Елена Арсеньева - Одна любовь на двоих

• Название: Одна любовь на двоих
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-41072-9

Судьба была милостива к Ульяне — крестьянская девочка, удочеренная барыней, росла в холе и заботе, не зная горестей и волнений до тех самых пор, покуда не отправилась она в соседнее имение Перепечино. Думала ли Ульяна, что этот короткий путь вдруг окажется длинным путешествием, которое изменит всю ее жизнь?! В дороге девушку ждали самые необыкновенные приключения, едва не стоившие ей жизни, а на ее любовь нашлись сразу два претендента: первый — молодой родственник хозяина поместья красавец Анатолий, а второй — лихой разбойничий атаман Ганька.

---

Да, Марфа не выдержала разлуки с дочерью и спустя месяц отпросилась у мужа и старосты и пришла в Щеглы. Какова же была радость Ульяши! Они с матерью так и замерли, сжав друг друга в объятиях!

С дозволения господ Марфа поселилась в людской и добровольно помогала в работе щегловской дворне, чтобы избегнуть упрека в дармоедстве и выказать себя отличной работницей. Она лелеяла надежду, что господа захотят выкупить из Перепечина и ее, и всю семью, чтобы воссоединиться с Ульяшею. Что и говорить, Чудиновы были не против, однако Перепечин заломил цену непомерную. Пришлось от этой мысли отказаться. Марфа, чуть живая от горя, воротилась домой, навсегда простившись с мечтой когда-то вновь увидеть дочку, а Ульяша так страдала во вновь пришедшей разлуке, что Чудиновы поспешили переехать в свою вотчину. Больше они в Щеглах не появлялись, а писем от родных Ульяша не получала за их неграмотностью. В те времена даже и господа получали письма от родни раз или два в год, что же говорить о крестьянах!

Жилось Ульяше у любящей ее Натальи Павловны — лучше некуда, барыня любила ее, как родную дочь, а все же она втайне мечтала когда-нибудь выкупить семью из неволи. И барин Александр Никитич об этом отлично знал…

* * *

– В карты выиграл? — проговорил Анатолий. — Откуда ты это взял?

Конечно, дело было совершенно обычное — с крепостными не то что дед Перепечин, и отец Анатолия, славившийся гуманностью, поступал не церемонясь: закладывал их, когда деньги надобились, продавал или проигрывал, не видя разницы между людьми и любым другим имуществом. Однако Анатолий никак не мог поверить, что эта девушка врет.

– Взял там, где лежало, — без всякой почтительности ухмыльнулся Семен, поднимая голову к окнам второго яруса. — Вчерась еще в Щеглы наведывался. Слышал разговор — мол, барынина приживалка, та, которую барин некогда в карты выиграл, уехала кататься с кучером, да не вернулась, уж не стряслось ли чего? Ну, я и говорю: мол, нашли у нас какую-то девку, только не живую, а утоплую.

– Что?! — в ужасе закричала Ульяша. — Зачем так сказал? Зачем солгал?

– Поосторожней, ты, — обиделся Семен. — Солгал! Ишь! Я уехал, когда ты как неживая валялась, откуда мне было знать, что очухаешься?

– А они что сказали, когда услышали, будто я утонула? — Ульяша с трудом сдерживала слезы.

– А они — ничего, — равнодушно проговорил Семен. — И словечком никто не обмолвился. Видишь же, я один приехал, никого из Щеглов со мной нету. Кабы обеспокоились тобой, небось примчались бы. А так… ну, утопла да утопла, заройте, где нашли, невелика потеря. Что с возу упало, то пропало!

– Не может быть! — замотала головой Ульяша. — Не может быть! Не верю ни единому слову!

– Что-то ты шибко расшумелась, девка, — укоризненно сказал Петр. — О почтительности забыла, о вежестве. А зря. Семен Сидорыч здесь управляющий, теперь он для тебя после меня, твоего хозяина, первейший человек на свете. Он волен с тебя хоть три шкуры драть, коли сие для моей пользы будет!

Семен довольно кивнул. Ульяша беспомощно озиралась по сторонам, воздела глаза к окнам верхнего яруса. Человек, который смотрел оттуда, и пугал ее, и вселял надежду. Голос его… при звуке его голоса хотелось и прочь бежать, и приблизиться. Но пока не время было разбираться в этих раздирающих душу чувствах, пока речь шла о том, чтобы спастись, и Ульяша смутно ощущала в незнакомце защитника, оттого и смотрела на него с мольбой.

– Ну да, ему не привыкать шкуры драть, Чуме-сыромятнику! — с отвращением проговорил Анатолий, которому надоело наблюдать эту сцену. Он свысока, презрительно ответил на мстительный взгляд Семена и продолжал: — Сколь я понимаю, девушка эта принадлежит госпоже Чудиновой, и никто более не волен в том, чтобы с ее головы хоть волос упал.

– Я приемная дочь Натальи Павловны, — воскликнула Ульяша, прижав руки к груди. — И уже пять лет, как мне Александр Никитич вольную дал! А когда умер, мне наследство отказал, чтобы я сама могла…

– Да слушайте вы ее больше! — пробурчала Ефимьевна. — Врет и не краснеет. Наследство ей барин отказал! Видано ли такое, слыхано ли?! Серьги тебе тоже барин отказал бесценные? Да нету таких бар на свете! Краденые небось. Пошлите-ка, батюшка Петр Иваныч, лучше за исправником, пускай велит в кандалы эту убивицу да грабительницу заковать. Ишь, как уходила мужика! А покуда исправник приедет, заприте ее в подвал, да покрепче, чтоб не сбежала!

