Бернхард Шлинк - Возвращение

• Название: Возвращение
• Автор: Бернхард Шлинк
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9985-0683-3

Второй роман Бернхарда Шлинка «Возвращение», как и полюбившиеся читателям книги «Чтец» и «Другой мужчина», говорит о любви и предательстве, добре и зле, справедливости и правосудии. Но главная тема романа — возвращение героя домой. Что, как не мечта о доме поддерживает человека во время бесконечных странствий, полных опасных приключений, фантастических перевоплощений и ловкого обмана? Однако герою не дано знать, что ждет его после всех испытаний у родного порога, верна ли ему красавица жена или место его давно занято двойником-самозванцем? Зачитываясь гомеровской «Одиссеей» и романом безымянного автора о побеге немецкого солдата из сибирского плена, юный Петер Дебауер еще не догадывается, что судьба дает ему ту ниточку, потянув за которую он, может быть, сумеет распутать клубок былей и небылиц, связанных с судьбой его не то пропавшего без вести, не то погибшего на войне отца. Удастся ли Петеру раскрыть тайну автора и узнать, кто послужил прототипом героя-солдата, удастся ли разыскать отца и понять, какой он на самом деле, и как изменится после всех перипетий и шокирующих открытий жизнь Петера? Обретет ли он сам любовь и дом?

---

В случае с судом над Орлеанской девой несправедливость хотя и не оборачивается справедливостью, однако в итоге приводит к такому результату, который иначе вряд ли был бы достигнут. Шестнадцатилетняя Жанна, красивая крестьянская девочка, появляется при дворе Карла, который слишком слаб, чтобы победить англичан, короноваться в Реймсе и стать французским королем. Франция вот-вот окажется под пятой англичан. Однако происходит чудо: французское войско под предводительством Жанны одерживает победу; ей удается завоевать Орлеан, добиться возведения Карла на французский престол и двинуться с войском на Париж. Тут ее берут в плен и выдают англичанам. Король, который мог бы освободить ее, не предпринимает ничего. Стойкую женщину подвергают пыткам и насилию, епископ Пьер Кошон приговаривает ее к смерти по обвинению в колдовстве, и ее сжигают на костре как ведьму. Однако суд и вынесенный Жанне приговор сделали ее мученицей, символом освобождения Франции, и через двадцать лет англичан удается изгнать. Как без мельника Арнольда не существовало бы прусское правовое государство, так без Жанны не состоялось бы освобождение Франции.

А вот следующая история была всего лишь ужасной, и ничего более. Впрочем, она и не так знаменита. В 1846 году Меннон Элькнер, красивая дочь портного-протестанта из Нанси, полюбила Эжена Дюрвиеля, сына палача-католика, и он ответил ей взаимностью. Палач, которому соседка портного рассказала о любовных отношениях юноши и девушки, был против их свадьбы и вырвал у Меннон обещание, что она откажется от Эжена. Девушка страдала вдвойне: она потеряла любимого и ждала ребенка. Она родила двух мертвых мальчиков и закопала их в саду. И тут ее опять выследила соседка; Меннон схватили, обвинили в двойном детоубийстве и приговорили к смерти через отсечение головы. Слушатель уже догадывается, что будет дальше. Однако дело обернулось и того хуже. Эжен заступает на должность палача вместо своего отца и поднимается на эшафот, чтобы совершить свою первую казнь, зная только, что ему предстоит отрубить голову женщине, повинной в двойном детоубийстве. Узнав в несчастной женщине Меннон, он покрывается бледностью, голова у него идет кругом, колени слабеют, руки дрожат. Отец, стоящий тут же, подбадривает его, а чиновники приказывают ему выполнить свою работу. Он дважды ударяет мечом, ранит Меннон в подбородок и в плечо, потом отбрасывает прочь свое грозное оружие, не в силах продолжить казнь. Однако казнь должна свершиться, и честь семьи палача надо спасать — отец, вне себя от ярости, набрасывается на Меннон с ножом, чтобы завершить начатое сыном. С каждым ударом толпа зрителей приходит во все большее негодование. Потом толпа штурмует эшафот.

Бабушка, которая по моей просьбе читала мне стихи о битвах под Лютценом и Гохштедтом, о мельнике Арнольде и о Жанне из Орлеана, знала наизусть и безыскусное непритязательное стихотворение безымянного автора о судьбе прекрасной Меннон. Дедушка доходил в своем рассказе до того места, когда взбунтовалась толпа, и обрывал историю:

— Попроси бабушку. Она лучше умеет рассказать, чем все закончилось.

Всего стихотворения я уже не помню, но две последние строфы звучат примерно так:

Толпа ревет, обрушились каменья
На головы жестоких палачей.
А что Меннон, возможно ли спасенье?
Несчастную несут, зовут врачей.
Она жива, к Спасителю взывает,
Но смерть ее от мук телесных избавляет.
Пять жизней суд забрал неотвратимый!
А начиналось все с любви большой,
Продолжилось же казнью нестерпимой.
Как не оплакать жребий наш земной?
Пусть жертвы там, где вечности теченье,
Обнимутся, достигнув примиренья.

