Семен Резник - Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

• Название: Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына
• Автор: Семен Резник
• Издательство: Захаров
• Жанр: Публицистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-8159-0554-2,5-8159-0332-9

Семен Резник, писатель, историк и журналист, автор исторических романов, научно-художественных биографий, историко-публицистических книг о России последних двух столетий. Живет в США. Сотрудник радиостанции «Голос Америки».

Книга Семена Резника — это достоверный и полный драматизма рассказ о евреях в России и об их гонителях. О тех, кто сваливал на них грехи сначала царской, а затем советской власти, а свалил в пропасть и их, и себя, и страну. В 2003 году изд-во «Захаров» выпустило книгу С. Резника «Вместе или врозь?», охватывавшую в основном дореволюционный период. В новом издании — вдвое большем по объему — повествование доводится до наших дней.

Эта книга — не столько анализ дилогии Александра Солженицына «Двести лет вместе», сколько параллельное с ним прочтение истории России, с попыткой определить реальное место в ней евреев и так называемого еврейского вопроса. Если А. Солженицын привлекает в основном «еврейские источники», преимущественно вторичные (материалы «Еврейских энциклопедий», публицистические работы и мемуары по большей части второстепенных лиц), то С. Резник основывается на документах-первоисточниках, свидетельствах высших чинов царской и советской администрации, прямых участников событий, в отдельных случаях — на специальных трудах историков. Хотя полемика с Солженицыным проходит через все повествование, содержание книги к ней не сводится: оно значительно глубже и шире.

---

Энтузиасты крымского проекта встретили новое начинание в штыки, но их обвинили в левом уклоне и в национализме. М. И. Калинин, недавний энтузиаст крымского проекта, стал еще большим энтузиастом Биробиджана. Советский противовес сионизму перемещался на Дальний Восток. Именно там предстояло создать очаг еврейской государственности: Еврейскую автономную область (провозглашенную в 1934 году), а в перспективе — автономную республику. Под бойкими перьями пропагандистов речка Бира наполнилась млеком, Биджан — медом, а их слияние обрело черты горы Сион с сияющим храмом на вершине.

Пропаганда велась по всему миру, и дала некоторый эффект. Уверовав в социализм с человеческим еврейским лицом, в Биробиджан приехали молодые энтузиасты из многих стран — несколько сот, может быть пара тысяч человек. Большинство из тех, кто не успел убраться восвояси, потом загремели в ГУЛАГ. Но не все. В 1978 году, когда я был в Биробиджане, мне порекомендовали встретиться с местной достопримечательностью — колхозным бригадиром, Героем Социалистического Труда, тогда уже пенсионером. Это был бодрый и энергичный старик. Я не запомнил его имени, но то, что он рассказал, помню хорошо. Он приехал из Аргентины в 1931 году. Со своей выдающейся бригадой он ставил рекорды — то ли надоев, то ли урожаев, за что был удостоен всевозможных наград и званий. Он рассказал, между прочим, о том, что недавно ездил к себе на родину, в Аргентину, провел там полгода, неся благую весть о том, как хорошо в стране советской жить. В общем, правильный был человек. Дважды еврей Советского Союза, как называли таких уникумов остряки.

В Биробиджан ежегодно прибывало в восемь-десять раз меньше переселенцев, чем планировалось властями. Прибывали они целыми семьями, с немощными стариками и малыми детьми на руках.[761] Их негде было селить; из-за нехватки инструмента и общей неразберихи — нечем занять. («Агро-Джойнт» в проекте не участвовал).

Переселенцы везли и скот, если у кого была коза или лошадь, но в первую же зиму почти весь скот погиб от сапа. Люди жестоко страдали от холода, дизентерии, других болезней. 20–30 процентов (по некоторым данным больше пятидесяти) уезжало в первый же год; в иные годы уезжало больше людей, чем приезжало. В 1937 году стали брать евреев из руководящего слоя области. Это побудило бежать тех, за кем еще не успели придти. Столь шумно начатая кампания заглохла, приток евреев практически прекратился. Он несколько оживился после войны, когда евреи, избежавшие Холокоста, но потерявшие своих близких, свои жилища, и нередко, при возвращении на пепелища, враждебно встречаемые бывшими соседями, от полной безысходности ехали в Биробиджан. Поток этот был небольшим и скоро иссяк.

Когда я впервые познакомился с материалами о еврейской «автономии», а потом там побывал, то был удивлен, что Биробиджан все-таки существует, что это не фикция. Там были улица Шолом-Алейхема, двухэтажные дома грязно-зеленого цвета, учреждения, редакция газеты, гостиница, в которой я смог переночевать на чистой простыне благодаря звонку из этой редакции, а наутро, в окно, выходившее на базарную площадь, увидел маленькую согбенную еврейку, продававшую курицу старику-еврею. Оба не торопились разойтись, вели задушевную беседу…

Проект переселения евреев на землю окончательно загубила сплошная коллективизация. Судя по книге Ю. Ларина, изданной в год великого перелома, даже он (уж насколько осведомленный человек) не подозревал о том, что грядет. Евсекция тоже была застигнута врасплох. Не разобравшись в ситуации, С. Диманштейн заикнулся о том, что в «национальных сельхозрайонах» следовало бы повременить со сплошной коллективизацией, за что был обвинен в национализме. Вероятно, то была последняя капля, побудившая Сталина разогнать Евсекцию, а затем ликвидировать ее бывшее руководство.