– Какую чушь ты порешь, Ефимьевна! — воскликнул возмущенный Анатолий. — Распустил ты старуху, Петр, так распустил, что она тебе уже приказы отдает. Того и гляди, править в имении станет!

– Кто бы тут ни правил, это всяко не ты будешь! — гневно сверкнул на него черными глазами Петр. — А если тебе тут что-то не по нраву, так убирайся вон и сестрице моей передай, что вовек не видать ей ни Перепечина, ни тех земель, о которых она с девок мечтала. Батюшка все мне отказал, мне да Феньке! И вам этого не заполучить, хоть наизнанку вывернитесь!

– Жаль, что не отказал он тебе другого наследства, — с грустью сказал Анатолий.

– Это какого же?! — подбоченился Петр.

– Не научил добрым человеком быть. А впрочем, он и сам этим богатством в достатке не владел — добротой да человечностью, оттого и был на них скуп. И ты его достойный сын и наследник: все на гроши да полушки меряешь.

– Отчего на гроши? — хохотнул Петр. — Коли о грошах речь бы шла, так ты сюда бы и носа не сунул. Тысячи я наследовал, сотни тысяч — вот что тебе да твоим отцу с матерью покоя не дает! Ищете, в какую щель нос сунуть, чтобы доказать, мол, не по закону я наследник в Перепечине? Небось приказных уже наняли, скоро на меня власти напустите? А ничего у вас не выйдет! Все бумаги мои верно написаны и подписаны. И вы хоть наизнанку вывернетесь, не добьетесь ничегошеньки. Так что, племянничек, — с издевкой проговорил он, — вот тебе бог, как говорится, а вот и порог! Проваливай подобру-поздорову! И поскорей, чтобы не пришлось тебя дубьем да кольем выпроваживать!

– Что же, я уеду, — спокойно сказал Анатолий. — По воле матушки сюда я прибыл, она все надеялась, что в тебе доля порядочности сбереглась, да, видно, напрасно. Впрочем, я и сам знал, что в ком подлая кровь есть, тот подлецом жизнь проживет, таким и помрет. Из грязи в князи вылезти можно, да грязи сей вовеки не отмоешь. Я уеду, но все же, Петр, прошу: не борзись ты, не злобствуй, не слушай этих двух подстрекателей своих, Чуму-сыромятника да озверевшую старуху Ефимьевну, — отпусти девушку. Неужели и впрямь веришь, будто она могла кучера убить? А хоть бы даже и так — не ты судья, не ты исправник, чтобы выносить приговор и чинить расправу.

– Да ты оглох, племянничек? — высокомерно проговорил Петр. — Слышал, что Чудинов ее в карты у моего отца выиграл? А ходили разговоры, будто он, Чудинов-то, немало жульничал при игре. Отец не раз жаловался: ему, мол, черт ворожит, не иначе заклятые слова знает, что всегда выигрывает. Он играл только на деньги, взятые в долг, ведь их проиграть невозможно, всегда спиной к двери садился, а когда ему не везло, вставал из-за стола и три раза оборачивался вокруг своей оси вместе со стулом — и удача вновь к нему возвращалась. Так вот, кто знает — может, он эту девку жульническим путем выиграл? Не сомневаюсь, что так оно и было. А значит, она моя. Моя!

– Ты разве не слышал ее слов, что она вольная? — удивился Анатолий.

– Так это ж только ее слова, — ухмыльнулся Петр. — Крепостная тварь и соврет — недорого возьмет.

– Ты, видать, по управляющему своему судишь? — с презрением проговорил Анатолий. — Это ведь он, крепостная тварь, — он нарочно выделил голосом эти слова, и Семена аж в сторону повело от унижения и злости, — соврал в Щеглах, будто девушка утонула. А ведь знал доподлинно, что она жива, уехал-то он уже после того, как она очнулась… Не бери греха на душу, Петр, отпусти ее. Позволь мне отвезти ее в Щеглы, и, слово даю, ни я, ни матушка моя больше никаких претензий к тебе иметь не будем по наследству.

В глазах Петра мелькнул было алчный огонек, да и Ефимьевна изо всех сил ему подмигивала и кивала: соглашайся, мол! Однако Петру не переставая дурманила голову близкая возможность взять верх над племянником, который, подобно матери своей, сводной Петровой сестре, его всегда ненавидел и презирал. Он жаждал унижения Анатолия, жаждал снова и снова показывать, что именно он, Петр, — любимый сын и единственный законный наследник отца своего, что ни сестра, ни сын ее даже мечтать о наследстве не могут, а все их разговоры о подлом или благородном происхождении — всего лишь словесная шелуха, в которую они пытаются обернуть свою нищету, высокомерие и зависть. Не мог он поступить так, как хотел Анатолий!

– Ого, как высоко ты эту девку ценишь! — покачал головой Петр. — Высоко, дорого! Видать, по нраву нынче ночью пришлась?

Ульяша ошеломленно повела глазами от Петра к Анатолию, не в силах взять в толк, о чем идет речь.