Людмила Петрушевская - Маленькая девочка из «Метрополя»

• Название: Маленькая девочка из «Метрополя»
• Автор: Людмила Петрушевская
• Издательство: Амфора
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006

"Маленькая девочка из «Метрополя»" — не мемуары и не попытка после двадцати лет молчания дать интервью. Это просто эссе или новеллы, написанные по разным поводам. Но так получилось, что история жизни автора прорастает сквозь все описанные события.

А повесть, давшая название сборнику, — это то, с чего обычно начинали классики. Повесть о детстве.

---

То есть теперь я, разумеется, отлынивала с еще большей силой, как каждый бы отлынивал от тяжелой работы, имея под боком развлечение. Тем более что у меня была студия! Какое счастье, рисовать на просторе.

Следующим номером моей исследовательской программы была фотограф Рамона, рыженькая тихая девушка. Она как раз умела говорить по-французски и многое мне объяснила насчет своих произведений. В мастерской у нее висела огромная длинная фотография (3 м) гэдээровского стола для заседаний с неравномерно отодвинутыми стульями. Как бы заседающие резко ушли. Покинутый стол «Тайной вечери» по-социалистически. Дешевая канцелярская мебель, обклеенная пластиком под дерево. Сиденья дерматиновые. У нас такие диковинки в ходу в любом ЖЭКе, а там такое уже раритет. Рамона собирает эту мебель по помойкам как коллекционер и выставляет ее не хуже чем наш Илья Кабаков выставляет советские коммуналки.

Была еще одна девушка, весьма уважаемая среди художников — поскольку она являлась еще и куратором и от нее многое зависело — девушка Карина, и она собрала хорошую коллекцию засушенных насекомых. Это, кстати, было нетрудно. Они по ночам летели на свет в туалеты при студиях (в постоянно открытые фрамуги) и утром уже бывали готовы, разложены по полу в сухом состоянии до прихода уборщиц. Кроме того, у Карины, как у белки, оказалось запасено много семян одуванчика и разных других сухих зерен, веток и т. д. В распоряжении Карины имелся такой стенд с ячейками. В каждую ячейку она выкладывала экземпляры своей коллекции. В будущем все это должно было быть накрыто рисовой бумагой и подсвечено.

Сквозь бумагу тени реальных природных структур светились бы очень живо и красиво. Но смотреть это можно только один раз, как читать некоторые дюдики. А я уже видела подобное дело в Париже (см. выше). Второй раз уже душа скучает, увы.

Далее я познакомилась с девушкой Гайде. Она год назад построила у себя в Лейпциге из реек и толстой бумаги коня 3 м высотой и 3 м длиной. Он был разборный. Гайде его привезла в Петербург и собрала в квартире знакомых. Он стоял хвостом в коридор, целиком не умещаясь. Люди терпели его месяц, ходили спать пригнувшись. Потом Гайде поселила его еще у одних питерских приятелей. И всюду снимала видео о жизни людей с этим троянским конем. После чего конь поехал по железной дороге стоять в Иркутск, а оттуда на поезде прямиком в Монголию. Там, в далекой степи, его собрали и так и оставили стоять.

Дождей в Срединной Монголии не бывает, только ветер. Бумажный конь некоторое время, я думаю, держался.

Ветры его и отпели, как это происходит с каждым, оставленным без присмотра в степях.

Гайде подарила мне один снимок своего коня в той пустынной местности — после того как я нарисовала ее портрет.

В Виперсдорфе она из газет и клея (папье-маше) мастерила огромные шаровидные камни гранитного облика, и только когда человек трогал такой валун, выяснялось, что он почти невесомый.

Самый невероятный концептуальный проект был у финской бабушки, красавицы Сикки (ее портрет в неизменном парике с прической «фокстрот» она у меня отобрала и увезла, но копия осталась). Она сделала фильм о себе, как ее в течение года лечили в клинике от страшного сколиоза. Ее снимали и в моменты, когда ей было очень больно, происходила почти что пытка — ей надевали на голову обруч и скручивали винтами. Лицо ее обмякало, губы расползались, как во время инсульта. Щеки блестели от потоков слез. Врачи ее снимали и голой в одном корсете, и когда она каталась на кресле, подвешенная головой к его спинке — там имелась Т-образная склоненная конструкция, державшая ее голову в обруче прямо.

После выздоровления она устроила в Хельсинки большую выставку с демонстрацией фильма о своих муках и лекциями. Успех был огромный, как она призналась. Потом она выпустила роман об этом. И тоже имела грандиозный успех.

Лекцию такого же содержания об истории болезни она прочла и нам.

Я тихо работала над серией «Танго», экспериментировала. Мне позарез нужно было стекло. Ездила в Ютербог (для запоминания я его называла Компьютербог). Оказалось, что стекол в Германии не продают, не доверяя этот опасный материал простым людям. А в случае раскола они вызывают мастера (явный заговор монопольщиков-стекольщиков). Но местный завхоз герр Шульц выдал мне зеркало. Я заливала его и пол красками, делала многоразовые монотипии, пока оно в результате не раскололось. Пришлось продолжать на двух обломках.

