Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2

• Название: Сага о Форсайдах 2
• Автор: Джон Голсуори
• Жанр: Зарубежная классика

---

- Вот я, например, никак не могу уразуметь, где тот предел, за которым нет места пониманию и терпимости.

- В таких вещах вы уступаете нам, женщинам. Мы полагаемся на свои нервы и просто ждем, когда этот предел обозначится сам по себе. Бедняжки мужчины так не умеют. К счастью, в тебе много женского, Майкл. Поцелуй меня. Осторожней! Кокер всегда входит внезапно. Значит, решили: Кит поступает в Хэрроу.

- Если до тех пор Хэрроу еще не закроется.

- Не говори глупостей. Даже созвездия менее незыблемы, чем закрытые школы. Вспомни, как они процветали в прошлую войну.

- В следующую это уже не повторится.

- Значит, ее не должно быть.

- Пока существуют "настоящие саибы", войны не избежать.

- Не кажется ли тебе, мой дорогой, что наша верность союзным обязательствам и прочее была самой обыкновенной маскировкой? Мы попросту испугались превосходства Германии.

Майкл взъерошил себе волосы:

- Во всяком случае, я верно сказал, что в небе и в земле сокрыто больше, чем снится мудрости "настоящего саиба". Да и ситуации там бывают такие, до которых он не дорос.

Флер зевнула.

- Нам необходим новый обеденный сервиз, Майкл.

X

После обеда Майкл вышел из дома, не сказав, куда идет. После смерти тестя, когда он понял, что произошло у Флер с Джоном Форсайтом, его отношения с женой остались прежними, но с существенной, хотя с виду еле заметной, разницей: теперь Майкл был у себя дома не сконфуженным просителем, а человеком, свободным в своих поступках. Между ним и Флер не было сказано ни слова о том, что произошло уже почти четыре года тому назад, и никаких новых сомнений на ее счет у него не возникало. С неверностью было покончено навсегда. Майкл внешне остался таким же, как прежде, но внутренне освободился, и Флер это знала. Предостережение отца насчет истории с Уилфридом было излишним, - Майкл и так ничего бы не сказал жене: он верил в ее способность сохранить тайну, но сердцем чувствовал, что в деле такого свойства она не сможет оказать ему реальной поддержки.

Он шел пешком и размышлял: "Уилфрид влюблен. Следовательно, к десяти он должен быть уже дома, если только у него не начался приступ поэтической горячки. Однако даже в этом случае невозможно писать стихи на улице или в клубе, где сама обстановка преграждает путь потоку вдохновения". Майкл пересек Пэл-Мэл, пробрался сквозь лабиринт узких улочек, заселенных свободными от брачных уз представителями сильного пола, и вышел на Пикадилли, притихшую перед бурей театрального разъезда. Оттуда по боковой улице, где обосновались ангелы-хранители мужской половины человечества - портные, букмекеры, ростовщики, свернул на Корк-стрит. Было ровно десять, когда он остановился перед памятным ему домом. Напротив помещалась картинная галерея, где он впервые встретил Флер. Майкл с минуту постоял, - от наплыва минувших переживаний у него закружилась голова. В течение трех лет, пока нелепое увлечение Уилфрида его женой не разрушило их дружбу, он оставался его верным Ахатом. "Мы были прямо как Давид с Ионафаном", - подумал Майкл, подымаясь по лестнице, и былые чувства захлестнули его.

При виде Майкла аскетическое лицо оруженосца Стэка смягчилось.

- Мистер Монт? Рад видеть вас, сэр.

- Как поживаете, Стэк?

- Старею, конечно, а в остальном, благодарю вас, держусь. Мистер Дезерт дома.

Майкл снял шляпу и вошел.

Уилфрид, лежавший на диване в темном халате, приподнялся и сел:

- Хэлло!"

- Здравствуй, Уилфрид.

- Стэк, вина!

- Поздравляю, дружище!

- Знаешь, я ведь впервые встретил ее у тебя на свадьбе.

- Без малого десять лет назад. Ты похищаешь лучший цветок в нашем семейном саду, Уилфрид. Мы все влюблены в Динни.

- Не хочу говорить о ней, - тут слова бессильны.

- Привез новые стихи, старина?

- Да. Сборник завтра пойдет в печать. Издатель тот же. Помнишь мою первую книжку?

- Еще бы! Мой единственный успех.

- Эта лучше. В ней есть одна настоящая вещь.

Стэк возвратился с подносом.

- Хозяйничай сам, Майкл.

Майкл налил себе рюмку бренди, лишь слегка разбавив его. Затем сел и закурил.

- Когда женитесь?

- Брак зарегистрируем как можно скорее.

- А дальше куда?

- Динни хочет показать мне Англию. Поездим, пока погода солнечная.

- Собираешься назад в Сирию? Дезерт заерзал на подушках:

- Не знаю. Может быть, позднее. Динни решит.

Майкл уставился себе под ноги, - рядом с ними на персидский ковер упал пепел сигареты.

- Старина... - вымолвил он.

