Джон Голсуори - Сага о Форсайдах

• Название: Сага о Форсайдах
• Автор: Джон Голсуори
• Жанр: Зарубежная классика

---

Повинуясь импульсу, который рано или поздно овладевает кем-нибудь из представителей каждой большой семьи, Суизин отправился как-то в Геральдическое управление, где его всячески заверили, что он является потомком известных Форситов, носивших в гербе "три червленые пряжки на черном поле вправо"; в управлении, очевидно, надеялись, что он не откажется от герба.

Однако Суизин отказался, но, убедившись, что клейнод [9] составлен из "натурального цвета фазана" и девиза "За Форситов", он посадил натурального цвета фазана на дверцы кареты и на пуговицы кучера, а клейнод и девиз на почтовую бумагу.

Самый же герб Суизин смаковал только мысленно, отчасти потому, что не уплатил за него и считал, что на карете он покажется слишком кричащим, а Суизин не любил ничего кричащего, отчасти же потому, что, как и всякий практический англичанин, он втайне недолюбливал и презирал вещи, казавшиеся непонятными: Суизину, да и не одному ему трудно было одолеть "три червленые пряжки на черном поле вправо".

Однако Суизин не забыл, что стоит только уплатить за герб, и он будет иметь на него полное право, и это еще более укрепило его веру в себя как в джентльмена. Мало-помалу и остальные члены семьи обзавелись "натурального цвета фазаном", а кое-кто посерьезнее присовокупил к нему и девиз; старый Джолион отверг девиз, сказав, что по его мнению, это чепуха, полнейшая бессмыслица.

Старшее поколение, очевидно, догадывалось, какому великому историческому событию они обязаны своим клейнодом; и если кто-нибудь уж очень донимал их вопросами, они не отваживались лгать - у Форсайтов ложь была не в ходу, им казалось, что лгут только французы и русские - и торопились заявить, что обо всем этом надо справиться у Суизина.

Молодое поколение обходило этот предмет "натуральным" молчанием. Они не хотели оскорблять чувства старших, не хотели казаться смешными и попросту пользовались одним клейнодом...

Нет, говорил Суизин, он сам все видел и должен сказать, что Ирэн обращалась с этим "пиратом", или Босини, или как его там зовут, точно так же, как с ним самим; откровенно говоря, он даже... но, к несчастью, появление Фрэнсис и Юфимии заставило его прекратить этот разговор, так как обсуждать подобную тему в присутствии молодых девушек не полагается.

Суизин остался несколько недоволен тем, что его прервали как раз в ту минуту, когда он собирался сказать нечто очень значительное, но благодушное настроение вскоре вернулось к нему. Фрэнсис, или, как ее звали в семье, Фрэнси, ему нравилась. Она была очень элегантна и, по слухам, зарабатывала своими романсами приличные деньги на мелкие расходы; Суизин называл ее толковой девушкой.

Он всегда гордился своим свободомыслием в отношении женщин - пожалуйста! Пусть рисуют, сочиняют романсы, даже пишут книги, раз уж на то пошло, особенно если этим можно заработать кое-что. Меньше будут думать о всяких глупостях! Ведь это не мужчины.

"Маленькая Фрэнси", как ее с добродушным презрением звали родственники, была особой весьма значительной, хотя бы потому, что в ней воплощалось отношение Форсайтов к искусству. Фрэнси была далеко не "маленькая", а высокая девушка, с довольно темной для Форсайтов шевелюрой, что в сочетании с серыми глазами придавало ее внешности "что-то кельтское".

Она сочиняла романсы вроде "Трепетные вздохи" или "Последний поцелуй" с рефреном, звучавшим, как церковное песнопение:

Унесу с собою, ма-ама.

Твой последний поцелуй!

Твой последний, о-о! последний.

Твой последний поце-е-луй!

Слова к этим романсам, а также и другие стихи Фрэнси писала сама В более легкомысленные минуты она сочиняла вальсы, и один из них "Кенсннгтонское гулянье" - своей мелодичностью чуть ли не заслужил славу национального гимна Кенсингтона. Он начинался так:

Очень оригинальный вальс. Кроме того, у Фрэнси были "Песенки для малышей" - весьма нравоучительные и в то же время не лишенные остроумия. Особенно славились "Бабушкины рыбки" и еще одна, почти пророчески возвещавшая дух грядущего империализма: "Что там думать, целься в глаз!"

От них не отказался бы любой издатель, а такие журналы, как "Высший свет" или "Спутник модных дам", захлебывались от восторга по поводу "новых песенок талантливой мисс Фрэнси Форсайт, полных веселья и чувства. Слушая их, мы не могли удержаться от слез и смеха. У мисс Форсайт большое будущее".

