Корней Чуковский - От двух до пяти

• Название: От двух до пяти
• Автор: Корней Чуковский
• Жанр: Психология

 Книгу Корнея Ивановича Чуковского `От двух до пяти` будут читать и перечитывать, пока существует род человеческий, ибо книга эта о душе ребенка. Чуковский едва ли не первым применил психологические методы в изучении языка, мышления и поэтического творчества детей, без устали доказывая, что детство - вовсе не какая-то `непристойная болезнь, от которой ребенка необходимо лечить`. При этом `От двух до пяти` - не просто антология увлекательных рассказов и детских курьезов, это веселый, талантливый и, пожалуй,единственный в своем роле учебник детоведения, заслуженно вошедший в золотой фонд детской психологии и педагогики. А для каждого взрослого это еще и книга о возвращении к самим себе.

---

Выше я привел одно слово, изобретенное трехлетним ребенком:

- Мама сердится, но быстро удобряется.

Это слово вызывает у взрослых улыбку, ибо связывается в их уме с удобрением полей. Между тем ребенок самостоятельно произвел его от слова "добрая" (в смысле "сердечная") и знать не знает ни о каком удобрении (где "добрый" означает "унавоженный", "тучный").

Замечательно, что в старорусском языке, лет триста назад, "удобряться" и значило сменять гнев на милость, размягчаться душой. Протопоп Аввакум так и писал в своей книге: "бабы у добрились". Та же форма сохранилась в народной пословице: "Удобрилась мачеха на пасынка".

Здесь одно из наиболее наглядных свидетельств, что при создании всякого нового слова ребенок почти всегда применяет те же самые методы, какие применяет народ.

И разве не знаменательно, что слово "всколькером", которое у меня на глазах создал четырехлетний ребенок под Брянском, оказалось давно существующим в речевом обиходе народа! Ю.Трапезников сообщил мне, что в Вологодской области, в деревне Горке (Ковжевского сельсовета), принято, например, говорить:

- Всколькером, бабы, завтра по ягоды пойдем?

Это ли не доказательство близости детского языка и народного!

Или возьмем хотя бы слово "льзя", которое снова и снова создается детьми, услышавшими от взрослых "нельзя".

Ведь оно и сейчас существует в народе, о чем недавно напомнил мне в письме П.В.Зимин. "Я живу, - пишет он, - в г.Вельске, Архангельской (ранее Вологодской) области и как любитель занимаюсь изучением здешнего диалекта. Так вот я слышал здесь такие выражения:

- А льзя ли, батюшка, здесь пройти-то?

- Силуян Ликарионович, льзя ли так делать-то?"

Полное совпадение детского языкового мышления с общенародным.

Или, например, слово "ворк" вместо нашего взрослого слова "ворчание". Алёна, внучка художника В.М.Конашевича, однажды заявила ему:

- Я бабушке не спускаю: она ворчит, а я строптивлюсь. Один ворк, один строптив.

Ворк не может быть чужд языку, в котором, как указывал Пушкин, "хлоп употребляется в просторечии вместо хлопанье", "шип вместо шипение":

Он шип пустил по-змеиному.

Защищая от своих критиков слова "хлоп", "молвь", "топ", Пушкин писал:

"Слова сии коренные русские. "Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ".

Ворк, изобретенный четырехлетним ребенком, относится к той же категории слов, так как вся фактура этого слова создана по законам русского народного языкового мышления. К той же категории, что "шип", "ворк", принадлежит и слово "пад" (вместо падение):

- Проехались по ледяной дорожке и никакого паду.

Выше мне уже случалось писать, что многие создаваемые малышами слова ничем не отличаются по своему построению от тех, какие создавались в разное время писателями, величайшими мастерами русской речи. Например, детские глаголы "намакаронился", "отскорлупать", "замолоточить" и проч. сконструированы по тому же принципу, по какому русские классики создавали такие слова, как "стушеваться", "озакатить", "магдалиниться", "выгрустить".

Этого не могло бы случиться, если бы дети и писатели не пользовались однородными приемами построения слов - теми, какие внушены им народом.

И в других областях детского словотворчества наблюдаются такие же закономерности. Найдя в письмах Чехова "стишины" и "спасибище", а в стихах Маяковского "огромные незабудищи" и "глаза тарелины", проф. А.Н.Гвоздев сопоставляет с ними восклицание своего четырехлетнего сына, где использованы такие же экспрессивные суффиксы увеличительности.

- Смотри, какую красоту я делаю. Какую красотищу! Какую красотину! Смотри: какая красота![44]

Из чего автором делается вполне правильный вывод, что по своим формам создаваемые ребенком слова целиком совпадают с неологизмами русских писателей, "так как и те и другие пользуются одними и теми же морфологическими ресурсами русского языка"[45] - иначе говоря одним и тем же "стройматериалом".