- Да?

- Знаешь ты птичку по имени Телфорд Юл?

- Фамилию слышал. Бульварный писака.

- Он недавно вернулся из Аравии и Судана и привез с собою сплетню.

Майкл не поднял глаз, но почувствовал, что Уилфрид выпрямился, хотя и не встал с дивана.

- Она касается тебя. История странная и прискорбная. Он считает, что тебя нужно поставить в известность.

- Ну? У Майкла вырвался невольный вздох.

- Буду краток. Бедуины говорят, что ты принял ислам под пистолетом. Ему рассказали это в Аравии, затем вторично в Ливийской пустыне. Сообщили все: имя шейха, название местности в Дарфуре, фамилию англичанина.

И снова Майкл, не поднимая глаз, почувствовал, что взгляд Уилфрида устремлен на собеседника и что лоб его покрылся испариной.

- Ну?

- Он хочет, чтобы ты об этом знал, и поэтому сегодня днем в клубе все рассказал моему отцу, а Барт передал мне. Я обещал поговорить с тобой. Прости.

Наступило молчание. Майкл поднял глаза. Какое необычайное, прекрасное, измученное, неотразимое лицо!

- Прощать не за что. Это правда.

- Старина, дорогой!..

Эти слова вырвались у Майкла непроизвольно, но других за ними не последовало.

Дезерт встал, подошел к шкафу и вынул оттуда рукопись:

- На, читай! В течение двадцати минут, которые заняло у Майкла чтение поэмы, в комнате не раздалось ни звука, кроме шелеста переворачиваемых страниц. Наконец Майкл отложил рукопись:

- Потрясающе!

- Да, но ты никогда бы так не поступил.

- Понятия не имею, как бы я поступил!

- Нет, имеешь. Ты никогда бы не позволил рефлексии или черт знает еще чему подавить твое первое побуждение, как это сделал я. Моим первым побуждением было крикнуть: "Стреляй и будь проклят!" Жалею, что тогда промолчал и теперь сижу здесь! Удивительнее всего то, что я не дрогнул бы, если бы он пригрозил мне пыткой, хотя, конечно, предпочитаю ей смерть.

- Пытка - жестокая штука.

- Фанатики не жестоки. Я послал бы его ко всем чертям, но ему в самом деле не хотелось стрелять. Он умолял меня - стоял с пистолетом и умолял меня не вынуждать его выстрелить. Его брат - мой друг. Странная вещь фанатизм! Он стоял, держал палец на спуске и упрашивал меня. Чертовски гуманно! Он, видишь ли, был связан обетом. А когда я согласился, он радовался так, что я в жизни ничего подобного не видел.

- В поэме про это нет ни слова, - вставил Майкл.

- Чувство жалости к палачу еще не может служить оправданием.

Я не горжусь им, тем более что оно спасло мне жизнь. Кроме того, не уверен, сыграло ли оно решающую роль. Религия - пустой звук, когда ты неверующий. Если уж умирать, так за что-нибудь стоящее.

- А ты не думаешь, что тебя оправдают, если ты все будешь отрицать? спросил подавленный Майкл.

- Ничего я не буду отрицать. Если это выплывет наружу, я за это отвечу.

- Динни в курсе?

- Да. Она прочла поэму. Я не собирался ей говорить, да вот пришлось.

Она держалась так, как никто бы не сумел, - изумительно!

- Ясно. Я считаю, что тебе следует отрицать все - хотя бы ради

Динни.

- Нет, я просто обязан отказаться от нее.

- Это уж решать не тебе одному, Уилфрид. Если Динни любит, так беззаветно...

- Я тоже.

Удрученный безвыходностью положения, Майкл встал и налил себе еще бренди.

- Правильно! - одобрил Дезерт, следя за ним глазами. - Представь минуту, что это стало достоянием прессы! И Дезерт расхохотался.

- Но ведь Юл оба раза слышал эту историю только в пустыне, - сказал Майкл с внезапной надеждой.

- Что сегодня сказано в пустыне, завтра разнесется по базарам. Нет, рассчитывать не на что. Мне не отвертеться.

Майкл положил ему руку на плечо:

- В любом случае можешь располагать мною. Мое мнение такое: кто смел, тот и преуспел. Но я, конечно, предвижу, что тебе придется вытерпеть.

- Мне приклеят ярлык "трус", а с ним хорошего не жди. И правильно приклеят.

- Чушь! Уилфрид, не обратив внимания на этот возглас, продолжал:

- При мысли, что придется погибнуть ради жеста, ради того, во что я не верю, все мое существо взбунтовалось. Легенды, суеверия - ненавижу этот хлам. Я готов пожертвовать жизнью, только бы нанести им смертельный удар. Если бы меня заставили мучить животных, вешать человека, насиловать женщину, я бы, конечно, скорее умер, чем уступил. Но какого черта умирать только для того, чтобы доставить удовольствие тем, кого я презираю за то, что они исповедуют устаревшие вероучения, которые принесли миру больше горя, чем любой из смертных. Скажи, какого черта?