Однажды ко мне на велосипеде приехала наша Мерил Стрип. Сделав круг по моей обширной студии, она увидела монотипии (они шли у меня под названием «Карнавал»).

— Зачем так ярко? — спросила она. — Не надо.

Действительно, зачем.

Спросом пользуются только дискретные, не действующие на нервы вещи. Никакие, спокойные. Которые, повторяю в какой раз, можно повесить над диваном.

Я собрала все эти работы и сунула их на нижнюю полку. Начала сначала. Работала ночами. Звучало танго моего детства. Танго голода и надежд.

Как передать это ощущение «ничего», все ушло, пустота, была война. Осталась только любовь. Только одна пара, обнявшаяся над бездной. В бездне.

Пустоту-то не изобразишь белым, нет.

Предчувствие не передашь черным.

Любовь не выразишь яркими пятнами. Это совершенно другое.

Но можно пробовать, пытаться. И вдруг что-то получится.

Я повесила объявление о своей выставке с датой. Отступать было нельзя.

В ночь на предпоследний день что-то начало получаться.

Удалось сделать пять работ.

Работа сама шла в руки, стояла глухая ночь. Музыка танго тихо звучала из магнитофона. Кругом на десятки километров простиралась тишина, только иногда в лесах лаяли лисы, а деревенские собаки откликались.

На обратном пути на ночной тропе, возвращаясь из студии, в свете фонаря я опять увидела метнувшуюся лису.

Тишина была именно что оглушительная (недаром так говорят!). В ушах стоял какой-то постоянный шум. Можно было оглохнуть. Я догадалась, что это шум текущей по сосудам крови, довольно назойливый.

Люди, возможно, часто страдают от тишины, включают музыку, например. Одна официантка в столовой (дело происходило на кинофестивале в Анапе), когда замолк магнитофон и мы наконец вздохнули спокойно, возопила: «Шо, уже похороны?!» и врубила музыку погромче.

Что влияет на работу, думала я, идя домой в этом звуковом вакууме и дрожа неизвестно от чего, от переутомления, может быть. Что приносит удачу? Есть мнение, что цвет у импрессионистов порожден был влиянием абсента (смесь алкоголя с наркотиками). И многие художники пытались повторить этот опыт, ставили его на себе. Без результата. ТО повторить не удалось.

Днем ко мне в студию пришел мой новый ученик, поляк из Берлина, писатель и режиссер Войтек. Это был мой первый собеседник здесь, первый язык общения, польский. Я, напрактиковавшись в «пиджин инглиш», иногда читала лекции по драматургии ему и его подруге, молодому писателю Клаудии, а перед самой-выставкой сказала своему новоявленному студенту:

— Пан Войтек, як ще пан мышли (как вы думаете), а зачем нужны ученики? По цо?

— Но по цо? — переспросил он.

— А по то, жебы помогать профессору.

Он поставлен был вырезать паспарту.

При этом глазки Войтека уперлись в ту полку, где лежали забракованные предыдущие листы с карнавалом.

— Цо то? — спросил он.

— Да это плохое. За яскравэ (слишком ярко).

— Пшепрашам пани, а цо пани з тым зроби? (Что вы с этим будете делать?)

— Но не вем на ражьже (пока не знаю). Чи пану сподобао ще? (Вам понравилось?)

— Но так. (Ну да.)

Когда он закончил свою работу и ушел, я вытащила листы с карнавалом, призадумалась, вооружилась ножом и линейкой и вырезала наиболее удачные фрагменты. Почему это я считала, что они слишком яркие? А, это влияние нашей Мерил Стрип. Молодец простой зритель Войтек.

На следующий день мы повесили выставку, т. е. Войтек прикладывал к стене работу, а я смотрела издали, оценивая ее местоположение. Прикреплялись работы двусторонним скотчем.

На открытие пришли все, был накрыт стол, и по моей просьбе (я поговорила с Мигелем-Хуаном заранее) было исполнено танго. Он танцевал его со своей семилетней дочерью, и впечатление было, что девочка Пикассо спрыгнула с шара и танцует с цирковым гимнастом…

Утром меня сволокли в реанимацию с сердечным приступом.

Когда я оттуда вернулась, все мне искренне радовались, выяснилось, что у меня много друзей, Виперсдорф улыбался.

За мной приехал мой сын Кирилл.

Когда я уезжала, на дорогу выбежали Войтек и Клаудия.

Я вышла из машины.

Мы обнялись.

Слово «никогда» не было произнесено.

* * *

полюшко-поле
немецкое поле
бескрайние просторы
чистые хлеба
тут бы и запеть душе
картина Рожкина
«Шишь»

(Легенда Третьяковки
оговорка усталого экскурсовода)

но
о лес лес
немецкий лес

ни куста!

посажено с умом
не ряд в ряд
а синкопой
не шеренгами
как у нас под Меленками
а как-то вразброд
видимо все-таки
для будущей красоты

но куда они подевали
к примеру, цветы!

все аккуратно
земля покрыта
травкой невысокой
типа ковыль малорослый

а насчет цветов

я прошла и проехала
на велике
да километров десять
цветов несть!