Когда ребенок произносит какое-нибудь слово неправильно или сделает случайную ошибку в синтаксическом построении фразы, мы, взрослые, то и дело заявляем ему: "так не говорят", "так нельзя говорить", "нужно сказать вот эдак". Не значит ли это, что в каждом подобном случае мы выступаем от лица народа в качестве его уполномоченных, его представителей? Выражение "так не говорят", которым мы всегда корректируем малышей, лишь по внешним признакам может считаться безличным, на самом же деле оно означает: "так не говорит наш народ".

Этим "нужно" и "нельзя" мы заявляем ребенку сложившуюся тысячелетиями волю народа, которую ребенок, в свою очередь, будет передавать своим детям и внукам, а те - своим, обеспечивая этим путем дальнейшую устойчивость основного народного словарного фонда и тех мудрых (опять-таки народных) грамматических правил, которым этот фонд подчинен.

Мы только что упомянули два слова: "кусарик" и "кустыня". Они принадлежат к той же категории слов, что "копатка", "мазелин", "колоток", "пескаватор", "лизык" и т.д. Происхождение всех этих слов одинаково: они порождены постоянным стремлением детей внести в звучание каждого слова, услышанного ими от взрослых, ясный и отчетливый смысл.

Путь, который приводит ребенка к подобным словам, тот же самый, каким некоторыми слоями народа создавались слова типа "вошпиталь", "гульвар", "мараль" и другие. Знаменательно, что этот прием реконструкции слов относится к той области лингвистики, которая так и зовется "народная этимология".

Здесь нам до очевидности ясно, как детское словотворчество смыкается с народным.

Настоящая глава для того и написана, чтобы обосновать эту истину долголетним опытом живого общения с детьми. Между тем еще лет десять назад нельзя было и заикнуться о ней. Воображая, будто язык есть явление классовое, тогдашние горе-лингвисты настаивали, чтобы автор этой книжки не смел говорить про общенародную основу детской речи, а непременно доказывал бы, будто речевое развитие пролетарских детей диаметрально противоположно речевому развитию буржуазных. Но сколько я ни вслушивался в детские речи, сколько ни раздумывал над ними, я при всем желании не мог уловить ни малейшего различия между теми путями, какими приходят к обладанию родным языком сын лавочника, сын священника и сын пролетария. Пути были те же, и этапы развития те же.

Но можно ли было говорить о подобных вещах в той обстановке, которая господствовала тогда в науке о языке! И так как при таких обстоятельствах главная идея этой книжки оставалась невысказанной, книжка теряла свою целевую направленность и приобретала характер пестрого сборника разрозненных, бессвязных наблюдений, относящихся к развитию детской речи.

Лишь теперь эти наблюдения могут быть сведены в одно целое, ибо при всем своем разнообразии они говорят об одном: что детская речь на всех этапах своего развития питается неисчерпаемой жизненной силой народного родного - языка.

Ближе всего к этой истине подошел в свое время Ушинский.

"Усваивая родной язык, - писал он, - ребенок усваивает не одни только слова, их сложения и видоизменения, но бесконечное множество понятий, воззрений на предметы, множество мыслей, чувств, художественных образов, логику и философию языка, - и усваивает легко и скоро, в два-три года, столько, что и половины того не может усвоить в двадцать лет прилежного и методического учения. Таков этот великий народный педагог - родное слово!"[46]

Только что было отмечено, что, вместо того чтобы сказать "запираю на ключ", ребенок часто предпочитает говорить "заключаю".

- Дверь заключена.

- Бабушка заключила буфет.

- Отключи сундук.

Я говорил, что, вернув этому старинному слову его забытое первоначальное значение, ребенок тем самым обнаруживает свою близость к основам народного языкового мышления.

Теперь мне сообщают из Болгарии, что в данном случае детьми воскрешен архаизм, который и поныне живет в родственном славянском языке. Оказывается, у болгар даже нет выражения "запирать на ключ". Там говорят: "аз заключвам вратата" - то есть именно то самое, что говорят у нас дети: "я заключаю ворота". Заключване - запирание на ключ. Заключен - запертый на ключ, заключенный.

Об этом пишет мне из Софии молодой филолог Калина Иванова, работающая в болгарской Академии наук. Ее письмо вполне подтверждает догадку, высказанную мною в одном из первых изданий "От двух до пяти", что в братских славянских языках непременно должны отыскаться слова, которые "изобретает" русский малолетний ребенок.

"Вы проводите мысль, - пишет Калина Иванова, - что у ребят очень четкая классификация словообразовательных средств. Свой тезис вы подкрепляете примерами, как ребята, так сказать, "открывают" заново существующее в русских диалектах слово. Очень интересная мысль! Я подумала, что вам не будет безынтересно знать, что некоторые из слов-выдумок русских детей совпадают с литературными болгарскими словами и таким образом еще раз подчеркивают вашу мысль о лингвистическом чутье детей. Так, например, у нас солонка - сольница; вполне живой глагол - пленять, имеется у нас и слово "плюнка".