7

С войнами, битвами, героическими деяниями, судами и приговорами, которыми так интересовался дед, бабушка соприкасалась только через поэзию. Она считала, что война — это глупая, очень глупая игра, отстать от которой мужчины никак не могут, потому что еще не повзрослели, да, пожалуй, и не повзрослеют никогда. Она прощала дедушке его страсть к военной истории, потому что он выступал против употребления алкоголя, пагубной привычки, которую она считала почти такой же злой напастью, как война, и отстаивал избирательное право для женщин, а еще он всегда уважал ее иной, миролюбивый, женский взгляд на вещи и образ мыслей. Возможно, их брак вообще был во многом обязан именно этому уважению и на нем держался. Летом, когда дедушка работал в Италии, его навестила мать. Она приехала напомнить ему, что пора бы создать семью, и перечислила тех девушек, которые, как она предполагала, ему не откажут, если он посватается. А еще она упомянула его кузину, которую встретила на чьих-то похоронах и которая ей очень понравилась. Следующим летом дедушка съездил к своим родителям, поработал на сенокосе и, удовлетворяя свой интерес к истории, в одиночку исходил все окрестности, осматривая замки; так продолжалось до тех пор, пока мать наконец не напомнила ему, что пора бы навестить тетушку. Там он и встретился с кузиной, которую не видел с самого детства. С фотографии этого времени на нас глядит молодая женщина с густыми темными волосами, живым и гордым взором и пухлыми губками, в которых дремлет затаенная чувственность и одновременно готовность к улыбке, словно красавица в следующий миг рассмеется веселым смехом. Интересно, где были глаза у молодых мужчин в ее краях и как получилось, что кузина дождалась своего родственника, у которого к тому времени волосы уже изрядно поредели. В своих мемуарах дед описывает их короткий разговор у окна и как он «был поражен ее умными мыслями, которые она, держась спокойно, уверенно и скромно, изложила своему кузену, склонному в ту пору к заносчивости». После этой встречи между ними завязалась переписка — «о чем мы друг другу писали, в моей памяти не сохранилось», — он в письме предложил ей руку и сердце, она в письме приняла его предложение, через год состоялась помолвка, а еще через год сыграли свадьбу.

Не знаю, были ли они счастливы в браке. Впрочем, я не уверен, имеет ли вообще смысл спрашивать, был ли их брак счастливым и задавали ли они себе этот вопрос. Они прожили вместе целую жизнь, в которой были и хорошие, и плохие дни, они относились друг к другу с уважением и доверяли друг другу. Я никогда не слышал, чтобы они всерьез ссорились, однако часто был свидетелем того, как они поддразнивали друг друга, как шутили и смеялись. Им было приятно и радостно друг с другом, приятно было показаться на людях рука об руку, ей — с видным мужчиной, каким мой дед стал в старости, ему — с красивой женщиной, какой она до старости оставалась. И все же на них словно бы лежала какая-то тень. Все было словно приглушенным: то, как они радовались друг другу, их шутки и смех, их разговоры обо всем, что ни есть в этом мире. Ранняя смерть моего отца отбросила тень на их жизнь, и тень эта никогда не исчезала.

И это я тоже понял много позже, читая дедовы мемуары. Иногда в разговоре дедушка и бабушка вспоминали моего отца, и это происходило так естественно, и рассказывали они так обстоятельно, что у меня не возникало чувства, будто они не хотят о нем говорить. Так я узнал, какие из дедушкиных историй мой отец любил больше всего, узнал, что он собирал почтовые марки, пел в хоре, играл в ручной мяч, рисовал и много читал, был близорук, хорошо учился в школе и был прилежным студентом юридического факультета, узнал, что он не служил в армии. В гостиной висела его фотография. На ней стройный молодой человек в костюме с брюками-гольф из ткани с рисунком в елочку стоял у стены, опершись правой рукой о карниз и скрестив ноги. Поза его была свободной, но глаза за стеклами очков выдавали нетерпение, словно молодой человек ожидал, что же произойдет дальше, чтобы, если ему это не понравится, не мешкая заняться чем-то другим. В чертах его лица я заметил ум, решимость и некоторую заносчивость, но, быть может, я подумал так, потому что сам хотел обладать такими же свойствами характера. Глаза его были посажены, как и мои, чуть раскосо, один глаз немного больше другого. Иного сходства со мной я в нем не заметил.

Мне этого было вполне достаточно. Мама никогда не говорила о моем отце, и в доме не было его фотографий. От бабушки с дедушкой я слышал, что он отправился на войну как сотрудник швейцарского Красного Креста и погиб. Не вернулся с войны, пал, пропал без вести — эти формулы безвозвратности я слышал в детстве так часто, и они долгое время представлялись мне могильными плитами, которые не сдвинешь с места. Портретные фотографии мужчин в военной форме, иногда с черным флером, прикрепленным к серебряной рамочке, которые я видел в домах моих школьных товарищей, вызывали во мне такое же болезненное впечатление, как и маленькие фотографии покойников, которые в некоторых странах помещают на могильном камне. Люди словно бы не хотят оставлять мертвецов в покое, вытаскивают их на свет, даже в смерти требуя от них военной выправки. Если для вдов это единственный способ зримо поминать своих мертвых мужей, то уж лучше бы они, как моя мама, отказались от этой зримой памяти.