С безошибочным инстинктом, свойственным всей ее породе, Фрэнси заводила знакомства с нужными людьми - с теми, кто будет писать о ней, говорить о ней, а также и с людьми из высшего света; составив в уме точный список тех мест, где следовало отпускать в ход свое очарование, она не пренебрегала и неуклонно растущими гонорарами, в которых, по ее понятиям, и заключалось будущее. Этим Фрэнси заслужила всеобщее уважение.

Однажды, когда чувство влюбленности подхлестнуло все ее эмоции - весь уклад жизни Роджера, целиком подчиненный идее доходного дома, способствовал тому, что единственная дочь его выросла девушкой с весьма чувствительным сердцем, - Фрэнси углубилась в большую настоящую работу, избрав для нее форму скрипичной сонаты. Это было единственное ее произведение, которое Форсайты встретили с недоверием. Они сразу почувствовали, что сонату продать не удастся.

Роджер, очень довольный своей умной дочкой и не упускавший случая упомянуть о карманных деньгах, которые она зарабатывала собственными трудами, был просто удручен этим.

- Чепуха! - сказал он про сонату.

Фрэнси на один вечер заняла у Юфимии Флажолетти, и он исполнил ее произведение в гостиной на Принсез-Гарденс.

В сущности говоря, Роджер оказался прав. Это и была чепуха, но - вот в чем горе! - чепуха того сорта, которая не имеет сбыта. Как известно каждому Форсайту, чепуха, которая имеет сбыт, вовсе не чепуха - отнюдь нет.

И все-таки, несмотря на здравый смысл, заставлявший их оценивать произведение искусства сообразно его стоимости, кое-кто из Форсайтов - например, тетя Эстер, любившая музыку, - всегда сожалел, что романсы Фрэнси были не "классического содержания"; то же относилось и к ее стихам. Впрочем, говорила тетя Эстер, теперешняя поэзия - это все "легковесные пустячки". Теперь уже никто не напишет таких поэм, как "Потерянный рай" или "Чайльд Гарольд"; после них, по крайней мере, что-то остается в голове. Конечно, это очень хорошо, что Фрэнси есть чем себя занять: другие девушки транжирят деньги по магазинам, а она сама зарабатывает! Тетя Эстер и тетя Джули всегда были рады послушать рассказы о том, как Фрэнси удалось добиться повышения гонорара.

Они внимали ей и сейчас, вместе с Суизином, который делал вид, что не прислушивается к разговору, потому что молодежь теперь так быстро и так невнятно говорит, что у них ни слова не разберешь!

- Просто не могу себе представить, - сказала миссис Смолл, - как это ты решилась. У меня бы не хватило смелости!

Фрэнси весело улыбнулась.

- Я всегда предпочитаю иметь дело с мужчинами. Женщины такие злюки!

- Ну что ты, милая! - воскликнула миссис Смолл. - Какие же мы злюки?

Юфимия залилась беззвучным смехом и, взвизгнув, проговорила сдавленным голосом, будто ее душили:

- О-о! Вы меня когда-нибудь уморите, тетечка!

Суизин не видел в этом ничего забавного; он терпеть не мог, когда люди смеялись, а ему самому не было смешно. Да, откровенно говоря, он просто не переносил Юфимии и отзывался о ней так: "Дочь Ника, как ее там зовут - бледная такая?" Он чуть не сделался ее крестным отцом собственно, он сделался бы им неизбежно, если бы не восстал так решительно против ее иностранного имени: Суизину совсем не улыбалось стать крестным отцом. Повернувшись к Фрэнси, он с достоинством сказал:

- Прекрасная погода... э-э... для мая месяца.

Но Юфимия, знавшая, что дядя Суизин не захотел сделать ее своей крестницей, повернулась к тете Эстер и начала рассказывать о встрече с Ирэн - миссис Сомс - в магазине церковно-экономического общества.

- И Сомс тоже там был? - спросила тетя Эстер, которой миссис Смолл еще не удосужилась ничего рассказать.

- Сомс? Конечно нет!

- Неужели она поехала по магазинам одна?

- Не-ет! С ней был мистер Босини. Она изумительно одета.

Но Суизин, услышав имя Ирэн, строго взглянул на Юфимию, которая, по правде говоря, всегда выглядела непрезентабельно, во всяком случае в платье, и сказал:

- Одета, как и подобает изящной леди. На нее всегда приятно посмотреть.

В эту минуту доложили о приезде Джемса с дочерьми. Дарти, захотевший выпить, слез у Мраморной арки, заявив, что ему надо быть у дантиста, взял кэб и к этому времени уже восседал у окна своего клуба на Пикадилли.

Жена, сообщил Дарти своим приятелям, собиралась потащить его с визитами. Но он этого терпеть не может - благодарю покорно. Ха!

Кликнув лакея, Дарти послал его в холл узнать результаты заезда в 4.30. Устал как собака, продолжал Дарти; таскался с женой все утро. Хватит с него. В конце концов, есть же у человека личная жизнь.