Еврейские поселенцы испытали на себе все то, что принесла коллективизация крестьянству. «Многие евреи-фермеры отказывались вступать в колхозы, отказывались выращивать урожай, зная, что государство его заберет. Скот резали, чтобы не сдавать его в колхоз. Начался значительный отток населения из колоний, ставших колхозами. Вместе с коллективизацией проводилась „интернационализация“. Еврейские и нееврейские колхозы насильственно объединяли — поощряли переселение не евреев в еврейские поселения и наоборот».[762] По оценке Цви Гителмана, к началу войны число евреев-крестьян уменьшилось более чем вдвое. Все же евреи-крестьяне не исчезли полностью; в конце 1960-х мне довелось навестить дальних родственников в «еврейском» колхозе в Джанкое.

Одновременно с ликвидацией единоличных крестьянских хозяйств был ликвидирован НЭП. Деклассированные, лишенные прав нэпманы стали «бывшими» и из ведения фининспектора полностью перешли под опеку ГПУ. Началась «золотуха».

«Исследователи, потрясенные бессовестным, кровавым концом НЭПа, почти упустили из виду окончательную расправу над ним — „золотуху“, — вспоминала Эстер Маркиш. — Всех не успевших умереть собственной смертью или быть убитыми нэпманов решено было вновь посадить и „трясти“ до тех пор, пока они не отдадут утаенное в прошлом золото, ценности или деньги».[763]

Кампания охватила всю страну, тысячи, десятки тысяч «лишенцев» и нэпманов похватали и «трясли». О масштабе этой акции живо говорит хотя бы описание того, как Эстер Маркиш искала арестованного отца: «Площадь перед тюрьмой была черна от народа — словно бы праздник какой здесь проводили или ярмарку, или устроили центр черного рынка». Эстер Маркиш вспоминает, как ГПУшник требовал от нее:

«— Твой отец во всем признался! Он сказал — у него вот такие мешки с золотом! Где империалы? Ты привезла империалы?

— Ах, так! — закричала я и почти в истерике. — Если мой отец скрывал свое золото от семьи — ведите его сюда! У нас есть только рояль, мамино кольцо и золотые часы…

У мамы была еще нитка орлеанского жемчуга, но я про эту нитку ничего не сказала — она мне очень нравилась.

— А нитка орлеанского жемчуга!.. Что же ты ничего нам о нем не рассказываешь? Нитка на тридцать зерен!».[764]

Вопреки А. И. Солженицыну, среди тех детей и тех родителей, которых советская власть «трясла» в двадцатые годы, евреи были представлены очень густо — во много раз гуще, чем в советском руководстве. И то же было в тридцатые годы. И в сороковые. И во все остальные — до самого скончания советской власти, вырабатывавшей «коммунистического человека из материала капиталистической эпохи». Евреи оказались для этого наименее пригодными, потому и подвергались наиболее жесткой обработке, «начиная от расстрелов». А когда пошел попятный ход — к капитализму, — козлами отпущения снова стали евреи. Подтверждений тому много, самых разных. В числе других — книга А. И. Солженицына «Двести лет вместе».

Евреи в ливреях

По Солженицыну, евреи доминировали в большевистском руководстве, и особенно — в карательных органах советской власти, «густо окрашивая» все репрессивные кампании. Особенно этим полны две главы — 18-я («Двадцатые годы») (т. II, стр. 198–277) и 19-я («В тридцатые годы») (т. II, стр. 278–328). Вместе они охватывают 130 страниц, то есть четвертую часть второго тома. В них мелькают сотни еврейских имен — целыми проскрипционными списками. Только расстрелянных или доведенных до смерти и самоубийства высокопоставленных чекистов в конце тридцатых годов, то есть в годы Великого террора, перечислено полсотни (т. II, стр. 295–296). За ними следует вдвое больший список репрессированных партийных, военных, дипломатических, хозяйственных деятелей, который автор называет «мартирологом многих и многих евреев на верхах» (т. II. стр. 300–301). При этом подчеркивается, что сталинские чистки не носили антиеврейского характера: евреев оказалось так много среди репрессированных, потому что до этого их было слишком много в руководящем аппарате. Они-де двадцать лет терзали Россию, а потом и сами поплатились. За что боролись, на то и напоролись.

Картина действительно жуткая. И только мелким шрифтом, без логической связи с основным текстом, прорывается удивительная статистика. Оказывается, во все 30-е годы, «по недавно опубликованным данным, в местных органах госбезопасности, без ГУГБ [Главного управления ГБ], служило 1776 евреев (7,4 %)» (т. II, стр. 293). (Следует ссылка отнюдь не на «еврейский» источник).[765]

Но 1930-м годам предшествовали 1920-е. Как обстояло дело в первое советское десятилетие?

«Отсутствие квалифицированных специалистов в карательных органах создавало на всем протяжении 1920-х годов особые проблемы в ВЧК-ОГПУ», — отмечает автор наиболее полного исследования этого вопроса Л. Кричевский, указывая, что одна из «особых» проблем — «отсутствие необходимого количества лиц, преданных революции и одновременно имеющих достаточный уровень хотя бы общего образования».[766]