже лесные звери — если таковые вообще водились в этих холмах. Про это озеро говорили, что если из него напьется человек, он тотчас обернется диким зверем — волком, оленем или чем-нибудь похуже, вроде рогатой жабы или бородавчатого паука.

Над озером царила ночь. Сквозь плотную лесную крышу из ветвей и листьев скупо сочился лунный свет. Она карабкалась по небосклону все выше и пылала теперь ровным ледяным огнем, превращая бестревожную гладь воды в поверхность стального зеркала.

Здесь, у самой воды, загонщики подняли стадо оленей. Призрачными тенями они помчались сквозь притихший лес и вся охота ринулась им вослед. Верховые зажгли факелы, треск пламени вторил треску ломающихся под копытами веток. Гиканье и охотничий клич разносились по всему лесу. Треск и гомон вспугивали заснувших птиц — или иных крылатых тварей — и те добавляли шума к общей сумятице, спасаясь на верхних ветвях деревьев. Стрелы охотников пронзали воздух, но не достигали цели. Вперед вырвался конь Лак-Хезура. Чародей выбросил в воздух правую руку — и удирающего оленя окутала тонкая призрачная сеть. Тренькнула тетива арбалета, ошеломленный зверь споткнулся, замер и повалился на бок, истекая кровью. Из его глотки вырвался стон, подобный стону роженицы, такой громкий и жалобный, что миньоны герцога невольно содрогнулись. Но гончие, сорвавшись с поводков, облепили подранка, словно мухи — падаль, и стоны несчастного зверя скоро затихли.

Это была оленуха, но такая крупная, что вся охота, удовлетворившись пока первой добычей, спешилась и вернулась к озеру, подобному стальному зеркалу. Несмотря на бесконечные шутки по этому поводу, никто не собирался утолять жажду озерной водой — да и к чему, если герцогские слуги припасли им огромные корзины с бутылями, всяческой снедью и посудой? Загонщики разожгли костер, и вскоре веселые язычки пламени отражались в хрустале и серебре больших кубков, осушаемых в честь герцога.

Сам Лак-Хезур был занят: он следил за тем, как разделывают и потрошат оленуху. Время от времени он отрезал особо лакомые куски мяса и бросал своим любимым гончим. Олору, всюду следовавший за своим господином, стоял поодаль, прислонившись к дереву, прикрывая нос и рот рукой в шелковой перчатке.

— Поди ко мне, мальчик, ты будешь моей гончей и я дам тебе лучший кусок потрохов, — позвал его Лак. Но Олору лишь передернул плечами и отвернулся, спрятав полный отвращения взгляд под длинными, загнутыми вверх ресницами.

Накормив собак, герцог омыл руки и подсел к кострам, на которых уже жарилось мясо. Олору с облегчением устроился рядом с ним.

— Ну, теперь спой мне ту песню, — потребовал Лак-Хезур.

— Она еще не закончена, — ответил Олору, поднимаясь на ноги и поспешно отходя на несколько шагов.

Чародей тронул пальцем в замшевой перчатке одно из своих колец. Из него вырвался голубоватый луч — тот самый, что пленил и удушил оленуху. Олору знал, что кольцо это действует не только на животных.

— Я даю тебе, любовь моя, ровно три удара сердца на то, чтобы закончить твою хвалебную песнь. А поскольку твое сердце бьется сейчас так, будто вот-вот выскочит, я думаю, время пришло.

Олору опустил взгляд и запел своим высоким, нежным и чистым голосом:

— Наш герцог охотился как-то на днях.
Набрел на простушку в пшеничных полях,
Не дарами прельстил, а злобою взял.
Их обоих закрыла волшебная тьма,
Их не видел никто, но была там одна,
Вещь, понятная всем, кто за тем наблюдал:
Господину едино: что женщин любить,
Что под куст у дороги отлить.

Мгновение назад над озером разносились смех и веселые выкрики. Тишина, наступившая после того, как Олору пропел свою песню, могла сравниться только с тишиною склепа. Окаменев и раскрыв рты, не донеся до губ расплескавшихся кубков, уставились приближенные герцога на мальчишку, которого до сих пор считали трусом. Не изменились в лице лишь телохранители Лак-Хезура, — а о них поговаривали, что они не совсем люди, — но бледные пальцы их рук сомкнулись на рукоятях длинных кинжалов.