а уж что говорить
о землянике-чернике!

да!
но обнаружились
подпольщики
кустики малины

правда какие-то низенькие
типа полярной березки

малина стелющаяся
чтобы не увидали
Малина Хитрая

быстро покрылась цветами
по команде раз-два расцветай!

вернее, по команде
айн-цвай

но как лесоводы этого добились?
что ли почву снимали
когда сажали

Кирюша говорит
в бывшей ФРГ
в лесах
земляники-черники-малины
грибов-орехов
в лесах немерено

только это у них
не естся
не приемлют
дикого лесного

и все уходит в круговорот

как музыкальная школа
номер семь
оттуда выходят
талантливые дети
поступают в консерваторию
заканчивают
и устраиваются
в седьмую школу педагогами
обратно

да
тут в лесах что-то неладно
мой инстинкт
древней собирательницы
был не утолен

все же я нашла
где-то на заросшей
горе компоста
немного маков
на рисование

а в пшенице
три поселения
васильков-бедняков

т. е. три корня

робко себя здесь чувствует
дикая природа

да и сами немцы
редко голос повышают
застенчивые тихие
в знак приветствия не орут
а слегка помахивают руками

но зато у них
победоносная война

блицкриг
с васильками

* * *

в пустых древесно-стружечных лесах
где деловая зреет древесина
березина соснятина дубнина
возник вопрос:
а где же старый лес?
во ист дер альте вальд?

нигде.
тогда вопрос:
быть может, здесь бои происходили
тут три часа на танке до Берлина
хорошие дороги
гуте райзе
леса сгорели?
вон еще воронки
не затянулись
за шесть десятков лет

ответ шофера:
найн.

потом узнала
испокон веков
здесь ростят не леса
а пиломатериалы
и каждый раз
когда сосну откормят
ей пояс вешают
хороший знак

что дело сделано
и приговор
вступает в силу

в пустых древесно-стружечных лесах
где деловая зреет древесина
березина соснятина дубнина

там смертники зияют в поясах

* * *

утром в больнице
две санитарки
меня согнавши на стул
убирают перестилают
кровать

а все эти дни
уже месяц
стоит страшная жара
засуха

и я слышу
на улице
что-то шелестит

я вспоминаю слово «солнце»
и спрашиваю остроумно

— Зоне нихьт?
(т. е. солнца нет?)
поскольку не знаю слова «дождь».

они поняли слово «зоне»
и что-то «кльбль»
ответили

при этом одна
щепоткой
как будто
суп посолила

а
это капает дождь

я спрашиваю дальше по-немецки
— Температура?
отвечают:
— Цванцих!
(ура, двадцать градусов).

я продолжаю беседу:
— Температура таге?
(т. е. температура день?)

отвечают:
— Зибен унд цванцихь

т. е. двадцать семь

я:
— Гут! Наин зибенд унд драйцих!
(т. е. хорошо не тридцать семь)

смеются

тут
в больнице
я заговорила по-немецки

Свободная женщина 1

по центральной площади
города Ютербога
(Восточная Германия)
шла женщина
в трусах и в майке
в полном своем праве
жить как живется
выглядеть как придется

никаких ухищрений
гэдээровская спортсменка
носки тапки
в походке
следы инсульта

слегка приплясывает
на левую ногу
сама от себя отстает

однако хоть и с оттяжкой
но нацелена вперед
как некая катапульта

через плечо перекинута
тряпичная сумка
пустая

известного фасона
у наших алкашей с присказкой
одна бутылка не звенит
две звенят не так
значит умещается три

холщовая сума простая

с такой только побираться
но экологически чистый
продукт

лифчика женщина не носит
а зачем
она в своем праве

а размер груди
до пояса

идет
как корабль под парусами
но ветра нету
паруса обвисли
так
переходим к основной мысли
основное
что она все забросила
и не бреется

усы бородка как
у Троцкого
идет
местная хиппи

что есть то и имеется
нате глядите
все без притворства
чисто

а всего-то
видимо болела
тяжелой болезнью

гормональное лечение

а самосознание
допустим
как у антиглобалиста

верность своей природе

гордость
умрем а не допустим
лжи и притворства

честность прежде всего
идет и гордится
при всем народе

а народ привык
никто не удивляется
что имеем то и годится

2

есть, есть у некоторых
стремление
быть себя хуже
изрезать рожу
вколоть булавки сережки
в язык в бровь в пупок
и даже ниже

побриться налысо
изукрасить всю кожу
леваки
бригате роте
красная бригада

но не по части терактов
пожиже

однако попробуйте вот так
безо всякого маскарада
грудь усы борода
трусы носки тапки

она шла так
я шла в шляпке

соблюдая приличия
как дама из Амстердама
у меня тоже свои принципы
я с утра не евши

мы расстались
она скрылась в местном банке
а я пошла на автобус

она исчезла навеки
простоволосая лысоватая
какой-то ковыль облетевший
на головушке

сама в трусах
не скрывая
свои
неравноценные голые ноги

погодите-погодите
все мы человеки
сами дойдете
тогда поймете

душу свободную
вольную
в конце дороги

Как это делается